Курбат вскинул руки вверх и уставился парню за спину. Затылком ощущая, как уходят драгоценные секунды, Турбьёрн попытался поставить защиту. Хоть какую-нибудь. Поздно. Речная вода мгновенно опутала ноги, торс, плечи и шею молодого сотника. Похолодало. Курбат, повторив недавний жест Тура, картинно щёлкнул пальцами. Сотник, безуспешно пытаясь покинуть ловушку, мгновенно оказался закован в лёд. Одна голова торчала.

Среди киевских варягов раздалось улюлюканье и одобрительные возгласы. Курбат неспешно, вразвалочку подошёл к Туру, нарочито медленно вырастил ледяной кол и приставил его к горлу полоцкого сотника.

– Я победил? – самодовольно спросил варяг.

Турбьёрн лишь беспомощно опустил голову.

Бессилие. Злость. Слабость. Холод, намертво сковывающий конечности. Лёд, казалось, заживо высасывал силу дара. Перед лицом – надменная улыбка ненавистного врага. Врага, которого не победить. Врага, который чувствует твою беспомощность и слабость, и насмехается над тобой.

– Я жду ответ, – громко произнёс Курбат, и легонько ткнул ледяным колом в щеку закованного Турбьёрна.

Тот поднял полный ненависти взгляд на киевского тысяцкого. Варяг противно улыбался, и чуть сильнее надавил колом. На лёд, сковывающий всё тело, капнула горячая красная кровь. Тёплая струйка живо потекла по щеке.

Турбьёрн посмотрел за спину Курбата, на стоявшего чуть поодаль варяга-судью. Тот, поймав взгляд Тура, нагло ухмыльнулся, глянул ехидно, быстро кивнул. Мол, сдавайся, воин, только хуже будет.

От этого пренебрежительного взгляда Турбьёрн разозлился только сильнее. Он, морозное дитя северных норвежских фьордов, с самого детства ныряющий в ледяную воду, попался в такую простую ловушку!

Даже брат Рёнгвальд лет семь назад окончательно бросил попытки подловить Тура на такой приём их потешных поединках. А тут какой-то старый дряхлый варяг из словенского Кенугарда! Да что он, южанин, может знать о настоящем холоде?

Ух, как разозлился Турбьёрн! Даже Курбат, уловив изменения во взгляде сотника, перестал нагло лыбиться, неосознанно сделал шаг назад. Киевский тысяцкий напрягся, речная вода забурлила, поползла вверх, в попытке заморозить Туру и голову. Поздно. Курбат попытался уклониться, отпрыгнуть назад, почуяв надвигающуюся опасность.

Глаза Турбьёрна вспыхнули на берегу ночной реки, словно две яркие звезды посреди чёрного неба. Ярость, гнев, ненависть к врагу забурлили в горячей молодой крови. Сила, которую молодой полоцкий сотник копил для мощной атаки, давила откуда-то из груди, настойчиво требуя выхода, вырывалась на волю. Лёд, сковавший тело Турбьёрна, зашипел, начал трескаться.

Яростный рёв пронёсся над рекой. Из широко раскрытого в нечеловеческом рыке рта Турбьёрна вслед за рёвом ударил мощный поток жаркого пламени. Яркая вспышка на миг ослепила стоявших вокруг воинов. Курбат, попытавшийся уклониться от атаки, не успевал. Лишь в последний момент тысяцкий резко запрокинул голову назад, и рухнул на земь, чем спас себе жизнь.

Поток пламени прошёл над варягом, обжигая тому лицо. Белобрысая шевелюра и длинные синеватые усы мгновенно вспыхнули. Курбат дико заорал, одним прыжком оказался у берега и с головой нырнул в холодную речную воду. Стоявшие вокруг киевские варяги недовольно загомонили. Несколько тут же бросились в след за своим вождём, спасти, оказать помощь.

– Я победил? – спросил Турбьёрн, когда сковавший его лёд с пронзительным хрустом треснул, освобождая полоцкого сотника на волю.

Варяг-судья лишь коротко кивнул, озадаченно поглядывая в сторону берега, откуда уже волокли мокрое обожжённое тело тысяцкого, впавшего в беспамятство.

Над обожжённым телом киевского тысяцкого суетилось несколько варягов, обладающих лекарским даром. На Курбата было страшно взглянуть. Лицо в ожоговых волдырях, кожа во многих местах лопнула от жара, или наоборот, натянулась, стала тонкой и блестящей, словно металл на солнце. Глазницы покраснели, белки налились кровь, от носа остался обгорелый обрубок, уши опухли, превратившись в уродливые куски плоти.

