В одиннадцатом классе поехали всем взводом на полевые сборы, в Кимжи, на военный полигон. На весь день нас закинули в холодный ноябрьский лес, зашвырнули зелёной камуфляжной массой в лабиринты лысых чёрных деревьев скакать по слякотному рыхлому пуху. Сборы ещё так по-идиотски назывались, не по-человечески, «сборами», а эстафетой «А ну-ка, парни!», как в детском саду. Взрослые короткостриженые лбы по лесу носятся с автоматами, грязью швыряются в разные стороны, за флаг друг друга поубивать готовы.

      Флаг, который я в самый последний момент нарисовал.

      — Катаев, ты же домой на выходные поедешь, — сказал офицер-воспитатель и протянул мне кусок ровной белой ткани и дешёвые канцелярские краски, шесть штук в пластиковой прозрачной коробке. — Вот, дома когда будешь, флаг вашей команде нарисуй, понял?

      — Так точно, нарисую, — я ответил и покосился на краски, ещё только альбома на двенадцать листов не хватало для полного комплекта.

      Притащил кусок ткани домой, в комнате у себя на первом этаже закрылся и всю тряпку чёрным измалевал.

      — Череп нарисуй, Витёк, — Олег мне сказал за день до этого. — Вон, как у третьего взвода, чё ты?

      Сидел и, закусив губу, пытался что-то изобразить на подсохшей чёрной ткани аккуратной тонкой кисточкой. Не череп нарисовал, а грушу какую-то. Психанул и все эти художества закрасил, получился тупорылый белый квадрат на чёрном фоне.

      — Показывай, ну? — Стасу всё не терпелось, вокруг моего рюкзака крутился юлой, когда я в кубрик ночевать вернулся после выходных.

      Я расстегнул потрёпанный синий рюкзак, зажмурился от идиотского стыда и тряпку смятую вытащил. Олег её взял кончиками пальцев, глянул сначала на меня, потом на флаг, развернул его и в руках повертел.

      Потом мне на кровать его швырнул, рукой махнул и безразлично бросил:

      — Ай, да похуй.

      На следующий день флаг уже был нанизан на ржавый тонюсенький прут ростом с меня. Из кучки раннего снега торчал посреди лесопосадки в Кимжах. А снег вокруг уже не белый, а чёрный немножко, краска вся растеклась, от белого квадрата ничего не осталось, месиво одно сплошное.

      — Чё ты гасишься там сидишь, а? — Олег заорал и сорвался в сторону Стаса.

      Зимний бушлат застегнул и в грязных летних кроссовках сайгаком поскакал по сугробам. А я у высокого пенька схоронился, задницей плюхнулся прямо в снег, пластиковый автомат правым локтем зажал и достал термос из рюкзака.

      Горячего чаю себе налил в крышку с резиновым нутром и всё тело приятно разжёг лимонно-медовым вкусом. Холодный воздух вдохнул полной грудью и выпустил пар в гладкую тишь лесопосадки, смотрел, как облачко изо рта с облачком от моего чая перемешивалось в один тугой серый клубок, а потом шустро испарялось перед глазами.

      — Сучара, а, — разворчался Олег, зачавкал кроссовками в мою сторону и сел со мной прям у пенька.

      — Чё ты всё возникаешь? — я спросил его и протянул кружку с чаем. — На.

      Он глоток сделал, перчатку зубами содрал с правой руки и пожаловался:

      — Нет, а чё он сидит там, «в плену», типа, и гасится? Весь день так будет, да? Пошёл он.

      — Пиздов потом получит, — сказал я и высунулся из-за пня, глянул в сторону противника, но никого не увидел в плотной стене чёрных деревьев.

      Я на миг закрыл глаза и погрузился в лесную прохладу. Ветер холодный и колючий подул в довольную морду. Рука в дырявой вязаной перчатке впилась в холодные кинжалы рыхлого снега вокруг старого пня.

      Вдалеке где-то среди голых ровных стволов послышался треск. Там секунд пять потрещит, потом ещё где-то. Стреляют по кому-то. Кто из чего стреляет, все из разного, кто что с собой притащил.

      Олег отошёл в сторонку к здоровенному дереву, толстой тушей в зимнем бушлате исчез за ним и звякнул ширинкой на всю округу.

      — Я не хочу так играть, — буркнул он из-за дерева. — И так вон бегаем, как додики последние с детскими погремушками.

      Он обтёр руки снегом, шапку чёрную стянул с потной башки, автомат с себя снял и швырнул его в маленький рыхлый сугроб. Со мной опять рядом уселся и захлюпал чаем из термоса.

      — А ты как хотел? — я усмехнулся, похлопал себя по груди, нащупал в плотном бушлате пачку сигарет и услышал приятный шорох бумаги в коробке.

      — Да ну страйкбольные хотя бы или пейнтбольные, — пожаловался Олег, рукой резко дёрнул и горячим чаем брызнул себе на руку. — М, сука.

      Там, где ошпарился, прикусил кусок кожи, лицом покорчился, а потом руку сунул в снежное месиво около мшистого камня.

      — Не, а чё это, нормально, что ли? — он всё не унимался. — В детском мире покупали, офонареть можно. На, хочешь, тебя убью?

      Олег подобрал свой автомат с красным дулом, затрещал пластиковыми деталями и спросил:

      — Убить тебя этим, Витёк? Хочешь, убью?

      На курок нажал и выпустил в меня обойму синих пластмассовых пулек, штук семь их в меня всадил.

      — Сука! — вырвалось у меня, и я замахнулся на него кулаком. — Я тебе щас эти пульки за щеку напихаю! Хорош. Больно же.

      И ногу растёр в районе бедра, снега даже хотел приложить. Догадался, идиотина, с такой близости в меня шмалять, пусть и игрушечными снарядами.

      Я стряхнул снежные крошки с пушистого воротника, бушлат расстегнул, достал пачку сигарет из внутреннего кармана и опасливо огляделся. Там никого, тут никого, и свистка нашего майора не слыхать.

      — Будешь? — я спросил Олега и открытую пачку ему протянул.