— Я, как всегда, у ваших ног, Роза, — проговорил он, пытаясь не разрыдаться перед ней.

Морской ветер шевелил ее волосы, складки ее темно-синего платья, кружевную накидку на плечах. Прямо над ними пролетела большая белая чайка, крича и шумно махая крыльями. Его старый потертый плащ тоже распахнул ветер, а немного поднявшийся рукав сделал заметным так и не исчезнувший никуда шрам. Шрам от кандалов.

— Вы, как всегда, богаты и счастливы, — сказал он, рассматривая ее застывшее лицо, — а я там, где заслужил. На дне общества, там, где начинал. Ваш муж даст вам все богатства мира, и, наверняка, он любит вас не меньше, чем люблю вас я... Хотя... — он вдруг почувствовал, как слезы брызнули из глаз.

Роза склонила голову, увидев его слезы.

— Хотя можно ли любить больше? Я жил только ради того, чтобы иметь счастье снова увидеть вас! Чтобы... вы знаете, — он вдруг заговорил быстро, будто боялся, что она прервет его, — там, в Австралии, я имел несчастье понравиться дочери плантатора. Она иногда останавливала меня и заговаривала со мной, иногда давала поручения... И однажды ее брат обнаружил меня в ее комнате, когда я ждал, что она прикажет мне на этот раз. Такой ненависти я не видел никогда. Наверное, я не должен был выжить. Но вися на позорном столбе всю ночь, в бреду, я звал вас... и я дал себе клятву, что выживу, чтобы еще раз увидеть вас.

Слезы покатились по его щекам, и Роза вдруг склонилась к нему и приложила к щеке его свою руку. Он прижался к ней, содрогаясь всем телом от возможности просто коснуться ее ладони.

— Простите, Роза, я стал так сентиментален. Это все нервы. Но я клянусь, что постепенно стану самим собой. Я ведь только сегодня прибыл в Нью-Йорк, и сразу разузнал ваш адрес... Бросил сынишку на няню...

— У вас есть сын? — спросила она тихо.

Это было первое, что она сказала, и Давид вцепился в ее руку, боясь, что она отстранится от него.

— Да, у меня есть сын. Ему три года, — он заулыбался, и Роза узнала эту улыбку, ту самую, в которую была всегда так влюблена, — малыш совсем. После смерти жены я смог наконец продать все, что мы имели с ней, и взять билет до Нью-Йорка. Не думайте, что я нищий. На первое время у меня есть деньги... а потом я что-нибудь придумаю. Надо вырастить сына, он не должен нуждаться...

— Вы были женаты? — снова спросила она, окидывая его взглядом.

Ему стало стыдно за свой наряд. За потертый плащ и старый костюм, за простой белый галстук без булавки, за видавший виды жилет. Но другого у него не было, да и он сам давно перестал обращать внимание на такие мелочи, как одежда.

Он подполз ближе к ней и облокотился о скамью, на которой она сидела.

— Я женился на Саманте, когда мне сократили срок и определили на поселение, — он сжал ее руку, — потому что не мог поступить иначе. Она последовала за мной в Австралию, она... выкупила меня. Я не мог обмануть ее, кем бы я был после этого... Но, возможно, вы меня осудите.

— Вы поступили правильно, — она улыбнулась.

От ее похвалы он вспыхнул, как мальчишка, а потом заговорил, словно пытаясь оправдаться перед ней:

— Вы... вы были только мечтой. Той, что рухнула и погребла меня под собой. Я ответил за все, Роза, — он закрыл глаза, собираясь с мыслями, — за свой обман, за подлог, за... — он махнул рукой, — за то безумное желание жениться на вас, которое заставило меня пойти на преступление. Я потерял все. И свободу, и, самое страшное, вашу любовь. И я... хотел только увидеть вас, поблагодарить вас за то, что были в моей душе, когда я был на грани безумия, на грани смерти, и поддержали, просто своим именем, позволив зацепиться за старую мечту. Я хотел увидеть вас. И больше мне ничего не надо.

Он улыбнулся, уже не скрывая слез. Роза тоже улыбнулась, но улыбка ее была немного лукава.

— Только увидеть? — переспросила она. Лицо ее просветлело, и теперь она улыбалась совсем искренне, так, как он помнил, улыбалась прежде.

Он склонил голову, запустив руку в растрепанные ветром волосы.

— Я — никто, Роза, никто. Я бывший каторжник, я вор, и подлец, шантажист, совратитель юных девиц. А вы — жена уважаемого человека, вы богаты и счастливы, вы недостижимы для меня. У вас есть муж и деньги. Я же... мусор у ваших ног и тот достойнее.

Она вдруг протянула руку и положила ее ему на голову, играя его волосами. Дэвид снова почувствовал, как слезы потекли из глаз, но совсем не стеснялся их. За годы в Австралии он стал нервным и злым, а некоторые вещи легко вызывали его слезы. Но эта ласка, слишком нежная, чтобы быть возможной, казалась ему подарком судьбы.

— Ничего этого нет, — сказала Роза тихо.

— Нет? — он вскинул на нее глаза, не понимая, о чем она говорит.

— Кейр Морган был слишком самонадеян, — она усмехнулась, но как-то по-доброму, и тень пробежала по ее лицу, — он, лучший ученик колледжа, получив все богатства моего отца, поклялся увеличить состояние. Удвоить его. Сначала ему везло. Но потом он зарвался. Вложения оказались неудачны. Ему не хватало опыта, — она вздохнула, — в один прекрасный день он узнал, что полностью разорен. Он не мог простить себе этого. Кейр пошел в свой кабинет и пустил пулю в лоб.

Дэвид замер, не смея дышать. Неужели судьба наконец-то насытилась его страданиями, провалами, насмеялась вдоволь над его попытками выжить и сохранить в душе то чувство, что не позволило ему стать негодяем? Натешилась вдоволь, смотря, как корчится он от боли на столбе, как теряет сознание на плантациях, как рыдает над телом жены и над мертворожденной дочерью. Еще вчера Саманта смеялась над его страхами, а сегодня она, промучившись столько часов, наконец вдохнула, сжала его руку и просто закрыла глаза, будто уснула. А потом он сидел где-то во дворе, сжимая в объятьях маленького сына, боясь плакать при нем, пока Саманту готовили к похоронам. Роза же пережила катастрофу, узнав одновременно о потере денег и смерти Кейра Моргана, который так любил ее, что не смог простить себе ошибки. Судьба наказала Кейра, как умела, за то, что шел по головам, не оглядываясь на других людей. За высокомерие и самоуверенность. И он не выдержал наказания. Она наказала Кейра, дав Дэвиду безумную надежду, о которой он даже не смел молить Небеса...

— Этот дом и небольшой счет в банке — все, что у меня есть, — спокойно сказала Роза.

— Но ведь вы привыкли к роскоши, — он поднялся и сел рядом с ней, сжав ее руку, боясь, что проснется в своей постели в бараке среди еще полусотни таких же несчастных. Голова кружилась от вдруг вспыхнувших желаний, от ее улыбки, которую она и не думала скрывать.

— Я привыкаю к экономии, — улыбаясь сказала она.

— Но вы не можете жить в экономии! — страстно воскликнул Дэвид, пододвигаясь к ней, потом он снова упал к ее ногам, схватив ее руки в свои, забыв, что на нем выношенный плащ и старый костюм, а на ней — дорогое шелковое платье. Перед ним была Роза, просто Роза, та, которую он любил так, что сумел прийти к ней, пройдя через нечеловеческие страдания, — я клянусь, что снова сделаю вас богатой! Я клянусь... — он задохнулся, прижавшись лбом к ее рукам, — вы не смотрите, что я беден и руки мои выдают сразу же то, чем я являюсь. Бывший каторжник, почти нищий, я клянусь, что сделаю все, чтобы вы жили так, как привыкли жить всегда! Я обещаю, что вы никогда не пожалеете, если... — он замер, вдруг ощутив, насколько смешно его предложение, посмотрел на дорогие кружева на ее плечах, и отвернулся, не посмев произнести последние слова. Он сошел с ума, если поверил в чудо. Он...

— Если? — спросила она, и, высвободив одну из рук, положила ему на плечо.

— Если станете моей женой, — проговорил он почти беззвучно, сам понимая, какую ерунду он сказал.

Губы его задрожали, и он сжал их, снова боясь разрыдаться. Он отпустил ее руку и поднялся, отступив на шаг и кланяясь, как раб кланяется госпоже. Низко опустив голову. Этот жест ему из себя еще только предстоит вытравить.

— Я и сам понял, что не имею права оскорблять вас подобными словами, — сказал он потухшим голосом, — простите, миссис Морган. Я искренне раскаиваюсь в том, что сказал.