— У вас в Мексике? У вас?

      — Ну, когда я там был. Да, у нас, а что?

      Я посмеялся с него:

      — Да ну ничего, ты туда всего на пару недель ездил. Так и не понял, кстати, на кой чёрт? Отдыхали там?

      Он увидел примятую траву на самом краешке оврага, сел в этот холодный зелёный пух, вытянул ноги и меня к себе позвал. С прищуром вдаль глядел, утонул в этом розово-оранжевом закате и задумчиво в горизонт впился глазами. Улыбался так заразительно, пребывая в приятных воспоминаниях.

      Я сел к нему, коснулся его холодной руки рядом с высохшей веткой полыни и спросил:

      — Чего, говорю, делали там? В Мексике?

      — Да благотворительностью всякой занимались.

      — Это как?

      — Ну, что ты, Вить, надо же людям показать, какие они хорошие, как-то перед Богом повыделываться, мол, посмотри, я весь такой праведный, накормил бездомных, покрасил детскую площадку. Можно мне, что ли, отпустить грешок-другой?

      — Не понял?

      — Ну христиане эти. В церкви у Марка. Собираются вот так раз в год, ездят в этот лагерь в Мехикали, на самой границе с Америкой. Живут там в палатках почти месяц. Помогают сиротам, бездомным, в приюты ездят, в тюрьмы, людям раздают еду, одежду, очки, Библии.

      — И это помогает? Людям, для которых они это всё делают?

      — Да фиг его знает, — он пожал плечами и сорвал высокую зелёную травинку и между зубами её зажал, как деревенский мальчишка. — Людям, которые всем этим занимаются, точно помогает. Возвращаются потом к себе в шикарный дом в элитном пригороде Лос-Анджелеса и рассказывают, какие они молодцы, как бедных мексиканских детишек накормили.

      — Понятно, — сказал я, а у самого рука всё ближе и ближе потянулась к его ладошке в холодной траве.

      Пальцы мои коснулись его пальцев. Тёмка это заметил, но вида не подавал, лишь хитро заулыбался и всё смотрел на закат. Хулиган такой стал со мной, раньше себя так не вёл. Всё скромничал, ушки свои пугливо от меня прятал. А сейчас сидит на этом сочном зелёном лугу в бархатном свете вечернего солнца и по-настоящему дразнит меня, мол, схвачу его за руку или нет? Раньше ведь только я так делал. Совсем расхрабрился. Бандит ушастый.

      Я положил свою ладонь на его мягкую и гладкую руку, крепко так сжал её и негромко сказал:

      — Как в том году с тобой хотели, да? Чтобы вот так вот — и всё лето. Да, Тём?

      — Да, — шепнул он в ответ, голову опустил, и глаза его вдруг тихо засверкали талыми снежинками.

      — Чего ты?

      Тёмка ответил мне еле разборчиво, чуть не захлебнувшись густыми слюнями:

      — Скучал по тебе так просто тем летом.

      И слеза выскочила из его красивых и задумчивых глаз. Так он застеснялся этой слезы, взгляд увёл в сторону, только поздно. Запястьем моську свою вытер и уверенно на меня посмотрел, будто нарочно доказывал мне, что всё с ним хорошо и нисколечко он даже и не плачет. А у самого улыбка дрожала на гладком заячьем личике и глаза сверкали карими бесценными камушками в бархатном свете.

      — Прости, — прошептал я ему. — Я ещё много раз буду извиняться, заяц. Ты только пойми как-нибудь. Пожалуйста.

      — Понял я всё. Просто с тобой делюсь.

      И плюхнулся мне на грудь, крепко обнял меня своими руками, прямо вцепился в мою тёмно-зелёную старую футболку. Насквозь уже потом вся провоняла после, а он будто вида не подаёт. Нравится как будто. Всё за меня держался, ровно дышал, не высовывался даже. Тихонечко совсем дрожал.

      Я погладил его по спине и краем руки почувствовал, как его плечи обсыпало мурашками. Он тихонечко взъерошился и взглядом растворился в рваном полотнище невесомых облаков в пылающем рыжем небе. И рокот комбайна раздался где-то вдали, корова глупо замычала, собака соседская бестолково залаяла. Воздух зашелестел пряным вечерним ветром на миг и принёс нам цветущий аромат умиротворённых лугов.

      — Ты чего там, уснул? — я тихо спросил его.

      — Нет. Извини.

      Я поднялся на ноги, отряхнул задницу от прилипших травинок и сказал:

      — Пойдём, что ли?

      — Устал. Посидим ещё немножко, ладно?

      Я повернулся к нему спиной и громко шлёпнул себя по плечу.

      — Давай, залазь.

      — Ну ладно тебе, Вить. Давай лучше посидим.

      — Я серьёзно, Тём. На спину садись, потащу тебя. Ну?

      Я обернулся на его кудрявую мордашку на сочно-зелёной траве среди щебетания кузнечиков и ранних цикад. А он непонимающе на меня уставился, не верил мне совсем, думал, шучу.

      — Тебя долго ещё ждать? — я спросил нетерпеливо.

      Он поднялся на ноги, подошёл ко мне и легонько дотронулся моей спины.

      — Ну ладно, смотри сам, — ухмыльнулся он.

      И как вдруг подпрыгнет, как схватится своими ручонками за мою шею. Чуть на траву меня не повалил. Тяжёлый такой.

      — Ничего себе ты лошадёнок у меня! — прохрипел громко я.

      Тёмка устроился поудобнее у меня на спине, весь на мне свесился. Болтался над землей своими кроссовками, едва касаясь верхушек клевера.