Улыбка у него на самом деле обаятельной получилась, далекая от того ужаса, что он показывал Злате, стараясь напугать.

— Уйди, чудище… — простонал Кощей. — И этих… дурней забери.

Стражники повиновались мгновенно. Карлик спорить не стал, только на прощание одарил Злату непонятным взглядом, будто и предупредить хотел, и сделать хуже боялся, только подмигнул ободряюще.

— Это кто? — спросила Злата, когда прошло прилично времени, а ничего нового так и не случилось.

— Черномор.

— Тот самый?

— Тот да не тот, — Кощей развернулся и вышел, бросив через плечо: — Пойдем… чего уж теперь.

— Кощег, значит. Слуга Кощея… — проговорила Злата ему в спину.

— Так и есть, — не оборачиваясь произнес он. — Правда, Кощеем это вы, люди, меня прозываете. Но я действительно служу правителю Нави: здесь на земле явной.

И больше не сказал ничего, пока шли они по коридорам широким и чистым, светлым и ничуть не мрачным, поднимались по лестницам мраморным с витыми перилами, подходили к двери, увитой замысловатыми завитками. Кощег схватился за серебряную голову змеи, заменявшую дверную ручку, с такой силой будто намеревался задушить ни в чем не повинное украшение и вошел внутрь.

Тронный зал. Стоило переступить порог, ступни утонули в высоком ворсе ковра. Синее, черное вокруг — как и полагается обиталищу злых колдунов. Здесь должно быть мрачно, вот только высокие окна все впечатление портили. Были они распахнуты настежь, впуская дневной свет, и выводили на озеро: светлое, гладкое, как зеркало. Носились над ним чайки и… еще кто-то, может, мелкие крылатые дракончики. Противоположную стену от пола до потолка занимали полки, уставленные книгами. Трон был темным, древним, с золотой короной на высокой спинке. А на голове Кощега только серебряный обод приглаживал такие же серебряные волосы.

— Думаю, если и уходить в небытие, то здесь, — говорил Кощег деловито, словно впервые зал осматривая. — Ты не тревожься, тебя не тронут. Даже из чащи выведут. Вернешься к отцу, а там… ну, не знаю, с кем-нибудь честным пирком да за свадебку, так ведь у вас говорят, не ошибся?

Злата промолчала, невзначай коснувшись мутного камня в перстне, отдернула руку: будто обожглась.

— Ну? Скоро? — Кощег же руку ей наоборот протянул, по-прежнему отворачиваясь, не желая смотреть в глаза.

— Что именно? — Злата вцепилась в перстень. Никак не хотел тот стягиваться с пальца, словно вгрызся в него.

— Осознаешь мое коварство, ощутишь себя обманутой и преданной, воспользуешься бабушкиным подарочком, — молвил Кощег. — Неужто этого всего мало для решимости? Ну, ежели так, то сама чего-нибудь выдумай, только не томи.

— А ты тогда подслушивал?

— Да ни к чему! — выкрикнул он. — Думаешь, я вещь не узнаю, какая только и делала, что горе причиняла… очень многим людям? Ты же носила перстень на пальце, не скрывая. Хоть бы в тряпицу спрятала и в котомку убрала…

Злата вздохнула.

— И ты так просто позволишь себя умертвить?

Кощег пожал плечами.

— Торопись, пока не передумал.

Не чувствовала себя Злата ни обманутой, ни преданной. Как осознала это окончательно, так и стянулся перстень с пальца. Словно сам собою свалился.

— Ты хоть успел то, что сделать собирался?

— Успел, — сказал Кощег. — Ослабил границы, все распоряжения отдал, кроме самого главного…

Злата размахнулась и кинула перстень в окно, в воду — так далеко, как сумела. Упал тот с громким бултых и на дно ухнул.

Кощег обернулся. Лицо странным выглядело. Казалось, он сам понять не мог, что произошло и рад ли этому.

— Если хочешь счеты с жизнью свести, обратись к царю Нави, а на меня рассчитывать не смей! — выкрикнула Злата, глядя ему прямо в глаза. Те же искрились, наполнялись теплым сиянием: не человеческим, но и не звериным.

— Не хочу, — проронил Кощег.

Они расположились в очередной светлице на шкуре, некогда принадлежавшей какой-то кровожадной черной твари, прозванной Кощегом злыднем-ветрягоном. Злата не стала выспрашивать ни что это именно за злыдень, ни как Кощег его победил. Пока это неважным казалось. В пасти камина тлели угли и танцевали огненные белки. Одна из них прыгнула на кисть Кощега, перескочила на стол и нечаянно подпалила хвостом край скатерти, на которой стояли кубки, большой пузатый кувшин и блюдо с фруктами. Кощег немедленно стряхнул пакостницу обратно в пламя: им обоим волшебные существа не причиняли вреда, но изысканной обстановки замка все равно было жаль.

— Я не мелочен, — сказал Кощег в ответ на укоризненный взгляд Златы. — Просто цари, короли, волки, чуда-юда, дивы-дивные и прочие твари не должны наглеть.

— А я ничего и не говорю, — заметила Злата.

— Зато слишком громко думаешь! Мало мне кольцехвостого дракона — последнего твоего любимца. Разумеется, я не против, можешь оседлать хоть Черномора, ему не впервой, и летать на нем над лесом. Но твоя крылатая ящерка каждое утро ждет тебя, сидя на шпиле западной башни, с нее уже камни осыпаются!..

Злата не удержалась, прыснула со смеху. Кощег тотчас запустил пальцы ей в волосы, притянул, губами коснулся виска, так и застыл, дыхание затаив.

Несмотря на устоявшую границу, стала та почти прозрачной для навцев разумных и людей, ведомых целью помочь не себе, а кому-то другому. А заодно заявил на весь свет Кощей о том, что ему плевать на чьи-то пророчества и утверждения. Царю Горону весточку с крыланом послал, да Злата вовремя перехватила. Послала батюшке она совсем другое послание, враз отвратившее того от одной лишь мысли кликнуть клич богатырям, готовым царевну освободить и сразить Кощея. Заодно и сестрицам написала, те теперь в гости зазывали старательно, причем обоих.

Ягафья осталась довольна, правда не удержалась, прислала какого-то несчастного дурака, вовремя выуженного Черномором из болота, с письмом, в котором помимо поздравлений и заверений в дружественном расположении, содержалось немало неприятных заклятий в основном приворотнического толку. Злата, прочтя, лишь головой покачала, потом показала Кощегу, вызвав у того смех.

— Ну чего ты? — спросила Злата.

Кощег отстранился, посмотрел на нее с улыбкой и в глазах, и в уголках губ.

— Никуда я от тебя не денусь.