Впрочем, лекари дружно заверили – жизни киевского тысяцкого ничего не угрожает. Но Курбата волновало и сильно печалило совсем другое – длинные варяжские усы и белобрысые волосы на голове нещадно сгорели, сделав киевлянина похожим на недавно вылупившегося птенца.

В себя тысяцкий пришёл почти сразу, и тут же приказал своим не трогать Турбьёрна. Мол, дрался сотник полоцкий честно и поединок был свободным от мести. Многим варягам это не откровенно понравилось. Турбьёрн постоянно ловил на себе злые взгляды киевских дружинников, желавших поквитаться за своего опозоренного вождя.

– А ты хорош, хевдинг, – радостно скалясь, сказал Флоси, когда они вернулись к Морскому змею, – Я поспрашивал немного, Курбат этот – ученик какого-то там Асмунда, хоть и не из лучших.

– А нам с того что? – поинтересовался Турбьёрн, блаженно вытягивая ноги. Устал парень после поединка, что поделаешь.

– А с того, сотник, что Асмунд сейчас в Киеве один из ближайших доверенных воевод Великого князя, почти как Хвитсерк Харальдсон, – влез в разговор Некрас, усаживаясь рядом, – И думается мне, не понравиться воеводе, что мы его человека побили.

– Воевода не дурак, всё поймёт, – Турбьёрн лениво щёлкнул молодого отрока по носу, мол, не лезь к старшим. Однако тот шустро увернулся, перекатившись через голову назад.

– На поединок меня сам Курбат вызвал, и дрались мы честно. Четыре сотни киевских варягов тому свидетели, – продолжил Тур, сонно позёвывая, – Притомился я что-то. Спать пойду.

– Иди. Я покараулю, мало ли, – хирдман многозначительно кивнул в сторону киевских лодей.

Однако полоцкий сотник его уже не слышал. Едва закрыв глаза, он мгновенно провалился в глубокий сон.

Ночь прошла спокойно, без приключений. Морского змея никто не потревожил. Лишь рано вставший Флоси, подменённый после полуночи Некрасом на ночном дежурстве, яростно ругал последнего, не обнаружив того на положенном месте.

Отрок под самое утро отошёл в ближайшие кустики по нужде, за чем был врасплох застигнут маленьким хирдманом. И сейчас Некрас, одетый в полный боевой доспех, в двойном поддоспешнике, держал в руках тяжеленный щит и толстую деревянную палку, и пытался отражать атаки Флоси. Хирдман нещадно лупил отрока обухом своего любимого топора по мягким местам, ругая нерадивого постового на чём свет стоит.

Наблюдавшие за этим действом варяги одобрительно гудели и кивали головами. Пот лил со Некраса ручьями, глаза совсем ошалели, руки дрожали, не в силах держать тяжёлый щит. Дыхание сбилось, отрок дышал как загнанная лошадь. Шутка ли, тренировка шла уже второй час, но Флоси и не думал заканчивать.

– Сын жирной тюленихи, рождённый от связи со свиньёй! – громко закричал Маленький, со всего размаху вмазав обухом топора в нижний край щита. Некрас, потерявший равновесие, рухнул на колени, выронив свою палку.

– Поднимайся, ленивый слизняк! – Флоси обидно пнул отрока носком сапога по заднице. Некрас едва не рухнул на землю, в последний момент уперевшись в щит.

– Или тебе больше по нраву копаться к грязи? Ты воин или смерд, парень?

Новый удар, в этот раз древком, в край щита, на который так удачно опёрся Некрас. Лишившись опоры, отрок лицом, всем весом, впечатался в мокрый речной песок, так и оставшись лежать.

– Я же сказал, земля тебе ближе меча! – сказал Флоси, и собравшиеся вокруг варяги обидно засмеялись. Отрок поднял голову, попытался приподняться на локтях, однако очередной удар опять уронил парня.

Некрас до боли закусил нижнюю губу. Струйка крови медленно потекла по подбородку. Парень почувствовал приятный вкус металла во рту. Речной песок, такой тёплый и мягкий, манил, притягивал к себе, будто уговаривая лечь и закрыть глаза.

Резкий удар ногой по рёбрам выбил из отрока дух. Некрас, с сипением выпустив воздух из лёгких, открывал и закрывал рот, словно глупая рыба, выброшенная на берег, не в силах вдохнуть.