Начавшиеся лекции в колледже не позволяли мистеру Моргану часто являться на обед к миссис Грансильвер, но его всегда там ждали. И больше всех ждала Роза. В такие дни Роберту оставалось только переносить свое внимание на миссис Грансильвер, потому что больше не было ни одной женщины, которая была бы его достойна.
…
Роберт не любил навязываться, но в этот день он чувствовал себя именно так. Он пришел к мисс Розе, чтобы пригласить ее прокатиться в его коляске, и ждал уже почти час, когда она изволит спуститься. Миссис Грансильвер не было дома, и он собрался было уже уходить, когда Роза все же спустилась. На ней было домашнее платье, которое не предполагало выхода в свет, лицо ее было бледно и на нем Роберт заметил следы слез. Он поднялся, ощутив вдруг безумное желание прижать ее к себе и утешить. Но Роза извинилась за ожидание, и пригласила его в небольшую гостиную, где принято было пить чай. Приказав служанке принести чего-нибудь, она села за столик и сложила руки на коленях.
— Лорд Роберт, я очень благодарна вам за заботу обо мне. Я знаю, что без вашей помощи мое имя уже трепали бы даже собаки. Благодарю.
— Это мой долг, мисс Роза, не стоит благодарности, — ответил он.
Ресницы ее дрогнули. Она вскинула на него свои небесные глаза и долго смотрела, будто не знала, стоит ли ему сказать то, что собиралась. Роберт замер, ожидая ее откровенности. Возможно, он не добился ее любви, но сумел добиться доверия, что еще важнее, чем любовь.
— Лорд Роберт, — начала она, — я читала сегодня газеты... Я видела, что... — она запнулась, и вытерла тыльной стороной ладони сбежавшую на щеку слезу, от чего у Роберта больно сжалось сердце, — лорд Роберт. Я хочу пойти к судье и рассказать ему все, что знаю. Мне жалко журналиста, я долго думала... я уверена, что он не виновен.
Роберт, ожидавший признаний совсем другого рода, расстроенно смотрел на нее. Какое ему дело до журналиста? Почему Роза плакала, думая об этом деле? Неужели спустя два месяца она все еще не пережила испуг? Или... или там случилось что-то, что она не может забыть?
— Ваш отец не стал писать заявление об изнасиловании, хотя старуха-соседка утверждала, что слышала... — он замер, покраснев.
Роза опустила глаза и пожала плечами.
— Изнасилования не было, лорд Роберт, у соседки какие-то свои мотивы говорить такое, я не знаю, какие.
— Тогда, о чем вы говорите?
— Я написала все, что думаю по этому поводу. Я хочу, чтобы вы отнесли эту бумагу судье, — Роза встала, подошла к секретеру и достала несколько исписанных листов, — тут моя подпись и дата, так что все подлинное. — она немного улыбнулась, — вам же я расскажу все, что произошло в тот день, чтобы вы знали, если что, о чем речь.
— Я буду очень вам признателен, — потухшим голосом произнес он.
— Все обвиняют Дэвида Корвела в том, что он был в сговоре с Лалой. Но я уверена, что не был. Он был не меньше моего шокирован появлением священника, и он, узнав, что я думаю обо всем этом, сразу же отказался на мне жениться. Я уверена, это была не игра. Он согласился только когда... — она сглотнула слезы, — когда один из бандитов попытался меня изнасиловать. Его потом застрелил Кейр.
— Согласился жениться, только... — Роберт сжал бумаги так, что побелели костяшки пальцев.
— Он не шутил, — Роза усмехнулась, — мистер Корвел, можно сказать, меня спас. Его держали, пока бандиты развлекались со мной, и, когда отпустили, он тут же подписал согласие отдать Лале часть приданого. Это было платой за мою честь.
Роберт помолчал, стараясь успокоиться, и когда заговорил, голос его звучал ровно.
— Вы выставляете этого журналиста каким-то рыцарем без страха и упрека.
Она улыбнулась.
— Возможно, он и есть такой. Я ничего о нем не знаю. Но считаю, что несправедливо наказывать человека за то, чего он не совершал.
— Вы слишком милосердны, описывая о себе такие вещи.
Ответом ему был смешок. Роза молчала, и он тоже молчал, глядя на нее.
— Я требую, чтобы Дэвида Корвела допросили наконец. Потому что его ни разу не допрашивали по-настоящему. Ему задают вопросы только на какую-то одну тему, все время меняя их, но не меняя сути. Пытаются поймать на лжи. Но я требую, чтобы он рассказал все подробно. Если его версия совпадет с моей, то он невиновен. Я не знакома с ним и не состою в переписке, поэтому мы не могли сговориться, и мне нет смысла выгораживать его, я делаю это только ради торжества справедливости.
