И опять в груди всё затрепыхалось, всю тушу в чёрном костюме скрутило холодным ужасом. Ноги сделались ватными, руки за стены стали хвататься, а задница сама будто плюхнулась на старую деревянную скамейку.

      — Тёмка… — жалобно вырвалось у меня, и голос мой зашелестел шёпотом эха в серых толстых стенах.

      По всему дому культуры будто бы пробежался и разжёг воспоминания в моей распухшей тупой голове.

***

      Шесть лет мне тогда было.

      С мамой шагали по глубоким сугробам в лабиринтах избушек нашего частного сектора. Сверкающим снегом хрустели и двигались в сторону дома, где отец баню уже растопил, где дым из трубы обжигал холодное небо белым пушистым облаком. Шумно было вокруг, собачий лай перемешивался с воем метели. Маленькие глупые уши сдавливало тугой пышной шапкой с помпоном. А поверх ещё капюшон был, мама мне его натянула, когда с автобуса у «Лагерной» вышли.

      В снег наступал и как будто проваливался, иной раз по колено даже втрескивался. Мама тогда за руку меня дёргала, смеялась и мою ногу в шуршащих мокрых карлсонах отряхивала. На щёки мои каждый раз поглядывала, умудрялась следить в полумраке уличных фонарей, как бы они у меня слишком сильно бордовым огнём не запылали, чтоб не застудился, не дай бог. Как за год до этого, когда заболел и в садик две недели совсем не ходил. Дома сидел и соплями во все стороны брызгал.

      — Про что хоть мультик-то? — мама громко спросила меня и натянула плотный шарф до самого носа.

      Метель ещё сильней загудела, яростнее холодными кинжалами зашлёпала в самую морду. Я маму тогда еле расслышал, глупый взгляд на неё приподнял, крепко сжимая руку в вязаной варежке, и моргнул холодными глазами с инеем на ресницах.

      — Там вот про динозавров, — ответил я. — Там один вот маленький динозавр великую долину искал.

      — Какую долину? — мама посмеялась и на меня посмотрела, ещё крепче меня схватила за ручку. — Великую? А чего ему там надо?

      — Там красиво, потому что, хорошо вот. Там вот его друзья все.

      — Нашёл, что ли, долину-то?

      Я поправил капюшон рукой в варежке и важно ответил ей:

      — Да, нашёл.

      А она опять надо мной посмеялась, перекрикивая метель:

      — А зачем ещё раз смотришь, раз уже видел и всё знаешь?

      — Я не видел ещё. По телевизору в рекламе так сказали, я ещё не смотрел. Мы успеем?

      — Успеем, успеем. Ждать ещё будешь сидеть.

      Может, мне тогда показалось, глупому, маленькому и наивному, но как будто быстрее с ней зашагали. Как будто розовый снег в бархатном уличном свете шустрей под ногами стал проноситься, и метель будто стихла и сжалилась над нами. Чтоб я к мультику к своему успел и не расплакался.

      Успели.

      Я на диване в нашем зале расселся с важным видом в старых колготках с заштопанной дыркой и болтал ногами в тёплых домашних тапочках. Ждал, пока мама развесит на батарее мои мокрые вещи, пока с кухни вернётся с кексом и чашкой топлёного молока.

      Топлёное молоко мне всегда вкуснее обычного казалось. Я его даже шоколадным называл из-за приятного привкуса, всё думал, что туда какао немножко добавляли. Только такое мне и покупала в мягких холодных пакетах. Молоко покупала и кексы с изюмом после работы. Заходила на рынок и искала те, что посвежее, которые с белой сладкой присыпкой лежали и на развес продавались.

      — На, держи, — сказала она и тарелку с кексом мне протянула, а кружку с цветочками и отломанной ручкой на стол поставила. — Остынет пока, ладно? Где там твой мультик идёт, по какому каналу?

      Я заболтал ногами, в кекс вцепился своими зубищами и ответил писклявым голосом:

      — Там вот, который с буквой «Т».

      — С какой буквой? «Т»?

      — Да. В углу такая вот, — сказал я и пальцем в воздухе начертил фигуру.

      — Первый канал, что ли? — спросила она и щёлкнула пультом, на экран кивнула и спросила меня: — Этот вот?

      — Да, этот.

      Она надо мной посмеялась и по голове меня потрепала холодной морщинистой рукой:

      — Ой, а, Витюшка. Буква «Т», говорит. Это цифра «один», ты чего уж?

      Ничего ей не ответил, всё сидел и кекс трескал, ногами в колготках дрыгал и ждал, пока закончится скучная передача «Кумиры».

      А когда закончилась, мир вокруг яркими красками засиял. Телевизор будто домашним солнцем стал согревать и заискрился в самой душе яркими картинками. На экране тёмная мутная вода показалась, камера стала всё глубже и глубже спускаться на самое дно, и вместе с белым текстом с непонятными мне ещё забугорными буквами показались маленькие морские обитатели. Рыбы всякие и плавающие ящерицы. Музыка полилась красивая, и пластиковый корпус телевизора затрещал.

      — Производство Лукаса-Спилберга, — важный голос объявил за кадром.

      — Ой, дай-ка убавлю, — мама сказала и схватилась за пульт. — Отец уже дрыхнет, ему вставать рано.

      — Ну, мам, — разнылся я и громко хлюпнул молоком.

      — Тихо. Спать иначе пойдёшь.

      Музыка в телевизоре ещё сильней зазвенела, раскатами трубных инструментов заиграла и на всю жизнь мне тогда вбилась в память своей каждой нотой.