Вольх вздрогнул, рыкнул, ударил себя по лбу рукой-лапищей. Пробовал показать будто вовсе не Злате удалось подкрасться к нему незамеченной, а комар-подлый решил крови волколачьей напиться. Злата сделала вид будто поверила, а мысленно себя похвалила: сумела-таки застать волколака врасплох.

— Да посчитать с вечерней зорьки, — ответил он и поднял руку указывая в сторону болота. — Ты погляди потешно-то как.

Всего в десятке шагов от берега и, вероятно, двух от гати застыл в трясине молодец. Не из страха не двигался, по науке держался: руки в стороны расставив, полулежа на воде, чтобы как можно медленнее погружаться на дно.

— Болотом пробирался, да оступился. Вернее, оступили.

— Это как? — не поняла Злата. — Почти ведь дошел.

— Почти не считается, — Вольх усмехнулся и принялся рассказывать: — Лягушки болотные до крови аль мужицкого тела охочие вдесятером на гать прыгнули и раскачивать принялись. Дурак меч выхватил, собрался им расчистить путь, да две жабы в ноги ему бросились аккурат под колени, вот и не удержался. Теперь барахтается, квакушек последними словами клянет и выкарабкаться пробует. Трижды уж добирался до гати, последний прям перед твоим явленьицем, но лягушки не дремлют и комаров не ловят. Всякий раз обратно в болото скидывают и песнь свою заводят про возьми меня замуж. Видать совсем… — Вольх глянул на Злату и оскалился, — озеленели в этом болоте. В человеческую бытность хотят.

— Среди людей своих жаб и гадюк хватает, — возмущенно проговорила Злата.

Вольх коротко рассмеялся.

— Не поверишь, но дурак этот таковыми же словами ответствовал.

— Ты чего заладил: дурак да дурак?

— А кто ж еще по болоту ночами ходит?

В этот момент молодец, зачерпнув пятерней ряски, кинул получившийся ком в ближайшую к нему лягушку, в фривольной позе рассевшуюся на листе кувшинки. Попал удачно. Лягушка с листа в болотную жижу кувыркнулась.

— Нашли чем пугать, дурынды зеленые! — донеслось от болота. — Да ваш батюшка-болотник сам меня отпустит, как только увидит. Ведите его сюда, пучеглазые!

— Неправильно это, Вольх, — прошептала Злата, всматриваясь в попавшего в западню путника. — Сидим здесь, над чужой бедой потешаемся. Низко и подло это.

— Может и так, Златка, да только он с той стороны болота пришел, а там людских душ нет… по крайней мере живых. Не нужно нам с тобой вмешиваться, не к добру это, худом же обернется.

— А вот и проверим, — молвила Злата, выплетая ленту из косы.

Молодец вряд ли видел в ночи также хорошо, как Злата с Вольхом, скорее просто услышал шаги. Стоило им подойти ближе, произнес громко:

— Кем бы вы ни были, прошу помощи! Отдарюсь за жизнь спасенную.

— Слышь, отдарится он, — проворчал волколак.

Молодец обернулся на голос, но не вздрогнул, не засучил по воде руками, отпрянуть спеша, лишь бровь заломил.

Лягушки зашипели хором, затрещали, застрекотали.

— Наш!

— Наш!

— Наш!

— Отдайте!

— Цыц! — прикрикнул на них Вольх. — Совсем бесстыдницы распоясались.

— Хватайся! — крикнула Злата, кидая ему конец ленты. — И постарайся на воду лечь.

Нечисть навья ни в жизнь за серебро по доброй воле не ухватилась бы, в болоте сгинуть предпочтя. Вольх хоть и наполовину человек, а тоже коснуться ленты не рискнул, ухватил поверх запястий Златы своими руками-лапищами да обнял, чтобы не дать самой поскользнуться и в болото упасть. Молодец же схватил ленту, даже чуть не помедлив, обмотал вокруг ладони, в кулак зажал.

— Готов! — выкрикнул и насколько осталось сил толкнулся вверх, на поверхности распластавшись.

С пяток лягушек тотчас к нему на спину запрыгнули, попытались притопить, но Вольх на них так рыкнул, что те с визгом сами в воду попадали. Молодец же ухватился за полусгнившее бревно, поднатужившись, на него влез, так и доплыл до берега. Выбравшись, лежал ничком какое-то время, с силами собираясь. Ничего не произносил, не стонал, лишь мерно вздымалась спина, вторя дыханию.

Ни Злата, ни Вольх тревожить его не спешили, внимательно разглядывая. Одет незнакомец оказался непривычно: во все черное, по виду дорогое. Золотились в лунном свете нити драгоценные да самоцветные каменья, вшитые в незнакомый узор. Злата не то, чтобы присматривалась к его лицу пока из болота тянула, однако оно казалось не юным, конечно, но молодым. В темных же волосах путались серебряные пряди — и это ночью, мокрых после болота. Днем же, вероятно, незнакомец и вовсе седым покажется.

«Неужто столь сильно сказалась на нем ночь, в трясине проведенная? — подумала Злата и жалость тронула ее сердце. Ведь приди она раньше, могла бы раньше и помочь. Значит, вина и на ней лежала. — Неудивительно, что и не вздумал он бояться Вольха. Должно быть, к тому моменту как мы подошли, уже все безразлично ему сделалось, на гордости лишь держался, не желал поддаться лягушкам глупым и кровожадным».

В глупости лягух Злата не сомневалась: кто ж мужа насильно на себе женит, заранее ненависть и неприятие вызывая? С другой стороны, человеческие девки ничуть не умнее выглядели. Некоторые опаивали или привораживали понравившихся парней, а после веселых ночек, бежали домой, в ноги батюшкам падали, со слезами руки заламывали и, локти укусить норовя, сочиняли истории о насилии. Ясно, что в одном селе аль деревне никто друг друга бить смертным боем не собирался, обыкновенно родители друг с дружкой сговаривались да играли свадебку, сводя молодых. А то, что потом таким девкам от мужей доставалось и те на сторону от них бегали — неважно. Бабий ум ведь короток.

Наконец молодец пошевелился и перекатился на спину. Оказался он действительно молод. А еще бледен и… красив. Особенно понравились Злате его глаза: глубокие, светлые, как первый лед, лужицы в предзимье сковавший. Чуть более привычного выдавался вперед прямой, а не курносый нос с тонкой переносицей. Губы выглядели тонковатыми. Высокий лоб, острый подбородок и скулы, отсутствие округлостей на щеках, сразу выдающие у некоторых любовь ко всяким излишествам да пирам.

Чужестранец — сразу видно. Его присутствие здесь на Гороновой земле было бы удивительно, да кто только ни прибыл рук царевен просить, удалью молодецкой с иными претендентами померяться. Должно быть, он сумеет завоевать расположение Любавы аль Гордеи, может, даже мудреные загадки Василисы отгадает.

Отчего-то лишь подумав об этом — что достанется молодец одной из старших сестриц — ощутила Злата досаду и немедленно на себя разозлилась. Вот же… не иначе батюшка своими речами сбил ее с ума-разума! Ведь не хотела она замуж, вообще не желала, как прочие женки быт вести и в рот мужу заглядывать. Уже решила она, что коли не приедет Кощей, уйдет в лес в избушку Ягафьи. Станет жить с ней, мудрости и умелости набираться, будет после нее лучшей знахаркой. И тут вдруг эдакие мысли!

— Благодарю от всего сердца, — молвил молодец. — Если бы не вы, не видать мне рассвета.

Он сел, размотал ленту и протянул Злате. Светлую кожу расцарапали до крови серебряные нити. Кровь же эта выглядела вполне обычной, человеческой, несмотря на неверный лунный свет — алой. Да и в самих порезах не виделось ничего удивительного. Нечисть серебро обожгло бы, а не поранило.

— Как звать тебя? — спросила Злата. — Почему оказался в болоте в ночной час?

Он, уж начав отвечать, осекся, покосившись в сторону Вольха. Волколак поймав взгляд тотчас оскалился.

— Что? Боишься нечисти имя назвать? — спросил он и щелкнул зубами в непосредственной близости от лица молодца.

— Кощег Трииждович зови, — не отрывая своего серебристого взгляда от янтарных хищных глаз волколака, проговорил молодец. — Не ошибешься.

Пребывай Вольх в облике человеческом наверняка с лица спал, да и так отпрянул, словно обжегся.

— Чья же земля рождает людей с таким именем? — поинтересовалась Злата.

— Далекая, спасительница. С вестью ехал я на двор к царю Горону, да в дороге задержался, решил путь через лес срезать, а там болото разлилось. Конь испугался чего-то, скинул с седла и ускакал, ну а я на гать наткнулся. Решил, раз уж тропы здесь хожие, то и сам пройду. Остальное вы знаете.