— Закат спугнёшь, — он ответил тихонько и неловко покосился в сторону. — Досмотрим, тогда и покуришь. Ладно?

      — Ладно, — я посмеялся над ним и обратно в карман сигареты убрал.

***

      Окрошка к ужину в самый раз оказалась. И над плитой пыхтеть не пришлось, которой у Олега в доме и не было. К соседке только сбегать пришлось, чтобы картошку отварить. Быстро окрошку сварганили, к самой вечерней тьме. К первым светло-синим сумеркам поспела, к небу ночному, но полусонному, к песням сверчков и пьяным людским крикам вдали.

      Я вывалился в окошко и закурил в ночной летней тиши, выпускал горячий дым в стрекочущую темноту и в июньскую прохладу. Дома вдруг так прохладно стало, зябко даже, Тёмка в свитер свой старый закутался. Сидел и кроватью скрипел со своим оракулом, монетками швырялся, на простынь их бросал, что-то под нос себе всё бубнил. Чёрточки в тетрадку какие-то рисовал, иногда на меня поглядывал, а потом опять в книгу свою носом утыкался.

      — Тебе не холодно? — спросил он и застыл с монетками в руках, глядя на меня в полумраке.

      — Не холодно, — довольно ответил я и затушил сигарету в старую пепельницу с железной русалкой. — Включи свет, чего в темноте сидишь? Очки хочешь носить?

      Я щёлкнул выключателем и комнату нашу залило ярким светом маленькой люстры. Тёмка резко поморщился и зажмурил сильно глаза.

      — Не надо, ты чего, — разнылся он, — Комары налетят. Выключи. Иди лучше сюда.

      Я над ним посмеялся и опять выключателем щёлкнул, опять нас с ним в темноте утопил. Тёмка похлопал по покрывалу и на меня посмотрел, иди, мол, садись рядом, погадаем.

      — Чего там у тебя? — я спросил его и на кровать к нему сел, на весь дом ей заскрипел.

      Он потрогал меня за плечо, кожу легонько ущипнул, мне по груди рукой провёл и осторожно спросил:

      — Точно не замёрз?

      — Не замёрз, не замёрз.

      — Хоть бы футболку надел.

      — Тебе самому-то тепло?

      И рука на его щёку упала, на гладкую, мягкую, тёплую такую и ровную. Тёмка неловкостью вдруг захлебнулся, весь засмущался и блеснул своими глазками в голубом полумраке.

      — Тепло, — сказал он и три пятирублёвые монетки в кулак крепко зажал. — Я днём одеяла искал. Пуховые или какие, ну, чтоб потеплее. Ничего не нашёл. Только покрывало вот это есть, и всё.

      — Я с веранды принёс, не переживай. Не задубеем.

      Он зазвенел монетками в своих руках и вдруг сказал мне:

      — А давай оракул спросим? Задубеем ночью или нет?

      — Тём, ну хватит, — ответил я и схватил его за руку.

      Тёмка выронил монетки на покрывало, и они так тихо и почти невесомо на них приземлились.

      — Ничего со мной делать не хочешь, — он прошептал мне обиженно. — Гадать не хочешь, про кличку свою школьную не рассказываешь.

      Я посмеялся над ним:

      — Ты всё с этим погонялом ко мне пристал, да? Зря я, конечно, заикнулся. Ты если во что-то вцепишься, так никогда и не отстанешь. Упрямый такой.

      Темно было, а я всё равно глаза его разглядел. Любопытство и непонимание в них разглядел, обиду какую-то, блеск манящий и переливы лунного света в полумраке увидел в них. Тихо так стало, даже страшно немножко. Сердце будто в каждом сверчке отзывалось оглушительным громом. Он пронзительно так на меня посмотрел, что аж кровь закипала в этой вечерней прохладе.

      — Ух, — вырвалось у меня, и я шумно взъерошился. — Что-то и вправду холодно, футболку хотя бы надену. Ночью задубею.

      — Я упрямый? — Тёмка спросил меня тихо и опять обиженно замолчал.

      Я натянул свою чёрную футболку, приятно дёрнулся в тёплых мурашках, сел обратно к нему на кровать и сказал:

      — Немножко. Да.

      — В чём?

      — Не знаю. На своём до последнего стоишь. Если в конкурсах своих и программах участвуешь, то до конца, чтоб уж точно победить. Если говоришь, что на бокс ходить со мной не будешь, то, значит, не будешь. И не ходишь.

      Я по голове его потрепал и за кудряшки тихонько подёргал.

      — Да я уже привык, Тём. Не обижаюсь. Стас вот обижается немножко.

      — Стас? — он удивлённо переспросил меня.

      — Мгм. Он тебя всё тренировать хочет. Чтобы потом ходить и хвастаться, типа, смотрите, как я его драться научил, какой я молодец. Фильмов всяких насмотрелся, вот руки и чешутся кого-нибудь научить. А ты ему даже подыграть не можешь, эх ты.

      Тёмка засмеялся и спросил:

      — А если я с синяками после тренировки приду? Что будешь делать? А если мне зуб выбьют?

      — Ничего, — я ответил ему.

      Я за подбородок его схватил и сладко поцеловал в холодные губы, теплом своим с ним поделился.

      — Ничего делать не буду, — повторил я. — Посмеюсь, обниму, поцелую. Зубы тебе новые вставим, да?

      — А давай так? — он вдруг оживился и опять монетками зазвенел. — Я спрошу оракула, стоит ли мне заниматься боксом, и если он ответит…