– Больше не надо так поступать, дорогая, – мягко сказала Элеонор. – Энн была очень обеспокоена. Она отвечает, за тебя. А если бы с тобой что-нибудь случилось?

– Но ведь ничего не случилось, – возразила Рэли.

– Это не аргумент, – сказала Элеонор. – Ты не понимаешь?

– Нет, – сказала Рэли.

– Ты еще ребенок, – сказала Элеонор. – Ты всего лишь маленькая девочка.

Рэли откинула голову назад, словно ей дали пощечину.

– В чем дело? – встревоженно спросила Элеонор.

– Я не… – пробормотала Рэли.

– Ладно, пожалуйста, больше так не делай, – сказала Элеонор с изумленным выражением лица. – Понимаешь, мы ведь должны считаться с другими людьми.

– Я хочу уйти отсюда, – сказала Рэли.

– Но куда ты отправишься? – спросила Элеонор.

– Я не знаю, – сказала Рэли, покачав головой.

Рэли находилась на пристани, когда подошло суденышко и помогла пришвартовать его. Служители стали разгружать ящики с книгами, пачки газет «Нью-Йорк таймс» за прошедшее время, журналы, связки писем. Этим же суденышком прибыли и двое новых гостей. Британский психоаналитик и историк из Корнелла.[15] Их окружили, приветствовали, забирали свою почту: газеты, журналы.

Рэли прочитала о своей гибели, о пышной поминальной службе в фешенебельной церкви в Беверли Хиллз. Внутри у нее все сжалось, когда она увидела на фотографии лицо матери, застывшее от потрясения. А рядом с нею был Пол – поддерживающий мать под руку, с просящей улыбкой на лице. Что-то здесь не так, осознала Рэли, нахмурившись. Она снова взглянула на лицо Пола. И ощутила что-то. Страх? Нет… Ну же, давай, сказала она себе, оглядев на террасе всех, пришедших сюда прочитать свои письма. Паренек из писательского семинара университета Айовы получил из дома огромную коробку овсяного печенья и теперь раздавал всем лакомство. Многие с жадностью выискивали в газетах и журналах всякие новости.

Сейчас, подумала она с легкой улыбкой, кто-нибудь из них оторвет взор от фотографии Рэли Барнза на обложке, взглянет на нее и сравнит. Она сидела, наблюдая за ними, ожидая, кто первый взглянет на нее, узнавая, а это непременно должно произойти. Ух ты, но ведь это одна и та же личность, непременно подумает кто-нибудь из них. Эта девочка и есть Рэли Барнз. И тогда все снова встанет на свои места.

Но этого не произошло. Никто ничего не заметил. Барнз был мальчик, а она – девочка. Тут просто не может быть никакой связи.

Рэли сделала глоток кока-колы и раскрыла «Лайф». Это был великолепный подводный кадр из последнего фильма, на нем она была изображена плывущей. Она находилась возле зияющей пробоины в борту галеона, полученной в пути, когда его доставляли из Лос-Анджелеса. Галеон смотрелся великолепно, создавалось впечатление, что он находится в воде добрых два столетия, именно так он и должен был выглядеть.

Она закрыла глаза, представила, где находится на фотографии, и попыталась восстановить в памяти дальнейшее.

Да, она проплыла сквозь дыру в галеоне на противоположную сторону. Так должно было быть по плану, теперь она вспомнила. Ее должны были подобрать, а потом ей следовало исчезнуть на несколько месяцев. Подобрать должен был Пол. Он должен был поджидать ее на моторной лодке.

Она увидела его, возвышающегося над ней. Увидела камень в его руке! Рэли вцепилась в подлокотники своего кресла, словно снова ощутила то потрясение, тот свой ужас.

– О Господи, – прошептала она. – Значит, вот как все произошло.

И тут она почувствовала руку на своем плече. Энн.

– Ты побелела как смерть, – сказала она заботливо. – С тобой все в порядке?

– Никогда не чувствовала себя лучше, – холодно сказала Рэли, освобождая плечо.

В ту ночь она несколько часов скакала вдоль берега, едва сознавая, где находится. Пол, ее отец, пытался убить ее. И почти преуспел. В это невозможно было поверить, она даже подумала, не ошибается ли в чем-нибудь, не результат ли это сотрясения, какого-то смещения в сознании. Но снова и снова перед ее глазами представала та сцена. Пол, стоящий над ней, поднимает камень над ее головой. В этот ужас невозможно поверить!..

