– Живой чтоб был, – усмехнулся кузнец, возвращая Рёнгвальду медвежью голову, – Он живой, и дерево – живое. Похожи они. С мёртвого не выйдет. Сдюжишь?

– Непросто будет, – Рёнгвальд пригладил бороду, затем спросил, – Почему ко мне пришёл, мастер? Киев, Белоозеро, Плесков, да тот же Новгород – такому как ты в любом месте рады будут.

Кривой рассмеялся. Хрипло, надрывисто. Надо будет попросить Яруна, пускай подлечит мастера. Нельзя терять такого из-за какой-то болезни.

– Игорь Киевский мне не люб, – отсмеявшись, наконец сказал Кривой, – Новгородцы строптивы, князья Белоозерские да Плесковские лишь о своей выгоде пекутся. А ты, Роговолд, другой. Хотя чужой здесь, сразу видно – люб ты земле и люду простому. И князем добрым будешь. Знающие люди видят, а дуракам знать не надо.

Помолчав немного, Кривой попросил:

– Возьми меня к себе, княже. Властитель ты добрый, своих зазря не обижаешь, чужим обиду не прощаешь. Байка о том, как ты нурманов треклятых побил, да новгородских бояр приструнил, уже и до моего селища дошла.

– Беру, – не раздумывая согласился Рёнгвальд, вешая медвежью голову на место. Уточнять, что сам он тоже совсем не словенин, не стал.

– Шкура-то от зверя осталась? – невзначай поинтересовался кузнец.

– А то, – подтвердил Рёнгвальд.

– Отдай мне, – попросил Кривой, – Поработаю с ней чутка. Материал дивный. Хорошая защита получиться может.

– Годится, – согласился ярл, – О другой работе позже сговоримся. Пока отдыхай, как позову – придёшь. О разговоре нашем – никому. Студень!

Названный дружинный отрок вмиг появился в дверях.

– Вот его, – Рёнгвальд кивнул на Кривого, – Разместить, обиходить, накормить, не обижать. Давать всё, что попросит, в разумных пределах. Всё понял?

Студень мотнул белобрысой головой. Кривой, глубоко поклонившись, развернулся и вышел из палаты вслед за своим провожатым. А Рёнгвальд тяжело опустился в кресло. Глубоко вздохнул. Задумался.

Очнулся от громкого крика в дверях.

– Княже! Роговолд! – без стука вбежавший в большую палату Морозец поклонился. Торопился парень, запыхался. Быстро бежал. Стряслось что?

«Что что за день сегодня? Ни минуты покоя!» – подумал про себя Рёнгвальд, но в слух спросил другое:

– Опять нурманы?

– Киевские лодьи по реке поднимаются! – выпалил на одном дыхании отрок.

Рёнгвальд встрепенулся.

– Откуда знаешь, что киевские? – спросил ярл, поднимаясь с кресла.

– А чьи ж ещё? – подивился Морозец, – Стяги Великокняжьи сам видал!

– Сколько? – Рёнгвальд вышел из палаты и быстро зашагал по коридору, к двери, ведущей во двор княжеского детинца, на ходу потуже затягивая широкий воинский пояс с коротким северным мечом.

– Полдюжины судов, два драккара свейской работы и четыре наших лодьи!

– Коня мне! Дружина – в сёдла!

Рёнгвальд вышел во двор, сбежал по ступеням с крыльца. Шесть кораблей – это сотни три хирдманов. А у него сейчас еле-еле две соберётся. И больше половины неопытные, в серьёзном бою ни разу не бывавшие.

Дворовые холопы шустро подвели своему князю высокого чёрного жеребца. Тот дико косил на ярла злым глазом, пускал пар из ноздрей, бил копытом землю.

– Как звать? – спросил Рёнгвальд у ближайшего холопа, запрыгивая в седло.

– Тучой кличут, княже, – ответил тот, с поклоном передавая ярлу поводья.

Тем временем из дверей конюшни дружинники выводили коней, спешно облачались, собирались десятками. Рёнгвальд взглядом отыскал Турбьёрна. Брат восседал на могучем жеребце рыжей масти, раза в полтора шире Рёнгвальдова коника.

Тур, завидев своего ярла, поддал пятками, подъехал ближе.

– Что там, брат? Нурманы? – поинтересовался он по-словенски.

– Лучше бы они, – зло ответил Рёнгвальд, и быстро изложил новости брату.

Турбьёрн помрачнел.

– Что делать будем?

