Солнце ненадолго высунулось из-за облаков, слабыми лучами нас подразнило и снова исчезло. Оставило нас на растерзание бешеным волнам и шипящей пучине. Море понемножку стихать начало, яхта уже не так сильно прыгала по волнам, а слабо качалась, как в солёной колыбельной на сверкающей шёлковой глади.

      — А я в твоей жизни какой архетип, Вить? — Тёмка вдруг спросил меня и хитро заулыбался, щурясь от солнца в серых тугих облаках.

      Я пожал плечами и ответил ему:

      — Тём, я же эти архетипы не знаю.

      — А ты опиши, и я тебе подскажу.

      — Ха, хитрый какой, я не могу, — засмеялся я и похлопал его по спине, мол, ну ты даёшь. — Любишь, когда тебя хвалят?

      — Ну почему уж сразу… — он замялся и смущённый взгляд в сторонку увёл. — Да, люблю. Чего уж там, врать не буду. Редко же хвалят. Особо-то не за что.

      Тёмка вдруг вскочил со своего места, схватился за мачту и ткнул пальцем в бушующую морскую гладь.

      — Дельфин, Вить, смотри скорей! — он закричал, как сумасшедший, и ярко заулыбался.

      Я прищурился и взглядом вцепился в рычащие тяжёлые волны. Какие-то чёрненькие блестящие точки разглядел в неспокойной воде: то одна всплывала, то вторая, а потом обе вместе разом. Видно, что не водоросли, что не волны, видно, что дельфины. Плохо видно, туманно даже как-то, но всё равно всё понятно. Приплыли вдвоём на Артёмкину песню про Флиппера, наверно.

      Дождался всё-таки. Даже тут своего не упустил.

      — Ты рад? — спросил Тёмка и по плечу меня потрепал. — Рад, Вить?

      — Рад, рад, — ворчливо ответил я и, сам того не желая, заулыбался. — Уверен, что дельфин? Вдруг лохнесское чудовище. Ты ведь его в детстве тоже любил, да?

      Он вдруг застыл в испуганном молчании, рот свой удивлённо разинул и сел со мной рядышком.

      — Откуда ты знаешь? — Тёмка спросил осторожно. — Я же тебе не говорил никогда.

      — Мне Женька твой на балконе под Новый год рассказал. Как ты его сестру заставлял тебе по десять раз одну и ту же заметку про лохнесское чудовище читать в энциклопедии. Всё надеялся, что динозавр там живёт, да?

      Он стыдливо опустил голову, поскрёб ногами по блестящему белому корпусу яхты, вздохнул тяжело и тихо ответил:

      — Ну да. Надеялся.

      — Вот видишь, как бывает, — сказал я и тихонько приобнял его по-дружески, чтоб капитан с китайцем лишнего не подумали. — Вот, считай, и увидел своё чудовище. Да? Со мной ведь увидел, а не с кем-то. В пять лет и мечтать, наверно, не мог о таком, да?

      — Не-а. Не мог.

***

      На следующий день, когда уже потеплело и море и ветер успокоились, отправились с ним на экскурсию в Медвежий угол, леса, горы и водопады посмотреть. Два часа тухли в душном автобусе по серпантину, вывалились с оравой туристов в зелёном каньоне и двинулись в путь, гулять пошли по пыльным извивающимся горным тропинкам.

      Водопад Девичьи слёзы шёлковой серебряной нитью змеился по холодным крутым скалам медного цвета, обрушивался на камни нескончаемым потоком ледяной воды и развлекал туристов своей красотой. Вокруг пушистая зелень сверкала на солнце мокрыми листьями, деревья по самой горе тянулись от подножия и до вершины и кудряшками зелёными шелестели, воздух наполняли стрёкотом разных насекомых и пряным дыханием влажного леса.

      Я затянулся разок и ткнул пальцем в сторону гор:

      — Ну а горы? — я спросил его. — Горы там есть такие красивые?

      Тёмка пощурился от лучей яркого солнца, что назойливо пробивались сквозь древесный зелёный купол, и ответил:

      — Стукнешь меня сейчас.

      — Есть, что ли?

      — Есть, есть, — сказал он и насыпал в ладошку орешков из яркого хрустящего пакета. — Будешь?

      — Давай, — ответил я и взял несколько штучек.

      Жарища стояла знатная: воздух скручивался душной парилкой и нещадно терзался пылью из-под колёс туристического автобуса. Белая туша под китайским сверкающим пластиком проехала мимо нас, плюнула вонючим дымом напоследок и исчезла в изгибах серпантина среди гор.

      — Мне в детстве горы казались такой фантастикой, — сказал я и аппетитно захрустел орехами. — У нас-то их нет. Одни равнины, максимум, холмы, и то не везде. Скучно.

      — Это да. Я тоже в детстве, когда к морю подъезжал, из окна поезда видел такие, знаешь, высоченные чёрные насыпи угля в полях. Когда в Краснодарский край уже заезжали. И маму всё время спрашивал: «Мам, а это горы? Это уже горы?»

      — А она? — я тихонько посмеялся над ним.

      — Сказала, как есть. Нет уж, какие там горы.

      — Дикий заяц, — я произнёс негромко и хлопнул его по плечу. — Гор в жизни не видал.

      Мы с Тёмкой добрели до здоровенной бетонной туши какого-то обрушившегося старого ограждения, протёрли рукой холодную поверхность и уселись на неё. Внизу, на самом дне оврага, бурлила речка Чвижепсе, так громко и ярко бурлила, радугой переливалась у самого берега и наполняла воздух освежающей прохладой. Я даже курить перестал, надоело воздух такой шикарный портить. Об подошву старых грязных кроссовок сигарету затушил и окурок в карман засунул. Не буду при Тёмке здесь мусорить, разноется ещё, скажет, что природу обижаю.

      Тёмка кивнул в сторону гор, в сторону железных зубочисток радиовышек в зелёном бархатном ковре, и сказал: