— Центр больше не нужен, — написал он в своём докладе, присланном Савве в три утра. — Он тормозит эволюцию.
Документ содержал схему: децентрализованная структура на основе четырёх уровней автономии, алгоритмы принятия решений, внутренние протоколы оценки эффективности и принципы передачи данных через зашифрованные стеки. Каждый региональный узел получал ограниченный, но самостоятельный инструментарий. Доступ к ClearSignal — в базовой версии. Подключение к Novapuls — через автономный канал. Своя локальная сеть аналитиков. И — полная ответственность.
Савва прочёл. Долго молчал. Потом написал:
— Мы превращаемся в организм.
— Мы им и были, — пришёл ответ.
Киев. Кабинет Саввы. Июльское солнце лениво пробивается сквозь старинные жалюзи. Он смотрит на новостные сводки: мировой рынок нестабилен, доллар колеблется после слов Алана Гринспена о возможном ужесточении кредитной политики, в Азии нарастает напряжение из-за территориальных споров в Южно-Китайском море, а в Украине затягивается приватизация стратегических объектов.
На фоне этих событий Fortinbras запускает децентрализацию. Вильнюс, Рига, Москва, Харьков — четыре пилотных узла. Каждому — свой лидер, свой ритм. Новая модель должна была пройти испытание на устойчивость. Цель тестирования была проста и одновременно фундаментальна: проверить, смогут ли региональные центры не просто воспроизводить методологию Fortinbras, но и адаптировать её к локальному контексту, сохраняя синхронность в решениях и приоритетах. Нужно было понять, как работает система, если центральный механизм отходит в тень — и сможет ли она выработать устойчивость к внешним колебаниям без прямого вмешательства. Этот эксперимент был не столько проверкой технологической инфраструктуры, сколько этическим и управленческим стресс-тестом всей философии Fortinbras.
Вместе с этим Август начал разрабатывать план включения ИИ в будущие проекты. Он понимал: пока что это невозможно — отсутствовали фреймворки, кластерные вычисления были уделом научных центров, а сама NVIDIA только начинала свой путь и вскоре столкнётся с серьёзным кризисом. Август сделал пометку: «2002–2003 — период перегруппировки NVIDIA. На этом этапе их акции уязвимы, но потенциал — колоссален. Записать: инвестировать скрытно через открытый инвестиционный фонд Fotinbras». Он внимательно изучал отчётность компании, анализировал интервью её основателей и выстраивал цепочку влияния на их продуктовые направления — особенно на будущую технологию CUDA, которую они запустят только в 2006 году. Именно в этот момент, по мнению Августа, и нужно было внести «вдохновение» в виде предложений и контактов.
Он начал проектировать концепцию на годы вперёд: часть инфраструктуры Fortinbras уже была задействована в аналитике, но теперь настало время масштабировать её в сторону будущего ИИ. Внутри Novapuls, под видом отдела перспективных разработок, было решено создать скрытое RD-подразделение, юридически оформленное как швейцарская исследовательская компания. В неё должны были войти молодые учёные — математики, нейрофизиологи, криптографы, системные архитекторы. Август лично составлял список потенциальных направлений, по каждому из которых была заложена идея на 5–10 лет вперёд. Первые задачи казались простыми: построить фреймворк для тестов трансформер-архитектуры на базе серверов, собрать датасет для обучения на основе публичных текстов, создать примитивную инфраструктуру предобработки данных. Это было начало. Он не называл это ИИ. Он называл это «структурой внимания».
Второй этап — инвестиции в стартапы, занимающиеся обработкой больших данных. Через доверенных лиц он стал инициатором встреч с представителями NVIDIA, обсуждая будущее параллельных вычислений и роль GPU. Некоторые из идей, высказанных на таких встречах, позже легли в основу CUDA — а Август уже фиксировал в планах вложения в компанию задолго до роста её капитализации. Внутри Fortinbras обсуждался запуск предшественника PyTorch — на другом языке, но с тем же модульным подходом.
