— Погоди, ты три раза участвовал?

      — Да. Все три раза.

      — Охренеть. Ну ты даёшь у меня. Упёртый какой заяц.

      — Мгм. И на третий раз победил. И поехал. Ну, ты дальше сам знаешь.

      И глазки его вдруг засверкали таким искренним и живым блеском самой настоящей радости и какого-то даже сожаления. Будто действительно за Сёмку своего переживал. Неужто дружба такая бывает? Я бы, наверно, не смог так никогда за Стасяна с Олегом эмоционально впрягаться, как бы я этих своих клоунов ни любил.

      — Вить, он меня на вокзал провожать приехал, ты представляешь?

      — На вокзал? —удивился я. — Ты в Америку с вокзала, что ли, уезжал?

      — Нет, сначала до Москвы, оттуда уже на самолёте до Франкфурта, и там потом в Вашингтон.

      — А, понял.

      — На вокзал ко мне приехал. Прямо до вагона меня вместе с моими родителями проводил. Я ещё тогда сел на своё место, там семья сидела с детьми, они смотрели, как меня мама, бабушка и дед со слезами провожают, машут, а папаша их сидит и такой с улыбкой спрашивает: «Чё, МГУ, первый курс, да?». Я кивнул, думаю, буду ещё ему про Америку рассказывать. Я просто потом всё думал об этом, ну, о Сёмке, о нашей общей мечте и… Ты сам знаешь, я не идеальный ни в коем случае и всё время думал, что, вот, если бы он так в Америку поехал, нашу мечту осуществлять, а я нет… Я бы, наверно, не смог в себе ничего человеческого сохранить, честное слово. Разозлился бы на него.

      — Завидовал бы?

      — Да. Завидовал, — он тихонечко закивал и спрятал от меня свой взгляд, будто стеснялся этих признаний. — А он взял и приехал меня провожать. И так со мной после этого хорошо общался, дружил, да до сих пор общается и дружит. Я просто на людей в жизни немного насмотрелся и понимаю, что не каждый бы так сделал на его месте. Я сам бы даже, наверно, не смог.

      Тёмка глянул на столешницу, аккуратно разложенные масляные кусочки рыбы в салатнице увидел и осторожно спросил меня:

      — Можно селёдку попробую?

      Я подцепил ему кусочек краешком вилки, он его так ловко снял с самого острия своими белыми зубами, прожевал и одобрительно закивал.

      — Вкусная какая.

      — Отец на рынке всегда хорошую находит. В магазине не то. А Сёма твой… Молодец он. Правильно поступил. Да, точно, слушай, тут у многих бы на вашем месте вся дружба нахер бы порушилась, а у вас вот так всё красиво и по-мужски вышло. Красавчики вы.

      — Поэтому ему про себя и рассказал. И про нас с тобой. Знал ведь, что поймёт и задираться не будет.

      Я прыснул смехом и сказал:

      — Да у него в аниме, наверно, полно таких пацанов, да?

      — Я не знаю. Я аниме не смотрю. «Шаман Кинг» только смотрел в детстве по СТС, но это уж так, мейнстрим, какое уж прям аниме.

      Я схватил его холодную руку, покрепче сжал его тонкие пальчики, чтобы хоть немножко согреть, и сказал:

      — Я рад, что у тебя такой друган есть. Правда. Береги его, ладно?

      — А ты его не обижай, когда придёт, понял?

      — Да не спугну я твоего Сёму, больно мне надо. Сидите там в компе своём, мне ещё вон, — я кивнул в сторону тазика с овощами, — салаты наяривать весь день.

      Я погладил его по кудрявой голове и спросил:

      — А эта программа, в которой ты сейчас участвуешь, она с той твоей как-то связана?

      — Не-а. Совсем никак. Та была для школьников, а эта уже для тех, кто в институте учится. Но отбор примерно такой же: первый тур на знание английского, на втором всякие эссе о себе, о том, какой ты весь разособенный, а на третьем уже личное интервью и ещё больше всяких сочинений и дурацких вопросов.

      Тёмка вдруг засмеялся:

      — Когда второй тур писал, нам правила объясняли, как подписывать работу. Я поднял руку и спросил: «А там, где написано «имя», писать своё?»

      Я цокнул и помотал головой:

      — И что? Не вышвырнули тебя за это?

      — Не-а. Посмеялись только.

      — Жалко.

      Пока Тёмка дома своего друга ждал, я сбегал в магазин на углу, схватил с полки банку зелёного горошка, которого мне не хватило на оливье, и зашагал домой. Под последними декабрьскими лучами солнца бродил, прогуливался среди белого рассыпчатого пуха в окружении бежевых нерушимых стен стареньких хрущёвок с их разрисованными советской плиткой подъездами.

      Я остановился у нашего подъезда и закурил. В сухой мороз горячее облако дыма выдохнул и глянул в сторону девятиэтажной панельной громадины через дорогу. Любовался, как светло-серые стены в ярко-розовом пожаре утопали, в пожаре последнего в этом году заката. Как не спеша и безмятежно в окнах ранние огоньки людских судеб зажигались, как взрывались разным цветом в мерцающем танце разноцветные фонарики.

      Соседи из нашего подъезда на первом этаже форточку настежь раскрыли. Уютными ароматами свежеприготовленных салатов вдруг так сладко повеяло. Свежие салаты, вкусные, наверно, но майонезом ещё не пропитались. Уши поймали тихий хрип музыкального центра с новогодними песнями, и где-то среди этих звуков звонко засмеялся малыш. Громкий стук ложки по железной кастрюле где-то на кухне раздался.

      Розовый огонёк уличного фонарного столба у меня над головой вдруг вспыхнул, всё вокруг своим мягким пушистым светом залил и будто посигналил мне, что пора бы уже идти домой к Тёмке, доделать его любимую шубу и накормить его ушастую морду любимым свекольным чудом.