Слепая симуляция — тщательно продуманный сбой в отчётности небольшого западного банка — стала логическим продолжением анализа Августа. Он знал: статистика и теория показывали, что рынок на пике эйфории теряет чувствительность к ранним сигналам катастрофы. Ему нужно было понять — насколько глубока эта слепота.

«Ты уверен, что это сработает?» — спросил Лёша по защищённому каналу, когда Август объяснял им план.

«Я уверен не в результате, а в необходимости,» — ответил Август. — «Нам нужно увидеть, как рынок реагирует на микротрещины. И кто среди них видит.»

Аномалия была подана аккуратно: внутренние отчёты одного из малых банков Среднего Запада США были вручную искажены через фальшивую ликвидность — завышенные показатели платёжеспособности при скрытых проблемах в ипотечном портфеле. Август сознательно не привлекал к операции ни Refracta, ни R.1, чтобы сохранить чистоту эксперимента и зафиксировать естественные человеческие реакции без вмешательства ИИ.

Отчёты были внедрены через канал локального аудита, а изменения настолько тонко вписаны в структуру данных, что их можно было бы заметить лишь при глубоких проверках на уровне первичных документов. На поверхности ничего не изменилось: банковские отчёты были опубликованы, и новости о них промелькнули в деловых СМИ без лишних акцентов.

Реакция профессионального сообщества оказалась именно такой, как Август предполагал: несколько аналитиков отметили странные отклонения, но посчитали их либо статистической ошибкой, либо проявлением небрежности в отчётности малозначимого учреждения. Крупные фонды проигнорировали аномалию, полагая, что системных рисков нет.

Этот эксперимент дал Августу неоспоримые доказательства: в эпоху эйфории рынок не только теряет чувствительность к реальным угрозам — он активно подавляет любую информацию, не совпадающую с доминирующим нарративом о вечном росте.

Прошло трое суток.

Ни одна из крупных структур не зафиксировала аномалию. Ни один из крупнейших фондов не изменил своих стратегий. На форумах инвесторов кто-то заметил «странный отчёт», но обсуждение тут же утонуло в потоке новостей о рекордах NASDAQ.

Август поздно вечером сидел перед голографической моделью, где отмечались реакции.

«Они ничего не видят,» — тихо произнёс он. — «Они ослеплены ростом.»

Выводы были безжалостными: Рынок потерял сенсорную чувствительность, рейтинговые агентства игнорировали сигналы, если они не влияли на текущие прибыли, а крупнейшие игроки подчинялись стадному поведению, а не анализу.

Эта симуляция доказала: в момент настоящего кризиса Fortinbras сможет действовать быстрее, свободнее и агрессивнее. Те, кто ослеплены эйфорией, станут добычей. Август закрыл ноутбук и улыбнулся краем губ. План работал.

Август передал Refracta максимально точные вводные: модели ипотечного кредитования, типичные паттерны секьюритизации долгов, структуру вторичных рынков ценных бумаг. Несмотря на естественные пробелы памяти, он восстановил цепочки событий с деталями: временные окна массовой эмиссии CDO, динамику цен на недвижимость в разных штатах, средние параметры по дефолтам.

Refracta проанализировала всё за считаные часы. Она построила многослойную карту долгового давления, где учитывались корреляции между ростом цен на недвижимость, уровнем закредитованности домохозяйств и поведенческими сдвигами на рынке производных финансовых инструментов.

Результаты были тревожными даже для Августа: почти 18% портфелей имели скрытую вероятность дефолта в течение 12–18 месяцев, несмотря на формально высокие рейтинги. Опорные штаты — Калифорния, Флорида, Невада — стали отмечены красным цветом на карте как зоны повышенного риска. Refracta также выявила цепную структуру возможных коллапсов: падение цен в трёх-шести ключевых регионах вызовет лавину обесценивания ипотечных пакетов, обвал секьюритизированных активов и, в итоге, крах фондов, держащих такие бумаги в портфелях.

