Но где ее провожатый? Почему все еще в клюве жуткой чуды-юды?

— Кощег! — закричала Злата, нисколько не боясь привлечь внимание обитателей здешних краев. Все неважным показалось в сравнении с тем, что молодец не успеет вылезти, пока клюв желвеца не закрылся.

Желвец… ну надо же. Некоторые заморские чудаки утверждали будто мир — вовсе не яблоко, в море-окияне плавающее, а блин на блюде, стоящем на четырех элефандилах, те же в свою очередь — на огромном желвеце. Хотя… видя эдакое чудо-юдо неудивительны теперь были Злате эдакие байки.

Вдруг затрясся желвец, замотал каменной башкой… мордой… клювом… — Злата уж запуталась как звать следует — и выплюнул что-то. Вернее, кого-то.

Со всех ног Злата бросилась к лежащему ничком в траве Кощегу. Тот на зов не откликался и не шевелился. Ухватив за плечо, попробовала перевернуть и…

— Мне приснился плохой сон, — Кощег перекатился на спину и, скрестив руки за головой, сладко потянулся.

— Еще бы! Эта зверюга тебя чуть не съела!

— Не родилась еще та зверюга, — пробормотал Кощег и сел. — К слову, будь поосторожнее. В следующий раз тебе может не повезти.

— Не повезти дрыхнуть во рту у огромного желвеца?

— Да причем здесь черепаха, еще и не самая огромная? — спросил он и поморщился. На лбу наливалась синим шишка. Видать, когда сверзился на землю, о камушек приложился.

— Можно подумать, побольше есть, — она порылась в котомке и вскоре отыскала в ней монетку. — На вот, ко лбу приложи.

Кощег рассмеялся, но отказываться не стал.

— Разумеется, и побольше есть. Особенно здесь. Гляди!

Будто по его желанию пронесся над лесом свист-не свист, пение-не пение, и в синей выси проплыла…

— Это же…

— Чудо-юдо рыба-кит.

Когда наскоро поели и углубились в лес, солнечная колесница уже высоко мчала, белые кони неистово несли ее к виднокраю, вернее, за кроны дальних деревьев моря лесного.

«В котором чего только ни водится, кого только ни встретишь, с чем только ни столкнешься», — подумала Злата.

Кощег шел легко, тихо-тихо напевая. Злата прислушивалась, но слов почти не разбирала, лишь несколько из них отозвались в душе узнаванием и какой-то запредельной звенящей тоской: звездный ветер, закаты и рассветы, кровь алая, но отчего-то кажущаяся черной.

Так, шаг за шагом преодолевая, они миновали небольшую рябиновую рощу и вышли к оврагу. По обеим его сторонам высились сосны, но на противоположной, куда лежал их путь, росли и странные темные деревья, названий которых Злата не знала.

— Камнедревы, — Кощег указал рукой на листья и цветы, действительно выглядящие каменными: темно-серого цвета, с грубыми краями лепестков и какие-то неаккуратные.

— Не иначе их камнерезы сотворили, — заметила Злата.

— Да нет, сами выросли. В давние времена, еще до войны, вырастил их один колдун вместо забора, — сказал Кощег и добавил: — на свою голову. И да, с ними следует быть осторожнее.

— Почему?

Деревья пусть и выглядели уродливыми и даже устрашающими (если в сумерки на них смотреть), но ничего особенно опасного в них не было. К тому же стояли они не сплошной стеной, а едва-едва кронами друг друга касаясь.

— Живые камни не любят существ с горячей кровью, — он передернул плечами, будто вспомнил нечто неприятное.

— В чаще все таковы, — отмахнулась Злата. — Хотя… можно сказать и иначе: наоборот, очень даже любят хищники всякие лакомиться плотью и кровью живой.

— И вообще запомни: в лесу, если ты одинока, упаси вышние силы, то должна держаться светлых деревьев. Дуб, береза, рябина, клен никогда не причинят вреда. А вот вяз или ель погубят, если пожелают. А еще остерегайся болот, чащоб и низин.

— А то мне бабушка Ягафья не рассказывала, — фыркнула Злата.

— Не сомневался в вас обеих, но к камнедревам приближаться не смей, — проговорил Кощег и указал рукой на ту сторону оврага. — Приглядись, вон ящерка ползает. Аккурат под ближайшим каменным деревом.

