— Ни одной.

— Ой ли⁈

Волколак убеждать не стал, перекувыркнулся назад и стал добрым молодцем высоким да статным с косой саженью в плечах и тонким в поясе.

— Ну? Поверила? — спросил он. — Знаешь же: душегубу не принять облика человеческого.

— Ладно, — будто бы нехотя, растягивая каждый звук, проронила Злата. — Так и быть, не стану пытать тебя, кого в лесную чащу манил-заманивал.

— И для чего? — янтарные глаза Вольха сверкнули озорно и лукаво, с вызовом.

Злата покачала головой.

— Думаю, ты сам не дурак. Не пожелаешь прибавлять мороки страже царской и не будешь плодить отпрысков от девицы, о твоей природе не знающей.

— Плодить-то могу сколь угодно, кровожадность через любовь не передается, только укус рождает чудищ, — ответил он и снова оскалился. Зубы у Вольха даже в образе людском были белыми, ровными и заостренными. — Ну как? Отдышалась? Продолжим? Спускайся, Златка, силушкой померимся. Уж если суждено встретить тебе Кощея, он точно не станет с тобой лясы точить. Слезай, победи меня хотя бы в облике человеческом.

Он и договорить не успел, а Злата на него с ветки спрыгнула. По плечу и в основание шеи удары голых пяток пришлись. Окажись на месте волколака злыдень какой или упырь, лишился бы головы, да и разбойнику не жить бы. Вольх в последний миг отклонился, смягчая удары, перекувыркнулся и подмял Злату под себя, приняв звериное обличие.

— Нечестно, — прошипела она, ударив волколака в район того, что у всякого пса болтается. Ухватившись за валявшуюся здесь же корягу, подтянулась да так быстро, что отдышавшийся Вольх ухватить не успел. Когти лишь мазнули по лодыжке. Волколак прыгнул вслед за Златой и тотчас рухнул, растянулся на земле, заскреб по ней лапами, стремясь встать, однако навалившаяся на спину непомерная тяжесть держала крепко. Атласная лента с серебряной нитью, какой не разорвать, сколь ни тужься, сковала руки-лапы. Кадыка коснулось и тотчас отодвинулось посеребренное лезвие кинжала.

— Нечестно! — настало время Вольху взывать к ее совести.

— А ты думаешь, я с Кощеем, доведись с ним встретиться, стану биться честно? Ну-ну. Если бы люди настолько глупы были, ваша навья родня от нас в последнюю войну и косточек не оставила бы.

— Леший позволил ловушку смастерить? Признайся, чем умаслила.

— Чем умаслила — не про твою честь. Да и не готовила я ничего заранее, — призналась Злата. — Придумала, пока на ветке сидела, аки русалка какая, и с тобой беседы вела. — Сдаешься?

— Твоя взяла, — Вольх вздохнул. — Объяснишь?

В тот же миг лента обожгла, скользнув по лапам-рукам, и исчезла, со спины камень свалился. Злата, махнув золочеными волосами, начала вновь укладывать их в косу.

— Отчего бы и нет? Сам погляди, очень уж удачно эта коряга у камня легла, подвинуть чуть, да сюда надавить. А лента заговоренная, серебряной ниткой вышитая, всегда при мне.

Вольх беззлобно рыкнул.

— Ловко. Что ж, твоя взяла, красная-девица. Не стану более я тебя испытывать. Нынче дозволяю фривольно бродить тебе по моею территории, сам охранять тебя стану, — молвив таковы слова, волколак опустился перед ней на колено лапу-руку к груди прижав.

— Спасибо, братец, — поблагодарила Злата.

— Одно испытание тебе теперь осталось преодолеть, — сказал Вольх и кивнул в сторону разросшихся ив. За ними ничего рассмотреть не выходило, но Злата и так знала: болото там начиналось огромное да топкое. Из конца в конец дня два ходу, а гать хорошо если до половины пути проложена. Много всякого поджидает на пути: и колдовские огни, в самую трясину заманивающие, и туманы-мороки, и дурман-травы. Ни присесть, ни отдохнуть негде, а прислушаешься к шепоту, идущему из-под воды, или на болотника наткнешься, пропадешь как и не было.

— Не уверена, что готова к такому испытанию, — честно ответила Злата.

— У страха глаза велики.

— Не в том дело, Вольх, — она вздохнула. — Я не того страшусь, что болота не перейду, боязно время упустить. Сам посчитай: два дня туда, столько же обратно. Итого четыре.

