Август решил, что перед началом новой главы в их жизни всем им стоит слетать в Испанию — не просто для того, чтобы оценить дом, в котором будут жить родители, но чтобы прочувствовать страну, увидеть, как она дышит, как живёт, и понять, смогут ли они почувствовать себя там по-настоящему дома. Он хотел, чтобы это было не механическим переселением, а личным открытием.

Полет был организован дядей Витей через корпоративную структуру — формально как деловая поездка для оценки новых возможностей логистики, но по факту — семейное путешествие. Они прилетели в аэропорт Малаги в начале июня: солнце было мягким, воздух — насыщенным морской солью и запахами цитрусовых. Уже на подлёте отец прижался к стеклу иллюминатора, и когда внизу показались виллы, холмы и голубые бухты, сказал вполголоса: «Если бы мне кто-то показал это в девяносто втором… я бы не поверил».

Они арендовали автомобиль и поехали вдоль побережья — от Торремолиноса до Марбельи, заезжая в маленькие деревушки, кафе и рынки. Мать восхищалась чистотой улиц и спокойствием людей. Отец — количеством складских комплексов и близостью к портам. Они обсуждали, каким должен быть быт, какую медстраховку лучше выбрать, как обустроить кухню. Потом приехали к дому. Он стоял на возвышенности, скрытый среди кипарисов, с видом на море и долину. Просторный, светлый, с террасой, на которой легко мог уместиться весь дом из их старого квартала.

В гараже стоял Porsche. Отец не верил глазам. Он долго ходил вокруг машины, не открывая, будто боялся, что прикосновение разрушит иллюзию. Потом сел за руль, положил руки на руль — и просто сидел. Молчал. Но на глазах блестели слёзы. Август ничего не сказал, ведь он знал, что из всех машин именно эта была мечтой отца. Только улыбнулся и вышел на солнце.

В Испании они пробыли ещё две недели, превращая каждую поездку в маленькое открытие. Они ездили в соседние города — от уютной Нерхи до шумной Севильи, фотографировали старинные здания, пробовали местные блюда, спорили о качестве вина и записывали всё, что нужно будет учесть при окончательном переезде: от адаптеров для бытовой техники до сортов кофе, к которым придётся привыкать. Мама восхищалась тем, как устроены рынки и парки — ухоженность, свет, порядок. Они много смеялись, когда заблудились в маленьком городке и не могли найти парковку, а потом нашли панорамную смотровую площадку, о которой не знали даже популярные путеводители. Они заходили в аптеки, в школы, в банки — всё проверяли. Всё сравнивали. И часто, возвращаясь вечером домой, садились на террасу, и, глядя на море, вздыхали: «Тут, конечно, всё шикарно и восхитительно… но дома — как-то роднее».

Но с каждым днём эта фраза звучала чуть тише. Словно в ней всё меньше было сожаления — и всё больше признания: они готовы начать заново.

В последний вечер перед отъездом домой они сидели на веранде, ели запечённую рыбу с пряными травами, пили прохладное белое вино и разговаривали — без спешки, без темпа, который задаёт работа. Они говорили не о делах и задачах, а о воспоминаниях детства, запахе хлеба из старой пекарни, школьных друзьях, которые давно разъехались по миру, и о том, как странно жизнь разворачивается: казалось бы, всё прошло, всё устоялось, а вдруг — новая глава. Мать рассказывала, как однажды хотела открыть цветочный магазин, отец — как мечтал выучить итальянский, потому что «в нём музыка». Август слушал, почти не перебивая, ловя каждое слово, каждый смешок, каждый взгляд. И в этом было что-то большее, чем просто семейный ужин. Это был вечер, когда все трое — каждый по-своему — принимали то, что начинается новая жизнь. Не побег. Не конец. А именно награда. Тихая, тёплая, заслуженная награда.

Август сказал родителям: Мне не просто хочется уехать — мне важно оказаться в той точке, где решаются будущие правила. Westminster — не просто школа. Это ворота в круг тех, кто потом меняет государства, корпорации и мир. Мне нужно быть рядом с ними — не потому, что хочу казаться важным, а потому что иначе мы проиграем. Дядя Витя строит огромный бизнес, который будет только продолжать развиваться за пределы страны и даже континента, а я — единственный кто может ему в этом искренне помочь.

Отец кивнул.

— Главное, чтобы ты остался собой.

— Обещаю, — мягко сказал Август.

Мама вздохнула и улыбнулась:

— Тогда обещай, что будешь стирать свои рубашки хотя бы раз в неделю.

Они рассмеялись, и это была та тёплая, простая радость, которой не хватало слишком долго.

Они долго ещё говорили в ту ночь. О будущем, о прошлом, о море и о страхах. И где-то между строк прозвучало главное: они согласились на переезд. Не так, как раньше — из-за давления и уговоров. Они искренне захотели кардинально поменять жизнь. И они поняли, что Август уже не маленький мальчик. Он мыслит как взрослый мужчина и достоин их доверия.

В конце лета Август улетел в Лондон один. Он настоял на этом. От сопровождения отказался в первый же день после получения визы — не потому что хотел подчеркнуть свою взрослость, а потому что ощущал: путь должен быть личным. Без сопровождающих. В документах — всё стандартно, без упоминания даже места предыдущего обучения. Он вылетал как обычный украинский подросток, поступивший в британскую школу.

С ним был лёгкий багаж: три книги (одна по экономической истории, одна — «Левиафан» Гоббса, третья — тетрадь с личными заметками и схемами). Плюс ноутбук. И лист. На нём — имена. Не влиятельных фигур, а будущих игроков: те, кого он помнил из будущего — кто станет банкирами, премьер-министрами, технократами. Август не собирался «дружить ради выгоды», но знал: чтобы изменить мир, нужно знать тех, кто будет его строить.

При переезде он не стал выбирать роскошные апартаменты, хотя мог бы позволить себе почти всё. Он рассматривал варианты: уютную квартиру недалеко от кампуса, отдельное жильё с минимальным набором удобств, даже услуги сопровождающего координатора. Но в итоге выбрал простое общежитие школы. Не потому, что хотел сэкономить. И не потому, что хотел быть ближе к другим ученикам. А потому, что чувствовал — только так он сможет встроиться в этот новый мир по-настоящему. Он хотел пройти этот путь так, как будто всё зависит только от него. И в каком-то смысле — это действительно было так.

На борту он смотрел в окно и вспоминал, как несколько лет назад, зимой, он впервые задумался о том, что реальность можно моделировать. Сейчас он летел в город, где эта мысль могла обрести форму. Не как система. А как человек. Он собирался стать собой — открыто. А его переезд — первый шаг к этому.

Когда он прилетел в Лондон, фрагменты прошлого нахлынули неожиданно. Он помнил, как в 2025 году гулял по этим улицам с женой — это была их первая поездка после свадьбы, лёгкая, безмятежная, полная улыбок и разговоров до утра. Они пили кофе в маленьком кафе на Ковент-Гарден, спорили о фильмах на Бейкер-стрит и держались за руки в музее Виктории и Альберта. Тогда Лондон казался ему не городом, а декорацией к их юности. А теперь он прилетел один. Не туристом. А учеником. Не за эмоциями — а за будущим. В Лондоне 2003 года всё было иначе: медленнее, плотнее, сложнее. Здесь ещё не было настоящего бума стартапов, Uber и смартфонов в каждом кармане. Здесь не говорили «цифра» как синоним прогресса. Но он уже видел очертания будущего — и они были прекрасны и страшны одновременно.

Вечером, во время прогулки по городу — он хотел зайти в маленькое кафе на Ковент-Гарден, но на его месте было другое. Некоторое время он вспоминал о чем они говорили и мечтали. Он закрыл глаза и представил, как тогда, много лет спустя, они с ней спорили о вкусе кофе — она утверждала, что в Риме он всё равно лучше. Он смеялся, вспоминая, как она называла его «вечно серьёзным» даже в отпуске. В прошлой жизни они встретились, когда обоим было уже за тридцать. Зрелые, состоявшиеся, с багажом боли и побед.

А теперь… теперь он знал, что она тоже уже где-то рядом. Жила, училась, может быть уже гуляла по этим же улицам. И вопрос, который он не мог отпустить, звучал почти как соблазн: