— А ты дельфинов-то раньше видел? — я спросил его. — Не в дельфинарии, а так, вживую?

      — Видел, — ответил Тёмка и фотоаппарат в сумку на плече засунул от греха подальше, чтоб в воду не уронить. — Мы с Марком ездили в город Монтерей, в трёх часах от нашего Лэйквью. Город прямо на берегу Тихого океана, такой красивый, прохладный, туманный.

      — Как Сочи?

      Тёмка пожал плечами:

      — Ты уж не опошляй, Вить. Красивый, говорю, город, туманный. Там одна из достопримечательностей — это киты и дельфины. Туристы в такие же яхты и лодки набиваются и уходят далеко в океан. Дельфинов смотрят, касаток, китов.

      — Китов? — я переспросил удивлённо и недоверчиво нахмурился. — Прям уж китов?

      — Да, прям китов. Горбатые киты. Если повезёт, если верно подгадаешь, то увидишь, как они брюхом кверху из воды выпрыгивают. Мне вот не повезло, я только дельфинов с касатками видел.

      — Страшно, наверно. Сожрёт ещё тебя вместе с лодкой и не подавится ведь.

      Яхту опять спружинило буйной волной, я на миг даже в воздух подскочил, а потом задницей об железное сиденье стукнулся. И головы наши накрыло холодными брызгами, солёный привкус тут же вонзился в язык, и Тёмкины кудряшки тут же повисли облезлыми мокрыми водорослями.

      — М-м-м, свежесть какая морская, да, Тёмка? — я произнёс с издёвкой и рукой провёл по мокрой башке. — Денёк-другой потерпеть не могли, да? Надо было в шторм соваться?

      — В жару плавать скучно, — ответил он. — Солнце жарит, ветра нет. Сгореть можно.

      — Прям морской эксперт, посмотри-ка, что ты, — дразнился я. — В детстве «Флиппера и Лопаку» посмотрел и всё, больше всех знает.

      — Мгм, — Тёмка ответил и хитро засмеялся. — Ты сам ведь смотрел. Сам ведь только что песню со мной напевал.

      — Смотрел, смотрел.

      Море за бортом опять громко развылось, зарычало в ушах холодным криком и забрызгало солёными крохотными кинжалами. Город вдалеке уже таким маленьким стал, совсем затерялся на бархатной зелёной туше туманной горной гряды. Берега уже совсем не видать, только изумрудные пушистые верхушки остались где-то на уровне горизонта, а из этих верхушек белые пыльные башни робко выглядывали. Крыши домов и гостиниц, вот и весь город, будто утонул.

      — Я на днях «Чокнутого» по телику поймал, — сказал я Тёмке. — И в заставке увидел, что по-английски он называется… — я замялся на секунду, задумался, как правильно слово произнести. — Бонкерс?

      — Да. Чокнутый, так и переводится, — объяснил он мне. — Сумасшедший. Безумный. Крыша поехала.

      — Слово просто такое странное. И ты его тоже знаешь?

      — Знаю, куда деваться, — Тёмка пожал плечами.

      — Для быдла ты что-то слишком умный, да? — я засмеялся и крепче схватился за перила. — Да и я с тобой уже умнеть начинаю.

      — Умные мы с тобой, да. А на пианино играть не умеем.

      Я ткнул его локтем в плечо и задорно ответил:

      — Не-а. Не умеем.

      Тёмка продолжил:

      — И в шахматы мы с тобой не играем.

      — Ой, не играем, да, Тём, — проворчал я и страдальчески тяжело вздохнул.

      Турист-китаец всё-таки не выдержал, кое-как пролез на другой конец палубы, пакетик достал из рюкзака и в сторонку отвернулся. Мы с Тёмкой тоже отвернулись, не хотели мужика смущать. А яхту так качало, что самим скоро пакетик понадобится. Ладно хоть не ели ничего перед этим.

      — Поколение СТС мы с тобой, — сказал Тёмка и радостно закивал.

      — Чего?

      — Мультики после школы нашей мифологией стали. Странно так. И смешно, и грустно. Ничего лучше как будто и не знали.

      Я вдруг замолчал, с головой провалился в громкие морские раскаты и растворился в холодном солёном ветре.

      — Нормальные же выросли, — тихо сказал я. — Ну, мы с тобой. Про других не знаю.

      — У американского драматурга Джозефа Кэмпбелла есть книга. «Герой с тысячей лиц» называется. Знаешь, там про что? Про то, какие все персонажи в мифах, легендах, книгах и фильмах по сути одинаковые. Какие шаблонные и стереотипные. Архетипные, точнее, как он их называет. У каждого свой архетип есть.

      — Ой, опять закрутил, а, — разнылся я. — Как это, архетипные?

      — Это когда у каждого человека есть как бы собирательный прообраз, что ли. Ну вот Геракл, Люк Скайуокер и Сара Коннор — это типичные самые герои. Воины. Такой у них архетип. Но это всё не только к персонажам относится, как мне кажется. К людям в реальной жизни тоже относится.

      — Это как? — спросил я, и мой вопрос проглотила шумная волна за бортом.

      — У всех тоже свои архетипы есть, как мне кажется. Может, я и не прав, конечно, кто знает. Я вот, например, шут какой-нибудь для всех по жизни. Это мой архетип.

      — А у меня в твоей жизни тогда какой архетип?

      Тёмка пожал плечами и задумался, пальцами забарабанил по белому сверкающему корпусу яхты.

      — Мудрый волшебник, наверно, — он выдал мне.

      — Чего?

      — В моей жизни ты мудрый волшебник. Повёл меня за собой в путешествие. И я не про нашу поездку в Сочи говорю, если что. Я более метафорически имею в виду. Мудростью со мной всякой делишься. Разве не мудрый волшебник? Самый настоящий.