Цель оставалась прежней: к 2006 году — создать версию мини-GPT, способную обрабатывать краткие последовательности текста, генерировать логичные ответы и масштабироваться до 1,5 миллиарда параметров к 2010 году, когда рынок будет готов к настоящему прорыву.
В своих записях Август вывел: «ИИ — это не код. Это поток. Его нельзя остановить. Но можно — направить. И стать берегом». Он не хотел монополии. Но хотел стать тем, кто определяет направление. Он знал, что к 2010 году ClearSignal, ChatGPT-подобные модели и медиасеть Fortinbras должны объединиться в единую систему. Архитектуру, в которой аналитика, генерация смысла и распределение информации будут связаны напрямую — без посредников, без задержек. Она должна стать универсальным инструментом управления вниманием, данными, логистикой и капиталом. И теперь у него была возможность заложить первые кирпичи — тихо, точно, незаметно. Словно тень, опережающая шаг.
Цюрих. Вика, участвующая в хакатоне молодых технологов, сталкивается с насмешкой — вначале. Но всё меняется, когда её модель визуализации эмоционального резонанса начинает показывать динамику пользовательского восприятия лучше, чем сухие графики. Она делает то, что не могли сделать алгоритмы — превращает данные в переживание.
— Вы недооцениваете эмоции, — говорит она вслух, проводя пальцем по экрану, на котором SP 500 дрожит, словно живой организм. — Люди не рациональны. Особенно, когда теряют деньги.
— Это график, а не сердце, — пробует возразить один из математиков.
— А ты послушай, как он стучит, — улыбается она.
Но в итоге её мысли остались вне зоны понимания. Один из кураторов проекта, не скрывая скепсиса, заметил, что «эмоциональная визуализация — это красиво, но неоперационально», а сам эффект списали на «предсказуемую реакцию системы на заранее вшитые параметры». И хотя график буквально пульсировал в такт рынку, а динамика совпала с последующими реальными изменениями на бирже, участники предпочли сделать вывод: совпадение. Не восприняли идею. Не услышали язык эмоций, который она так старательно переводила в цифры. Это был тот случай, когда результат говорил сам за себя, но аудитория отказывалась его слушать — потому что форма казалась слишком новой, слишком «непрофильной».
Она надеялась, что смогла привлечь внимание специалистов по её направлению, но этого не случилось. Темы, которые казались ей живыми и точными, словно растворились в шуме академической привычки. Она ушла с мероприятия с пустотой внутри — как будто потратила не просто часы, а кусочек веры в то, что её идеи могут быть услышаны. Обсуждая это с Андреем, Лёшей и Августом, она даже впервые позволила себе признаки апатии.
И тогда, как в точке опоры, снова появился Артём. Он предложил отвлечься. Не в галерею, не в театр, не в какую-нибудь светскую встречу. Он повёл её в бар. Самый обычный, с деревянной стойкой, мягкими лампами и запахом кофе и дешёвого виски. Бар, куда по вечерам заглядывали банковские служащие, консультанты и аналитики из центра Цюриха. Вика вначале удивилась — такой выбор совершенно не вписывался в образ аккуратного и всегда сдержанного Артёма. Но он только пожал плечами: «Иногда нужно слушать реальность — без фильтров».
Они сидели у окна. Музыка была не слишком громкой. Артём заказал ей горячий шоколад, себе — бокал красного. Он не говорил о презентации. Не обсуждал провал. Просто открыл ноутбук, показал один из графиков и сказал:
— Слушай, тут в графике эмоции — честно, ты была права.
Вика смотрела на него — и впервые почувствовала, что быть понятой одним человеком — иногда больше, чем быть услышанной сотней.
В этот момент у неё больше не было чувства провала. Было ощущение начала чего-то важного.
Швейцария. Лёша, в своей комнате общежития, поздно вечером запускает ClearSignal. За окном — ровный свет фонарей, за спиной — кипа учебников и незаконченный отчёт по вычислительной логике. Он открывает интерфейс системы и, впервые за долгое время, отключает все фильтры: ленты новостей, финансовые отчёты, анонимные форумы, колебания словаря в онлайн-дискуссиях, паттерны поведения инвесторов. Он загружает поток — сырой, пульсирующий, живой.
