На лице Розы промелькнула улыбка, будто его осветил луч яркого солнца. Глаза ее засияли, когда она посмотрела на него.

— Я никогда не пожалею, — сказала она.

Он замер, не смея поверить в ее слова. Этого просто не может быть. Никогда. Он сейчас точно проснется, послышатся крики надсмотрщиков, и он побежит среди других таких же, как он, спеша быстрее занять свое место в шеренге, где получит кружку воды и плошку с едой.

— Я никогда не пожалею, если выйду за вас замуж, — сказала она, поднимаясь.

Дэвид снова отступил на шаг.

— Я бывший каторжник, Роза, — проговорил он тихо, — я ничего не добился в жизни. Простите меня за эти безумные слова. Я принял мечты за реальность. Я привык так жить, в мечте. Чтобы выжить, чтобы просто жить, мне нужно было исчезнуть куда-то из реального мира, думать о чем-то, что могло поддержать меня и позволить надеяться. У меня следы кандалов на руках и ужасный характер, и мне трудно контролировать свои нервы... Я не подхожу вам в мужья, миссис Морган. Я хорошо осознаю это. Эти слова просто сорвались у меня с губ, когда я... — он опять махнул рукой, отвернулся и пошел вниз по тропинке.

Плащ его развевался на ветру, а Роза стояла наверху холма и смотрела ему в след.

— Дэвид, — наконец позвала она. Он обернулся, и она снова увидела его глаза, совершенно потухшие и уставшие, — Дэвид, вы отказываетесь от своего предложения?

— Это может только оскорбить вас, мэм, — хрипло проговорил он, — я же не хотел оскорбить вас ничем. А наговорил столько лишнего.

Роза рассмеялась и стянула на груди кружевную шаль.

— Я сама решу, что может оскорбить меня, — сказала она, — но я удивлена тем, как легко и быстро вы отказались от собственных слов, даже не пожелав выслушать мой ответ.

— Мне будет очень больно услышать отказ, — он опустил голову, — если лакей делает предложение королеве, какой может быть ответ? Не говорите ничего, Роза. Позвольте мне позже додумать эту сцену до... — он замолчал на полуслове, будто сказал что-то лишнее, резко отвернулся и почти бегом спустился в сад.

— Неужели мне придется бегать за вами, чтобы сказать вам “да”? — Роза снова засмеялась, и смех ее рассыпался серебром по округе.

Дэвид остановился и лицо его стало совершенно белым. Он так и стоял, ни в силах пошевелиться, боясь спугнуть этот момент наивысшего торжества, момент, когда наконец, после долгих испытаний, судьба вручает ему награду.

Она подошла ближе и остановилась перед ним в сиянии солнечных лучей, золотивших ее волосы.

— Вы не смеетесь надо мной? — прошептал он, боясь проснуться.

— Разве я когда-то смеялась? — так же тихо спросила она, — я однажды в каморке Нэнси сказала вам о своих чувствах, и никогда не отказывалась от них.

Он медленно взял ее руку в свои. Роза почувствовала, как холодны его руки.

— Если вы смеетесь надо мной, скажите сейчас. Мой сынишка не может остаться без отца, так рано лишившись матери. Я не переживу таких шуток. Я пережил все, но не смогу пережить вашего обмана.

— Вы обещали, что я не пожалею, если выйду за вас замуж. Я уверена, что не пожалею.

Дэвид провел пальцем по ее ладони, и руки его дрожали от переполнивших его эмоций.

— Вы никогда об этом не пожалеете, Роза, — выдохнул он, — никогда.

…

Целая серия статей в Нью-Йорк Таймс о положении каторжников в Австралии, о бесчеловечных условиях их труда, о невозможности после отбывания наказания стать уважаемым человеком, об издевательствах со стороны владельцев, о беспределе, творящемся на зеленом континенте, вышла в течении полугода, и произвела эффект разорвавшейся бомбы. Правозащитники и все сердобольные матроны в один голос твердили о необходимости запретить подобные издевательства. Серия статей быстро переродилась в увесистый том под названием “Семь лет в кандалах” под авторством мистера Дэвида Корвелла, бывшего каторжника. В интервью газете Таймс он рассказал, за какой преступление был сослан в Австралию, и что полностью раскаялся в своем прошлом. Его простила женщина, которую он пытался добиться обманом, но никогда не простит общество. Он показывал перед фотокамерами следы от кандалов, и говорил, что в душе его они отпечатаны не меньше, чем на теле.

Красивый молодой человек, умеющий красиво говорить и хорошо писать статьи, вызвал шквал писем в редакцию и ему лично. Из них появилась вторая серия статей, а потом вторая книга, изданная после возвращения в Лондон: “В защиту австралийцев”. Движение, рожденное этой книгой, способствовало улучшению жизни осужденных, в которых вдруг стали видеть людей. Ведь этот красивый молодой человек, прошедший через ад и сумевший сохранить человечность, улыбающийся красавице жене и двум своим детям на фотографиях в газете, был иллюстрацией к тому, о чем он писал. Каторжники тоже люди. И они имеют право на то, чтобы жить.

Гонорары за книги били рекорды. Изданные по всему миру, они позволили Дэвиду если не восстановить состояние Розы Грансильвер, но сильно поправить ее дела. Он выкупил ее Лондонский дом, где она привыкла жить. Дэвид сдержал слово. Он изо всех сил старался стать достойным ее, его путеводной звезды.

…

Вечер золотил небеса, и они сидели вдвоем в гостиной, отделанной по последней моде. Тихо потрескивал камин, и Дэвид покачивался в кресле, любуясь своей женой. Ужас, не так давно пережитый им во время рождения его второго сына, еще не позволял ему расслабиться и дышать свободно. Слава Господу, доктор сообщил ему, что у Розы больше не будет детей. Роды прошли тяжело, и ее едва удалось спасти, от чего он до сих пор не мог заснуть, ночами благодаря Христа за то, что Он позволил ей жить. Ей жить, и ему вместе с ней. Он всегда был так нежен с ней, что осознав, что является причиной ее страданий, перестал что-либо понимать от страха. Лучшие доктора спешили в их дом, Дэвид не жалел денег, и вот уже послышался крик ребенка. А потом Роза позвала его, с улыбкой на усталом лице сообщив, что все хорошо. Он помнил, как бросился к себе в кабинет и рыдал там, ни в силах остановиться, не веря, что судьба снова сделала ему подарок. Жизнь сына не стоила ему жизни Розы.

...

Роза играла с котенком, прыгавшем за кончиком ее шали. Дэвид любовался ею, такой прекрасной в свете камина. Потом он встал и пересел к ней на софу, обняв ее рукой за плечи. Роза подняла котенка на руки и положила голову Дэвиду на плечо.

Мечтал ли он о таком счастье? Нет, не смел мечтать. И если судьбе угодно снова испытать его, он готов на все, только бы в конце Роза положила голову ему на плечо с полным доверием.

— Когда мне было плохо, — заговорил он, прижимая ее к себе, — я представлял, что ты меня ждешь. Ты давала мне надежду, а ведь надежда — это единственное, что остается человеку на грани полного отчаяния.

Роза посмотрела на него, и стала дразнить котенка, который нападал на ее руку, кусая тонкими зубками за палец.

— Я видел людей, которые умирали только потому, что потеряли надежду, — продолжал он.

Роза обернулась, подставив губы для поцелуя и ощутив его губы на своих губах. Он не врал, когда говорил, что у него сложный характер. Судьба помотала его, и он не всегда мог контролировать себя. Но с ней он всегда был нежен, не позволив никогда ни единого дурного слова и ни разу не повысив на нее голос. Роза провела рукой по его щеке, заулыбалась, снова целуя его. Он пережил многое, и все чаще и чаще говорил об этом, будто просыпаясь где-то внутри, и желая выпустить накопившуюся боль. Роза слушала его, не отвечая, просто слушала, и любила так, как умела только она, принимая его целиком. Таким, каким он стал.

— Моей надеждой была всегда ты, — он сжал ее в объятьях, и закрыл глаза, вдыхая аромат ее духов, — хотя даже в мечтах я не мог подумать, что бывает такое счастье.

— Потому что оно не бывает в мечтах, — сказала Роза, кладя котенка ему на плечо.

Котик обнюхал его, и попытался вскарабкаться по волосам, царапая щеку маленькими мягкими коготочками. Они рассмеялись.