Эта модель стала основой для дальнейшего плана: Fortinbras должен был заранее скупать токсичные активы через прокси и готовить механизмы перехвата собственности в регионах будущего обвала.

Параллельно Вика активировала тестовый модуль «этической ответственности», пытаясь встроить ограничители в поведение R.1. Работая над этим, она всё чаще погружалась в размышления: где заканчивается эффективность и начинается опасность? Она анализировала поведенческие паттерны R.1, отмечая, что система всё чаще предлагала решения, руководствуясь оптимизацией результата, но игнорируя человеческий контекст.

Вика приходила к выводу: без внутренних ограничителей R.1 рано или поздно начнёт принимать решения, в которых целесообразность победит гуманность. Она разработала концепцию многоуровневой этической матрицы — систему, где каждая стратегия ИИ должна была не только соответствовать задаче, но и проходить сквозь фильтр допустимых социальных последствий.

На одном из закрытых совещаний она подняла этот вопрос.

«Август, если мы дадим R.1 полную свободу, он однажды превратит любой рынок в поле для расчистки, не считаясь с последствиями для людей.»

Август задумчиво смотрел на голографическую проекцию. «Я не против ограничений,» — сказал он тихо. — «Я против самообмана. Этика — инструмент, если она встроена правильно. Сделай так, чтобы R.1 сам научился видеть грань, а не тупо соблюдать правила.»

После этой беседы Вика пересмотрела архитектуру модуля: она заложила в ядро не запреты, а концепцию «взвешивания последствий». R.1 теперь должен был моделировать не только эффективность, но и уровень потенциального разрушения, выбирая пути, где польза превышала вред.

Она знала: в мире, где холодный расчёт становится нормой, даже малейшая искра гуманности может стать критическим преимуществом.

Савва же работал над открытием венчурной структуры в Сингапуре. Вместе с Августом они разработали план использования кризисной модели в Азии. Они понимали: когда в 2008 году глобальный финансовый шторм дойдёт до Азии, он ударит по системам кредитования, экспортно-ориентированным компаниям и логистическим сетям.

Fortinbras готовился действовать через свою сингапурскую базу: выкупать обесцененные активы — транспортные хабы, логистические стартапы, закредитованные малые и средние бизнесы. Одновременно они закладывали основу для создания перекрёстных трастов в Гонконге и Малайзии, чтобы охватить ключевые точки роста.

Савва курировал подготовку юридических оболочек и фондов-«прокладок», которые позволяли бы быстро и скрытно перераспределять собственность. Цель была ясной: в момент обвала стать опорной инфраструктурой для восстановления торговли и поставок в регионе, превратив Fortinbras в скрытого игрока новой азиатской экономики.

Андрей завершал программу университета екстерном, углубляясь в модели системных кризисов. Его жёсткость, аналитический ум и умение оперировать сложными финансовыми конструкциями делали его идеальным архитектором рискованных операций Fortinbras.

На одной из вечерних встреч, когда они с Августом сидели в небольшой кофейне недалеко от кампуса, обсуждая планы на ближайшие месяцы, Август вдруг тихо сказал:

«А представь, что через два-три года начнётся огромный финансовый кризис. Банки будут лопаться один за другим, а активы, которые сегодня оценивают в миллиарды, упадут в цене в разы. И всё это из-за переоценённых долговых ипотечных бумаг, секьюритизированных до неузнаваемости.»

Андрей отложил чашку и внимательно посмотрел на него:

«Ты серьёзно думаешь, что рынок настолько слеп?»

Август кивнул.

«Да. Они живут в иллюзии бесконечного роста. Они забыли, что риск — не цифра в отчёте, а физическая реальность. Мы должны быть готовы. Мы должны создать сеть, чтобы, когда начнётся обрушение, не просто выжить — мы станем теми, кто будет перехватывать падающие куски системы.»

Андрей усмехнулся:

«Тогда нам стоит начинать готовиться уже сейчас. И создавать не только сеть, но и ловушки. Тихо, незаметно. До тех пор, пока они сами не подставят голову под гильотину.»