– Сначала поговорим, – сказал подъехавший с другой стороны Ярун, – А после поглядим. Может, и подерёмся. Киевские дружинники, конечно, не чета нашим, но бездумно в драку не полезут. Боги с нами!

Старый варяг внешне выглядел совершенно спокойным. Он закончил говорить, и сделал едва заметный мах рукой. Его спокойствие и уверенность мгновенно передались Рёнгвальду. Тот благодарно кивнул. Холодная голова ему сейчас ой как не помешает.

– Как думаешь, это бояре Холмгарда нажаловались? – зло спросил у Рёнгвальда Турбьёрн.

– Чего гадать? – махнул рукой ярл, – Поехали, спросим!

Киевские лодьи встали лагерем чуть ниже волока. К полоцким причалам подходить не стали. Во-первых, места для всех кораблей всё равно не хватило бы, флот Рёнгвальда за последние месяцы ощутимо вырос; во-вторых, спокойно причалить киевским бы не дали. И те это прекрасно понимали.

Поэтому сейчас, выгрузившись чуть ниже волока, три сотни киевлян построились и походным маршем уверенно зашагали по широкой дороге, к крепости. Но пройдя шагов двести, тут же остановились, перестроились в боевой порядок, завидев выезжающих из ворот всадников.

Рёнгвальд с большим интересом разглядывал пешие шеренги русов. Ровные ряды, закованные в крепкую сталь и твёрдую кожу. Почти все – с мечами и большими красными щитами. Ярко сверкают на утреннем солнышке начищенные шлемы.

Всадников Рёнгвальда было раза в три меньше, но на его стороне – скорость. И манёвренность. Перед крепостью, между лесом и волоком – широкое поле шагов пятьсот в одну сторону. Есть где разгуляться. То, что пришли киевляне именно воевать, несомненно. С таким могучим хирдом в гости не ходят. Особенно так далеко на север.

Рёнгвальд мотнул головой вправо, влево – огляделся. По обеим сторонам – его дружинники. Стоят на взгорке, чуть вдалеке от крепостных стен. Ровные латные крылья. Рёнгвальд оглянулся. На стенах потихоньку скапливаются ополченцы. Этих в поле пускать нельзя, пусть на стенах будут – там толку от них больше. За старшего у них – воевода Геллир.

Подъехал Ярун, легонько ткнул Рёнгвальда древком копья, указал на стоявших внизу киевлян. Строй последних расступился, выпуская двоих – огромного, обвешанного золотом норега и хмурого чернявого словенина с луком за спиной.

Рёнгвальд кивнул варягу, выехал из строя, пустил коня вниз, под горку. Доехав до середины поля, встал. Спешился. Ярун, в точности повторивший действия своего князя, встал рядом, опираясь на копьё. Киевляне подошли спустя пару минут.

– Воевода Хвитсерк Харальдсон, доверенный человек Великого князя Киевского Игоря Рюриковича, с дружиной, – по-словенски пробасил обвешенный золотом норег, сдёргивая с головы шлем и встряхивая косматой гривой. Его спутник представляться не стал. Остановился чуть поодаль, с интересом разглядывая конные ряды полоцких дружинников.

– Князь Роговолд, властитель града Полоцка и ближайший земель, – также по-словенски ответил Рёнгвальд, с интересом рассматривая киевского воеводу, – Что привело тебя в мои земли, Хвитсерк Харальдсон?

Воевода ощерился, показав ярлу ровные белые зубы.

– А разве это твоя земля? – скалясь, поинтересовался норег. Он добродушно улыбался, однако глаза его говорили – он не прочь убить и Рёнгвальда, и старого варяга, и всех его хирдманов.

– Уж точно не Киевского князя, нурман! – ответил Ярун, усмехнувшись. Чернявый, услышав голос варяга, мгновенно развернулся на носках, впился тому взглядом в лицо.

– Это мы ещё поглядим, – ответил норег, сжимая в руке рукоять меча. По пальцам воеводы пробежались маленькие быстрые искорки. Рёнгвальд даже не успел понять, какой перед ним одарённый – огня или молнии, как чернявый перехватил его руку.

– Хвитсерк, нет! – грубо приказал тот.

Это выглядело смешно. Маленький, чернявый словенин останавливает здоровенного, обвешенного золотом норега, и приказывает тому остановиться. Вместо ответа Хвитсерк лишь быстро отдёрнул руку, и зло глянул на своего спутника.

– Чего тебе, Улеб?

Вместо ответа словенин посмотрел на Яруна и пренебрежительно произнёс: