– Он не в восторге от этой идеи, – рассмеялся Рёнгвальд.
– Но кто его спрашивал, – усмехнулся Геллир, – Дел у него сейчас, сам знаешь, гора. Я даже не уверен, что до осени он всё успеет. Загрузил ты его!
Сигурд, оставаясь наместником князя Полоцкого, получил от него важные задачи. По слову Турбьёрна, красочно описавшего киевские крепостные стены, Сигурд за лето должен был старый частокол снести, а в замен него поставить высокие толстые срубы.
– И чтобы были не хуже киевских, – подшучивал над братом Турбьёрн.
Сигурд обещал разобраться, и уже по уходу своего князя начал решать возложенную на того задачу. В помощь парню Рёнгвальд дал старейшину Ядвига. Старый кривич был уже совсем плох, почти не вставал с постели, мало ел, больше отдыхая и проводя время в горнице, на тёплой печи. Помощь Яруна старейшине не сильно помогала.
– Он устал жить, – сказал старый варяг после очередного лечения, – Больше я ничем ему помочь не смогу.
И это было правдой. Ядвиг медленно умирал. Однако его светлый ум и умение договариваться хоть с кривичем, хоть с нурманом, делали его очень полезным для Сигурда человеком. Да что уж говорить, Рёнгвальд сам уважал и любил старейшину, как давно убитого отца. Тот отдаривался тем же.
– Дождусь тебя, княже Роговолд, – тихим слабым голосом сказал Ядвиг во время последнего их разговора, – Вернёшься, и сожжёшь меня.
– Добро, – пообещал тогда Рёнгвальд.
Полоцкая флотия без приключений спустилась вниз по Диве, и начала переправляться через волок. Рёнгвальд с удовольствием оглядывал плоды своих немалых трудов. Широкий, два корабля спокойно разойдутся, удобный сухой путь вплоть до полноводного Днепра.
У самой воды – дома с жившими тут же трудолюбивыми смердами, готовыми за хорошие деньги трудиться не покладая рук. Воложьи упряжки, толстые накатные бревна, присыпанная мелким камнем дорога – всё для хорошей работы. Чуть поодаль крепостица малая, с башенкой сигнальной, и десятком добрых воев. Случись что, пошлют весть огнём или дымом, конная сотня из Полоцка в миг в седла, и к волоку, бить ворога.
За прошедший год вложения окупились сторицей. Благодарные купцы, платя мыто за охрану, всегда поминали князя Полоцкого Роговолда добрым словом. Со многими богатыми людьми ярл завёл дружбу за этот год. Приятно было осознавать, что труды его не пропали зря. Росло и крепло независимое Полоцкое княжество.
Через седмицу миновали последние речные селения, находящиеся под властью Рёнгвальда. Дальше начинались земли, по праву принадлежащие напрямую Киеву, однако руки Великого князя дотягивались сюда далеко не каждый год. Своих проблем на юге хватало.
Ещё через пару дней дошли до Любеча. Город был важной частью торгового пути, подчинялся Киеву и ежегодно кланялся Великому данью. Местный князь также собирался в поход по слову Игоря, и готовился выставить раза в полтора больше воинов, чем Рёнгвальд, и вдвое больше судов. Однако приготовления тот ещё не закончил, и князь Полоцкий со своими не стали задерживаться. Так, познакомились, обменялись небольшими подарками, отдохнули денёк и снова пустились в плавание вниз по реке.
– Богатые места, да, брат? – спросил Турбьёрн во время очередной вечерней стоянки, когда флотилия князя Полоцкого добралась до устья реки Припять, – Ядвиг рассказывал, мол, смерды, что по обеим берегам реки этой живут, в болоте железные крицы добывают, и сами железо куют. Как думаешь, правду говорил?
– Тому врать не к чему, если уж сказал, то правда, – ответил за князя воевода Геллир.
– А князь Киевский землю эту под свою руку никак привести то и не может, – снова проявил осведомлённость Турбьёрн.
– Тот лет десять назад другое словенское племя, древлян примучил, и князя ихнего данью обложил. Говорят, великая была дань. Смерды древлянские детей своих в холопы отдают, чтобы с князем Киевским расплатиться, – ответил Геллир, – А по другой берег и племя другое живёт, дреговичи. Вот они по болотам прячутся, и просто так примучить их не выйдет.
Турбьёрн замолчал. Надолго. Задумался. О князьях, людях вольных, племенах словенских. Прав был киевский норег Торвальд Медвежья Лапа, когда говорил, что хорошая это земля. А власти в ней сильной нет. Приходи, и владей.
А ещё через седмицу прибыли в Киев. Теперь прав уже был брат Турбьёрн, называя Киев великим городом. Рёнгвальд впечатлился. В первую очередь, красотой и прямо пышущей во все стороны мощью и величием. В вторую, стенами. Такой город с наскока не взять. Но как говорил один мудрый воин, крепость города не в стенах, а в его защитниках.
Киевский воевода Хвитсерк Харальдсон встречал Рёнгвальда на причалах. Чинно поздоровался с ярлом, поручкался с Турбьёрном, тепло обнял Кёля.
– Благодарю тебя, князь Полоцкий, что принял моё приглашение, – громогласно заявил воевода, – Я смотрю, ты привёл много могучих воинов в мою дружину?
Рёнгвальд кивнул. Всё понятно – князь Киевский Игорь не был осведомлён об участии князя Полоцкого Роговолда в великом походе. Интересно, почему? А прямо и не спросишь.
С Великим князем Киевским Игорем Рюриковичем пообщались вполне дружелюбно. Тот натужно порадовался силе приведённого Рёнгвальдом войска, хотя князь Полоцкий из первых уст знал, что дружина того же воеводы Хвитсерка насчитывает раз в пять больше воинов, чем у него.
Познакомился Рёнгвальд и с другими уважаемыми людьми Киева, варяжским воеводой Асмундом, воеводом Свенельдом, другим свейским воеводой Хальгу.
– Ярл града Палтэскью Рёнгвальд Олафсон? – переспросил Хальгу, когда тому представили князя Полоцкого, – Это правда, что ты малым числом разбил хирд ярла Рогнира Большой лапы?
– Какое тебе дело убитого дана, воевода? – напрягся было Рёнгвальд.
– Он был моим кровником, ярл, – успокоился того Хальгу, – Три зимы назад он разграбил торговый поезд моего троюродного брата. Мне грустно, что я не смог отомстить за его смерть сам!
– Поверь мне, воевода, – усмехнулся Рёнгвальд, – Большая Лапа не умер быстро. Я как-нибудь расскажу тебе, как убил его. Уж поверь, умирал он долго!
По зову Великого князя в Киеве собралось тридцать тысяч воинов. Был тут и князь Белоозерский, и Плесковский, и Смоленский, и Черниговский. Большинство из них открыто признавало власть и старшинство Киева. Другие, такие как сам Рёнгвальд, предпочитали водить с Великим князем дружбу, как равным с равным. Само собой, последнего это не устраивало, но поделать с этим он ничего не мог.
Что особенно удивило Рёнгвальда, так это расположенный невдалеке от стен стан кочевников. Как объяснил тому воевода Хвитсерк, Игорь позвал с собой в поход союзных Киеву печенегов. Полоцкий князь впервые рассмотрел воинов степи так близко, а с особо важными даже познакомился лично. Особого восхищения они у него не вызвали. Маленькие, желтолицые, узкоглазые. И такие вонючие, будто дохлые собаки. И такие же визгливые.
Однако увидев, как молодой печенег, возрастом чуть старше Сигурда, на полном скаку всадил стрелу за сто шагов в нарисованный на куске холстины глаз, невольно проникся к печенегам уважением. И Рёнгвальду сразу перехотелось встречаться с таким воином в дикой степи. А печенегов под стенами Киева собралось тысяч восемь-десять. Рёнгвальд, смотря со стен на огромный лошадиный табун в несколько десятков тысяч голов, пытался сосчитать, сколько же стоит кормить такое войско. Получалось у князя Полоцкого плохо.
К началу лета дождались последних князей, откликнувшихся на зов Великого Киевского князя. Огромное войско собралось у стен Киева. Почти сорок тысяч пеших воинов, тысяча кораблей, десять тысяч союзной лёгкой конницы. К началу лета киевское войско выдвинулось в поход – грабить ромеев!
Роман Первый Лакапин, старейший император Византийской империи, сидел за столом в закрытой царской палате и выслушивал нервничающего посланца стратига Херсонеской фемы Варды Фоки.
– Россы, мой господин. Огромное войско варваров-скифов собрал под своей рукой архонт Ингварь. Варанги, пацинаки, общим числом более пятидесяти тысяч, на тысяче кораблях.
