— Да. Хочу.

      Она заулыбалась и погладила меня по плечу, дружески даже похлопала слегка и тихо добавила:

      — Миленький мой. Сил тебе и терпения, Вить.

      — Да ну ладно, чего вы прям так про него? Он же ваш ребёнок.

      — Вот именно. Поэтому тебе это и говорю. Кто тебе ещё скажет?

      Моя рука будто сама к бутылке потянулась. Схватился своей клешнёй за её холодную гладкую поверхность, поднял над рюмкой и ничего. Две капельки только скатились на клеёнку. Весь пузырь с ней выпили.

      — Так, ладно, — я сказал и громко вздохнул. — За водку спасибо. Я прям весь это…

      — Спать хочешь? — она спросила заботливо, так чётко и собранно, будто и не пила со мной.

      — Мгм. Да. Спать я пойду. Отпускаете?

      — Иди, конечно, чего спрашиваешь?

      Я добрался до дверного проёма и вдруг застыл. За дверной косяк схватился и на маму его посмотрел.

      — Жалко, — вырвалось у меня.

      — Что жалко?

      — Жалко, что вы с ней не познакомились. Вы хорошая. И она тоже хорошая была. Две хорошие женщины всегда общий язык найдут, правильно?

      И заулыбался, как дурак. Стою, на неё гляжу и чувствую, как кровь кипящим шквалом прилила к голове, как тело к полу магнитом вдруг потянуло.

      — Витенька? — она спросила шёпотом. — Всё хорошо у тебя?

      — Да ну как вам сказать, — я ей ответил и морду ладонью растёр. — Нет уж, какое «хорошо». Что хорошего-то? Хорошего-то нет совсем.

      Всей тушей чуть на пол не рухнул, по стене аккуратно сполз. Рожа вся заискрилась солёным кипятком, и нос соплями запузырился. Гадко так, мерзко, руками лицо поскорей прикрыл, только поздно, она уже всё увидела. Сижу и ору весь навзрыд, сердца своего даже не слышу, только и хлюпаю на всю кухню своей зелёной смолой и слюни роняю на холодный линолеум. Рот бы надо закрыть, а не могу. Жизнь сама из тела выходит, душу выблёвывает в ночную тишину. Тёмкина мама подскочила ко мне, обняла, как родного, и по спине стала гладить.

      Сижу, ловлю мурашки от её добрых прикосновений и слышу, как говорит мне:

      — Ч-ш-ш-ш… Тише, Витенька, тише. Ты чего? Тише, тише.

      — Её нет, — я кое-как выдавил из себя и опять захлебнулся слезами. — И этот ещё куда-то намылился. Только все меня бросаете.

      А она опять меня стала успокаивать, так тихо-тихо и убаюкивающе зашипела мне:

      — Ч-ш-ш-ш… Я никуда не уезжаю, Вить, ты чего?

      — Ну вот. Хоть так, ладно.

      Кашлять даже начал, весь раскашлялся. Не пойми откуда вдруг мокрота взялась. То ли соплищи уже по глотке стекли в самые лёгкие, то ли курить надо прекращать. Поди разбери.

      Я на неё посмотрел зарёванными глазами и сказал дрожащим голосом:

      — Я знаете, чего, Елена Алексеевна? Я Тёмке не рассказывал никогда. Он не поймёт, мелкий, глупый ещё. Я знаете, иногда что делаю? Вы не смейтесь только, ладно?

      И она головой так медленно закивала, совсем не сказала ничего, всё гладила меня так заботливо и по-домашнему.

      — У нас дома духи остались, — сказал я и громко шмыгнул. — В таком синем флаконе, как груша как будто. Она ими всё время душилась. Всю жизнь. Я их взял однажды, сам чуть-чуть побрызгался и в центр пошёл гулять. Прям с остановки и до Натановского попёрся. Мы с ней так раньше иногда ходили, когда она меня в пятом классе домой забирала. Я на той неделе… Гулял и духами набрызгался. Глаза закрыл… И она…

      Голос опять сам сорвался, слова в секунду звериным воем сменились. И не остановить, не задушить в себе, не убить: сопротивляться захочешь — а никак. Без толку всё. Как в пучине слепой стихии всего закрутило, плотину в душе прорвало и скорбью настоящей всё затопило.

      — Тише, тише, Вить, — повторила его мама и поцеловала меня в лоб. — Упаси господь, конечно, но если Тёмка вдруг уедет… Ко мне жить приходи, ладно? Будешь в его комнате спать, да?

      — Мгм, — я ей ответил и раза три быстро кивнул.

      Лицо ладонью вытер, на руку посмотрел и сморщился от слякотного тягучего месива.

      — Мне и самой так спокойней будет, — добавила она. — И за тебя хоть переживать не буду. Ладно?

      — Ладно, — я прошептал еле слышно. — Спасибо. Я всё. Спать теперь точно пойду.

      Я зашаркал ногами в сторону Тёмкиной комнаты. Пол всё такой же холодный, ночной и ледяной даже, совсем не согрелся от наших посиделок. До самой двери чувствовал на себе её тяжёлый взволнованный взгляд, как она им меня провожала, всё следила, чтобы не грохнулся, не дай бог. Дверью скрипнул, внутри закрылся, и только после этого, наверно, и успокоилась. До дивана бы только добраться.

      Комната его тёмная такая, мрачная и кривая какая-то. Жуткая даже. Без него потому что, наверно, поэтому и мрачно. И криво, и темно, и сердце кровяным кипятком будто топится. В армию меня из этой комнаты провожал. Тогда ещё, в июне, полтора года назад уже. Вещей мне всяких собрал, сигарет больше, чем нужно, бритв, лезвий разных. У меня и бороды столько на лице никогда не росло, сколько он мне бритв положил. Глупый и ушастый.

      Холодный и далёкий такой. Там где-то, не здесь. В Москве своей идиотской.

      Я всей тушей на диван рухнул, уткнулся носом в пыльную обивку и даже за одеялом не потянулся. Поскорей бы уснуть, поскорей бы в будущем дне очутиться. Чтоб к нему стать поближе, чтоб вернулся скорее.