Она встала и быстро ушла к себе, не попрощавшись, а Роберт так и остался сидеть, пораженный ее откровением и ее внешним видом. Роза долго плакала, когда писала признание. Он был уверен, что плакала она не от страха или воспоминаний. Плакала она почему-то еще. И это что-то и было причиной ее замкнутого состояния, ее рассеянности и подавленности. Произошло что-то еще... что?
Роберт поднялся, поняв, что забыл встать, когда дама поднялась из-за стола. Наверно впервые в жизни он нарушил приличия. Он взял шляпу, медленно пошел к выходу. Роза была загадкой для него.
Выйдя из дома, он долго бродил по улицам. Нужно было признаться себе, что он влюблен. Влюблен впервые в жизни и слишком поздно, но уж что поделать, если любовь пришла к нему не в двадцать лет. Он сел на скамью в парке, и стал смотреть на проходящие пары. Многие здоровались с ним, и он здоровался с ними, поднимая шляпу.
Если он сделает предложение мисс Розе Грансильвер, то она непременно примет его. Ее родители будут счастливы, и заставят ее его принять. Этого ему совсем не хотелось. Ему не хотелось иметь жену, которая плачет по неизвестным ему поводам. Роза нужна была ему целиком. Не только ее тело, но и ее сердце
Глава 3. Слава Нормана
— Вот ты какая стала! — миссис Сандерс осматривала дочь с головы до ног, изучая на ней каждую мелочь — от тонкого шерстяного платья бледно-розового цвета с темной вышивкой по подолу, до золотого браслета на ее руке, подарка мистера Нормана, как они между собой его называли, — ну рассказывай, как ты живешь!
Сара рассказывала взахлеб об окнах от пола до потолка, которые раскрывались и можно было выходить на балкон. О зеркалах в золоченых рамах, и о своей огромной кровати, занимавшей половину комнаты.
— Она просто невероятно огромна. Мы могли бы спать на ней всей семьей! — говорила она, а мать и сестры только и успевали, как раскрывать рты, — покрыта она бархатным покрывалом! Такого нежного синего бархата, что рука скользит, не останавливаясь!
Миссис Сандерс была довольна дочерью. Не зря она отправила ее в каморку своей умершей тетки, вот и пригодился когда-то данный ей ключ. Мистер Норман сумел дать ее дочери больше, чем любой муж. Уверенная, что долго счастье Сары не продлится, миссис Сандерс уговаривала ее брать как можно больше подарков, не жалеть денег на одежду, и приносить деньги домой, чтобы сестры тоже могли одеться получше.
— Зато приданое накопит, — говорила она мужу, когда тот возмущался новым положением дочери, — откуда еще его взять? Оно на дороге-то не валяется. А уж девушка она или нет, кто посмотрит заранее? Зато придет она в дом с бархатным покрывалом и золотыми браслетами, не как замухрышка какая, а как леди! А удача подвернется, так нового ухажера подцепит, и замуж можно не выходить...
Мистер Сандерс только успевал удивляться тому, что слышал от своей жены.
— Знал бы, что у вас совсем нет морали, миссис Сандерс, я бы и не женился на вас вовсе! Не смейте только остальных девочек так выгдно пристраивать! — он стукнул кулаком по столу.
— Остальных замуж выдадим, — сказала она, — Сара уж поможет. Каждой справим по шелковому платью, по покрывалу, да золотишка добавим... так и женихи найдутся.
...Ничего не зная о планах матери, Сара была счастлива, впервые в жизни оказавшись в дорогих апартаментах рядом с любимым мужчиной. Норман не жалел на нее денег, он пригласил для нее хороших парикмахеров, которые быстро соорудили на ее голове прическу, преобразившую ее длинное лицо с длинным носом в “удлиненное с изюминкой”, как выразился мастер. Действительно, лицо стало именно удлиненным. Сара терялась, не понимая, как обычная укладка волос смогла сделать из дурнушки “интересную даму”. Она стояла перед зеркалом в платье в темно-красную клетку с золотыми пуговицами. Этих пуговиц хватит, чтобы прокормить ее семью в течении года. Волосы ее были убраны гребнем с жемчугом, в уши вдеты серьги с цветочными мотивами. Тоже золотые и очень дорогие. Ночью, когда Норман спал, она срезала пуговицы с платья и пришила к нему другие, золотистые, но не из настоящего золота. Те же двадцать чудесных пуговичек она сложила в маленький мешочек, решив наутро отнести их матери. Пусть мать порадуется. И, возможно, тогда отец не станет смотреть на нее с таким осуждением.