— Чай и последние мужики-лапотники не столь бездарны, чтобы до пяти сосчитать не смогли. Я уж точно не хуже.

— А раз ты лучше, то должен понимать больше мной сейчас сказанного. Я ведь не сразу в обратный путь пущусь.

— Это уж само собой разумеется, Златка, — хмыкнул Волколак. — Человечек такое не сдюжит.

— Ай, кто бы говорил, — рассмеялась она. — Ты-то сам давно ль на том берегу болота бывал?

— Не бывал и не надо! — волколак аж шерсть вздыбил и встряхнулся по-собачьи. — Терпеть не могу воду. Вот не кот ни разу, а воду ненавижу. Даже стоячую и болотную, о бегущей речной и вспоминать не хочется.

Злата снова расхохоталась. Ей нравилось, как друг детства — такой большой и сильный — легко признается в собственных недостатках и слабостях. Это в лучшую сторону отличало его от людей, которые всегда хотели выглядеть в чужих и собственных глазах лучше, чем есть на самом деле.

— Вот именно, Вольх. Верно ты говоришь: не сумею я сразу такой путь по болоту гибельному преодолеть. А значит, некоторое время мне на берегу или дальше в лесу жить придется: отдыхать, ягодами да грибами питаться, силы восстанавливая.

— По ту сторону болота места дивные, для человечков опасные, — нараспев произнес Вольх. — Там не привычные ваши соседи, то есть мы, обитают, а невесть какие мары-кошмары, чудо-юда дикие беззаконные, покон не чтущие, а то его и вовсе не ведающие. Там начинается царство кощеево.

— Подсолнечное?

— Не Навь, но и не Явь, тебе привычная.

— Значит, колдун, в замке сидящий, все-таки не сам Кощей Бессмертный? — спросила Злата.

— Какой же он Бессмертный, если его лишь человечий муж победить бессилен? — спросил Вольх и фыркнул, но тотчас осекся, заозирался по сторонам и прислушался не было ли поблизости соглядатая какого.

— А точно ли это так? — не унималась Злата.

— Кто ж его знает, — сумрачно пробормотал волколак. — Но права ты. Даже в том случае, если тот берег встретит тебя по-доброму, и никто на тебя нападать не сподобится, займет переход туда-обратно через болото никак не меньше седмицы, а то и осьмицы, Златка.

— А в это время Кощей, тот самый аль просто именем тем же прозвавшийся, вполне может прибыть и забрать Василису, Гордею, Любаву или Забаву, — вздохнув, она кинула еще один взгляд на ивы и повернула обратно.

До поляны, поросшей сон-травой, они дошли молча, размышляя каждый о своем.

— Раз нужно оно тебе, спроси, — нарушил тишину Вольх. — Не сомлевайся, Златка, я вытащу. Раз уже вытащил и сейчас сумею.

— Я и не сомневаюсь в тебе, братец, — ответила Злата. — Осьмнадцать мне сочлось осенью, а о проклятом злодее ни слуху ни духу. Батюшка уж бояться перестал, снова на пирах насмехается над хозяином замка зачарованного, а дружинники и вовсе бахвалятся подвигами ратными, ими никогда не свершаемыми. Послушать, всякий вызывал на бой колдуна самого и приставлял меч к его шее, грозя снять с нее буйную голову. У меня всякий раз уши горят от баек этих. Накличут беду, ох, накличут.

— Люди… — Вольх тихо зарычал. — Ненавижу таких. Кто там у вас самый бойкий? Яшка-аршин да Еремка-оглобля?

Злата кивнула.

— На позапрошлой неделе пошли Феклу с Просковьей до деревеньки Изгоры провожать, да так о своих подвигах брехали, что Лихо пробудили, вылезло из ямы оно близ дороги, единственным глазом на них луп-луп.

— И?

— Лихо оно на то лихо и есть, ему покон не писан, но на саму дорогу никогда не сунется, это ж для нее что река. Так девки о том с младенчества ведали, как шли так и продолжили, а дружиннички ваши… — Вольх сощурив янтарные глазищи посмотрел на Злату.

— Ты чего? — удивилась та. — Говори.

— В общем, с первым медвежья болезнь случилась, а второй похрабрее оказался, просто портки обмочил. Развернулись и деру дали.

Злата расхохоталась.

— Защитнички! — и тут же посерьезнела. — Вот видишь, нельзя мне уходить выполнять последнее испытание, пропадут без меня, если беда случится. Может, конечно, и со мной пропадут, но я хотя бы винить себя не стану: буду знать, что все посильное сделала.