Злата прищурилась и действительно уловила в траве некоторое шевеление. Стоило существу к дереву ближе подобраться, тотчас сверзился с ветки лист каменный и, судя по тому с какой скоростью падал, весил он изрядно. Раздался скрип-вскрик. Травинки принялись колыхаться сильнее. Чего бы там ни скрывалось, а очень спешило оно пробежать мимо кидающихся каменюками исполинов. Здесь и иные камнедревы в движения пришли, не только листья, но и цветы начали срываться с веток. От камнепада этого земля задрожала. Злата ощутимо чувствовала, как отдаются в пятках глухие удары.

— Да… — протянула она задумчиво, — вижу, хорошо колдун оградил свои владения.

— Только ему же первому по голове и прилетело, — заметил Кощег.

— А кто здесь, в лесу, камень-деревья высадил? — спросила Злата.

— Сами наросли. Ну? Убедилась, что не нужно в этом месте через овраг перебираться?

Она кивнула, поглядела вниз.

— Я, к слову, и не думала настаивать. Кручь какая, чур меня!

Кощег рассмеялся.

В этот момент травинки по ту сторону оврага раздвинулись, и оттуда показалась длинная лебединая шея с лысой лобастой головой. Как назвать эдакое чудо-юдо Злата не представляла. Имелся у него помимо всего прочего утиный клюв, петушиный гребень и глаза-плошки. Стояло оно на четырех ногах, передние — лапы как лапы, с острыми загнутыми когтями, а задние оканчивались копытами. Хвост голый, длинный, с кисточкой грубых изумрудных и лазоревого цвета волос.

— Смотри-ка! Выжил, — изумилась Злата. По ее мнению, от такого камнепада никто не ушел бы целым.

Существо, словно услышав и поняв ее мысли, обернулось в сторону каменных деревьев и издало трель, смутно напомнившую соловьиную. А затем принялось раздуваться. Скоро туловище, и раньше изящным не выглядевшее, приобрело форму колоды и выпростало два мелких прозрачных крылышка.

— Догадался. Ну надо же, — сказал Кощег.

— Хочешь сказать, сумеет в воздух подняться? — не поверила Злата.

— Смотри.

Крылья округлые, короткие выглядели смешно. Даже у куриц, какие и взлетали-то через раз, в основном по двору носились, изредка маша крылышками, и то казались больше.

Чудо-юдо присело, согнув ноги в коленях, повиляло задом, а затем прыгнуло вверх. Вмиг в вышине оказалось и уже там заметалось, описывая рваные круги в воздухе, но медленно и верно придерживаясь нужного ему направления.

— Кощег… а ты летать, случаем, не умеешь?

— Увы, — он развел руками. — Умел бы, не шел через болото, да и по лесу ног не топтал.

Вспомнила Злата, как летела над лесами-полями, людскими поселениями на Буяне. Конь Кощега, наверняка, тоже умел эдакое.

— Путь до замка лишь пеший одолеет, — ответил он на невысказанный вопрос, — только самостоятельно ноги передвигая. Слишком просто было бы, сумей мы на коней взгромоздиться или, скажем, сговориться со змеем Горынычем.

— С самим Горынычем? — не поверила Злата. — С ним можно побеседовать?

— Само собой разумеется.

— И даже договориться?

— Если захочет выслушать, не попробует сразу изжарить и сожрать, то вполне. Только было бы слишком просто явиться в замок с чужой помощью, не находишь?

Злата пожала плечами.

— Будь так легко, давно какой-нибудь ушлый витязь из тех дураков, какие славы в убийстве ищут, добрался бы до Кощея, — сказав, Кощег чуть в лице изменился, видать, припомнил что-то неприятное и предложил: — Идем. Перебраться на ту сторону до темноты хотелось бы, а вечер уж недалече.

— А я думала, мы преодолеем овраг, когда отыщем пологий спуск.

Злата с опаской поглядела вниз. Шли они уже долго, но овраг меньше не становился. Словно прополз в глубине исполинский змей, заставив расступиться землю. Или богатырь-великан прочертил острием меча-кладенца прямую линию.

— Пологий? — передразнил Кощег и усмехнулся, — преодолеем?.. — а потом наклонился, подхватил с земли камень и швырнул на дно оврага. Покатился тот вниз, подскакивая и подпрыгивая, ударяясь о глыбы сине-серого то ли металла, то ли камня (и не определить на глаз) выпиравшие из практически отвесных стен. Наконец, достигнув дна, отчего-то пустынного, не только не поросшего травой, но не сохранившего никакого мусора (а ведь он обязан здесь быть: те же прошлогодние листья или упавшие ветки и камушки) он остановился.