«А кто еще вовлечен в это? – размышляла она, направляя лошадь вперед, чувствуя, как холодный ветер бьет ей в лицо. – Дарби? Да, конечно. А ее мать?»

Рэли вздохнула, вспомнив, с каким выражением мать всегда смотрела на Пола. Это был взгляд напуганный, выражающий надежду и желание угодить. Ее мать согласится со всем, чтобы угодить Полу.

Почти начало рассветать, уже кукарекали петухи, когда она медленным шагом возвращалась в поселок. «Что же мне остается делать?» – спросила она себя. Она соскользнула с лошади, расседлала ее и положила седло на пол конюшни.

Ей некуда деться, осознала она, снимая с лошади сбрую и методично чистя шерсть скребницей.

«И что мне делать со всем этим?» – спрашивала она себя, закрывая дверцу стойла и потрепав лошадь на прощанье по шее.

Очень просто. Она должна сделать именно то, чему он ее научил. Отомстить за себя. Убить его.

Рэли стояла перед зеркалом над умывальником в своей большой, выложенной кафелем ванной и разглядывала свои волосы. Она видела, что корни их уже были каштановыми. С улыбкой вспомнила о Бобби, подумала, как бы он ужаснулся. Этот Бобби еще тот фанатик. А еще она выросла на дюйм-другой, и у нее появились груди. Это были пугающие изменения, но было в них и предчувствие чего-то восхитительного. Придет время, она станет достаточно взрослой, чтобы вернуться назад и бороться за все, что ей принадлежит, и получить это. И позаботиться о Поле. Она подняла руку, провела пальцем по горлу, увидела свои стиснутые челюсти, свои сверкающие глаза. И отражение Элеонор Фиск за собой. На ней был один из тех кафтанов, что ей так нравились, и, как всегда, она курила сигарету.

– Привет, Элеонор, – живо сказала она, повернувшись к ней. – Почему такая честь?

– Я подумала, что мы можем немного поболтать, дорогая.

– В моей ванной? – спросила Рэли, подняв брови.

– Ну, где хочешь, – улыбнулась Элеонор. – Маленький приватный разговор.

Они попытались решить где, и Элеонор предложила обеденную террасу, потому что в это время там никого не бывает. И они направились туда, словно закадычные подруги, и Рэли по пути размышляла, о чем может быть этот маленький разговор, на который вызывает ее Элеонор. Началось все нормально. О том, как идет ее учение, как все довольны ею, Элеонор уверяла, что через несколько лет она сможет поступить в университет Чикаго просто на основании экзаменов и ее, Элеонор, рекомендации. Это была хорошая новость. Должна же она получить образование, в конце концов. Ее жизнь не может быть целиком посвящена только отмщению. Нет, она должна совершить и что-то главное, что-то важное. Реализовать все, чему ее обучили с самого рождения. Замкнуть круг.

– Мы все немного обеспокоены твоим настроением, – сказала Элеонор, улыбаясь и прикуривая новую сигарету. – Похоже, что у тебя не очень складывается со всеми остальными. Конечно, мы понимаем всю сложность твоего положения: ты не чувствуешь себя в полной безопасности.

– Я никогда в жизни не ощущала беспокойства за свою безопасность, – с негодованием ответила Рэли.

– Ладно, дорогая, может быть, это и правда, – сказала Элеонор, чуть пожав плечами. – Но дело в том, что твое поведение оставляет желать лучшего.

Никогда не приноси извинений, никогда ничего не объясняй, напомнила себе Рэли, сузив глаза.

– Тебе несколько раз говорили, что ты не должна в одиночку ездить верхом по ночам, – сказала Элеонор, – но ты продолжаешь делать это.

– Я могу позаботиться о себе, – сердито пробормотала Рэли.

– Тебе еще только тринадцать лет, и мы считаем, что несем за тебя ответственность, – сказала Элеонор, – поэтому мы и настаиваем, чтобы ты вела себя так, как мы договорились.

– Несколько ребят хотели бы стать твоими друзьями, – продолжала Элеонор, – но ты отвергла все их предложения.