Тёмка вдруг весь взъерошился:

      — Ты серьёзно?

      — Мгм. Мы опять пошли в военторг. В один зашли, в другой. И ничего не было. Всё раскупили, как раз учебный год начался. Нашим всё раскупили и пацанам из суворовского. Нахимовцам ещё, может. Ну и мама мне дала такие самые уродские резиновые сапоги, которые дома валялись. Лужи были, дождь, сопли. Чтоб ноги не промокли. И я в них несколько дней ходил в школу, пока на рынок в выходной не съездили и не купили новые берцы. На этот раз уже подписали, я сам ножиком на подошве фамилию и класс нацарапал. Катаев, шестой «А».

      — Охренеть у вас там дисциплина, конечно. А украл-то в итоге кто?

      — Не знаю. Так и не нашли никого.

      — А как тебя дразнили-то?

      Я громко цокнул и стыдливо прикрыл глаза рукой.

      — Ну как, Вить?

      — Дояркой дразнили, Тём. Дояркой.

      Он тихонько посмеялся, а потом вдруг как разошёлся, как заржёт громко на весь дом, чуть соседей всех не разбудил.

      — Спасибо, — я ему ответил обиженно и повернулся на бок, в одеяле весь зарылся и руки скрестил на груди.

      — Да ладно, чего ты? Глупости какие, боже. Я думал что-то страшное, что-то серьёзное. Доярка. А почему доярка-то?

      Я еле разборчиво ему пробубнил:

      — Потому что, типа, колхозник. В сапогах. Шакуров увидел, заржал. Как ты, прямо заржал. И стал всем говорить: "Смотрите, смотрите, Катаев доярка."

      — Ладно, — Тёмка ответил сквозь смех и зашелестел одеялом. — А я-то думал, что-то интересное. Детский сад какой-то. Умеешь ты, конечно, интриги нагнать. Спокойной ночи.

      И замолчал, сладостно засопел носом к стенке.

      — Охренеть, конечно, — я посмеялся над ним. — На ночь мне всю душу вывернул, и на бочок спатеньки. Бандит, бляха-муха.

      Ничего мне не ответил, до самого утра уснул.

      Спокойно так и расслабленно. Лишь я, он и тишь ночная вокруг. Вдвоём с ним лежали в холодной кровати, в казённом постельном белье, слушали хруст короедов в стенах, ночной летней прохладой пьянились и тихонько ёжились от шёпота ветра за окном. Совсем друг другу недалёкие, тёплые и родные.

      Домашние.

Глава 6. "Если хочешь остаться"

VI

Если хочешь остаться

      Верхнекамск,

      Декабрь, 2016 год

      Тридцать первого декабря с самого утра Тёмка суетился и бегал туда-сюда по нашей квартире.

      Наша малюсенькая хрущёвская кухня провоняла варёными овощами, кастрюля громко бурлила мутной водицей с ингредиентами для селёдки под шубой. Я стал аккуратно выкладывать в плоскую салатницу кусочки ароматного рыбного филе, весь испачкался, нюхнул масляные пальцы и поморщился от противного солоноватого запашка. Краем глаза заметил, как Тёмка забегал по комнате со старой вонючей тряпкой в руках. Стол свой протирал, ноутбук, даже грамоты свои в рамочках протёр. Так внимательно оглядывал нашу единственную комнату, будто выискивал, что же ещё в ней вылизать и где прибраться.

      — Ты чего это скачешь с утра? — спросил я его и застыл в дверном проёме с грязными руками в селёдочном масле.

      Нос вдруг так сильно защекотало, и я почесал его рукавом своей кофты.

      Тёмка недоумённо глянул на меня, замер с бутылкой моющего средства и тряпкой в руках и сказал:

      — Ну, Вить, Новый год. Сёмка придёт. Твои тоже придут. Надо как-то прибраться, наверно, они же тут ещё не были. Подумают ещё, что мы свиньи.

      Он дёрнулся и подобрал со стула мои мятые белые носки, быстро так их нюхнул, поморщился и глянул на меня с недовольной миной, мол, ну ты чего уж, поросёнок. А потом взял и в ванну их утащил.

      А я тихо ответил ему, хоть он уже меня и не слышал из-за шума воды из-под крана:

      — Да перед моими-то можно и не убираться. Ты у Стасяна в общаге не был. У нас в хлеву, когда отец скотину держал, чище было.

      Тёмка вернулся из ванной, ко мне аккуратно подошёл, и я специально руки завёл за спину, чтобы рыбой его не испачкать.

      Он вдруг за локти мои схватился и сказал:

      — Ты только Сёму не обижай, когда он придёт, ладно?

      — А почему я должен его обижать? Ты чего это?

      И он как-то непонятно замялся, увёл свой глупенький взгляд и едва разборчиво забубнил:

      — Да ну просто его в школе обычно такие, как ты, пацаны задирали. Меня тоже иногда. Особенно, когда мы тот фильм сняли.

      — Пересняли «Очень страшное кино-2», да, я помню, — я посмеялся над ним. — Так мне его и не показал.

      Я вдруг услышал, как на кухне на столешницу грохнулась крышка кастрюли.

      — Ну-ка пошли, — сказал я ему и метнулся на кухню.

      К плите подбежал, разбушевавшийся огонь убавил и крышкой кастрюлю прикрыл. Тёмка за стол уселся и весь сгорбился.