— Ящерица, — Тёмка тихо сказал и ткнул пальцем в кустик репейника. — Вон, видал?

      — Видел, да. — ответил я, ногой куст этот придавил и дальше с Тёмкой по аллее протиснулся. — Я тут в детстве их всё время ловил. Ты, кстати, рассказывал, что и у вас в деревне ящерицы тоже на кладбище живут, да ведь? А почему так? Чё им на кладбище, мёдом намазано?

      — Не знаю. Может, почва какая-то благоприятная, ну, за счёт… — Тёмка вдруг неловко замолчал, на полуслове себя оборвал и тихонько прокашлялся.

      — Трупешники здесь, — усмехнулся я.

      — Да. Наверно. Не знаю я.

      Мы прошли под сенью старого американского клёна, ненадолго оказались в прохладной тени, а потом опять вынырнули в июньскую духоту и снова сухим горячим воздухом задышали. И лёгкий ветерок совсем даже не помогал, совсем его и не чувствовалось.

      — Я на днях с Вадимом созванивался, — сказал я Тёмке, остановился на миг и глянул вдаль, стал искать ориентир, куда поворачивать.

      Ткнул пальцем в сторону покосившейся берёзы и сказал:

      — Да, туда.

      И опять с ним зашагали по высокой траве. Хорошо, что хоть в джинсах попёрлись, а не в шортах, иначе все ноги бы себе исцарапали.

      — Созванивался, и? — спросил Тёмка.

      — Да спросил, не нужна ли ему какая помощь. Поработать, похалтурить. Мы ж с тобой теперь вместе будем жить, деньги то надо брать откуда-то. А ты что думал, что один будешь там сидеть у него и монтировать, да?

      Тёмка пожал плечами и тихо ответил:

      — Да я мог бы, чего мне. Всё равно буду на заочном учиться, я дневное даже и не рассматриваю. Хватит нам денег, чего ты прям?

      — Не, Тём, я так не могу. Хочешь, чтобы я у тебя на шее сидел?

      — Немножко-то можно, что такого? Отдохнул бы, после кадетской школы, после армии. Это ладно я всю жизнь отдыхаю, в школу даже нормально не хожу, всё на дому, на дому. А ты у нас…

      Я вдруг остановился, кроссовками придавил кочку с сочной зелёной травой и в Тёмку взглядом вцепился. Он тоже замер, завис на мне удивлёнными глазами и опять стал тихонько дрожать.

      — Ну? — я спросил его с улыбкой. — Дальше-то договаривай.

      — А ты у нас всю жизнь то в армии, то в кадетской школе. Я просто думаю, ты устал от всего, наверно. Разве нет?

      Я смущённо увёл взгляд в сторону, глазами скользнул по серым полуразбитым плитам за свежевыкрашенными оградами и опять посмотрел на Тёмку.

      — Нет, не устал, — я ответил ему. — Летом наотдыхаюсь, не переживай.

      Я схватил его ладошку, тихонечко так и нежно кончиков пальцев его коснулся и в глаза ему посмотрел.

      — Но мне очень приятно, что ты так переживаешь, — сказал я. — Из-за ерунды, конечно, переживаешь, но всё равно приятно. После школы я устал. И после армии. Скажешь уж тоже.

      — А на студии что будешь делать? Так же гаффером?

      Я пожал плечами:

      — Может, гаффером. Может, оператором иногда. Вадим сказал у него там на статику некого поставить. На всяких соревнованиях, мероприятиях. Как он эту камеру-то назвал, блин, забыл.

      — Муха? — предположил Тёмка.

      — Да, точно. За мухой, говорит, постоишь. А муха это чё такое?

      — Ну такой телевизионный плюшевый панасоник. Один общий план, тупо стоит на штативе, следишь, чтоб писала. Иногда там тебе Андрей по рации будет говорить, типа, туда поверни, этот план возьми, да ещё какой.

      — Вот, видишь. Творческого тут мало, поэтому разберусь.

      Не хотелось искать ничего нового, ломать голову и изобретать велосипед. Вадим в «Киносдвиге» платил хорошие деньги за одну съёмочную смену. Когда три часа, когда шесть, иногда восемь, сколько нужно, столько и бегал по площадке с проводами и мешками с песком. Иногда за камерой следил, чтоб никто не утащил, когда на больших мероприятиях что-то снимали, где куча народу и полно всяких репортёров и операторов из других студий.

      И с Тёмкой чаще видеться буду. Да и студия рядом, у нас прямо в Моторострое, недалеко от завода, в здании бывшего технического училища. Старый спортзал переделали в киносъёмочный павильон, на небольшой сцене для партийных выступлений как раз оборудовали монтажную. Тёмка каждый раз туда-сюда бегал по ступенькам, то в павильон спускался, то опять поднимался в монтажную. А его дед ему как-то рассказал, что он в этом ПТУ сам давным-давно учился и в этом спортзале в волейбол играл с однокурсниками. Интересно как получалось, поколения меняются, а стены те же самые остаются.

      Вадим, когда я впервые через Олега на студию к нему пришёл, экскурсию мне устроил. Световые приборы мне показывал, киловатники, пятикиловатники, флошки, про фрострамы рассказывал, с проводами грамотно учил обращаться. Впервые меня как-то подвёл к здоровенному высокому киловатнику, по ржавому скрипучему корпусу постучал и на меня так взглянул, будто хвастливо глазами спрашивал: «Нравится, что ли?»

      — Какая лампа здоровая, — я сказал ему. — Бэтмена можно вызвать?

      — Не пробовал, — улыбнулся Вадим. — Наиграешься ещё, проверишь.

      Он покрутил голову прибора, провод толстый и тяжёлый с крючка на боку снял и спросил меня:

      — Ты, кстати, знаешь, что этот свет, возможно… — он вдруг замолчал и глаза задумчиво закатил. — Да не, скорее всего, точно. Знаешь, что этот свет использовали на съёмочной площадке «Иронии судьбы»?