– Мне казалось, что пришел конец света, – добавила она охрипшим голосом.

– Да? – сказала Ферн. – А мне это показалось интересным: все вокруг качается и катится. Вот это приключение!

– Ферн, ты должна видеть ребенка, – перебила ее Бет. – Он такой очаровательный. У него огромные голубые глаза и ресницы, уже сейчас. А на голове светлый пушок. А ямочка, одна, на правой щеке. О, он такой красивый!

– Я думаю, – с сомнением сказала Ферн.

– Ты не поверишь, но Пол нашел ему работу. Он будет сниматься в кино, когда ему будет пятнадцать дней.

– Да? И кого же он будет играть?

– Младенца, – ответила Бет. – Он будет играть роль ребенка.

– О Боже, – вздохнула Ферн. – Это я понимаю. Я имею в виду чьего ребенка? Сэр Джордж Дин может что-нибудь написать об этом. «Рождение звезды». Гениально. Почему-то извращенцы ужасно сентиментальны. Бог знает почему.

– Это фильм Сьюзен Хейуорд, – сказала Бет.

– Понятно, – сказала Ферн, а Бет показалось, что она видит, как Ферн зажала телефонную трубку между ухом и плечом и делает записи. – Итак, Рэли Барнз и его первая роль, роль младенца. Замечательно, да?

– Да, замечательно, – счастливо согласилась Бет, думая о том, как здорово, что о Рэли напишет сэр Джордж Дин, может быть, даже упомянет о нем в своем телевизионном шоу, а ему всего лишь пять дней. Она чувствовала, что ее груди набухли от молока, что оно струится по ночной сорочке. Полу пора бы вспомнить о том, что ребенка пора кормить и принести его от агента, которому он понес его показывать.

– Ферн, – сказала она, – тебе нужно посмотреть на него, когда я кормлю его грудью. Он так жадно ест. У него самый чудесный ротик. Как бутон. Знаешь, когда он сосет мою грудь, это самое чудесное ощущение в мире. Он так близок мне, я испытываю к нему такую нежность. Я как будто была рождена для того, чтобы быть матерью Рэли.

– Перестань, – прервала ее Ферн. – Это меня утомляет.

– Как бы там ни было, он действительно очаровательный, – неудовлетворенно закончила Бет.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась Ферн.

– Слабость, естественно. О, это было ужасно, Ферн. Я никогда не испытывала подобной боли. Возьми самую ужасную боль и умножь на миллион, и то будет недостаточно, – сказала она. – Я просто не могу описать тебе этого.

– И не надо, – сказала Ферн. – Ты будешь в порядке через пару недель? Сможешь выбраться из этого дома? Это хорошо, что твой старик прислал тебе немного денег. Тебе хватить на некоторое время. А потом ты сможешь попросить еще.

– Ах, я не могу звонить ему, мне стыдно.

– Ну так напиши ему. Какая разница?

– Ну, Пол нашел работу для ребенка. Нужно кое-что сделать. Нужно разрешение на работу. Я же не могу уехать, пока не покончу со всем этим? И кто знает? Может быть, эта работа будет продолжаться долго? Может быть, недели.

– Что я слышу? – спросила Ферн. – После всей лжи и после всего того дерьма, через которое ты прошла, ты говоришь, что не хочешь оттуда уезжать?

– Он принимал Рэли, – сказала Бет. – Видела бы ты его лицо, когда он впервые держал его на руках. На его лице было написано такое изумление. Он любит его, Ферн. Я знаю это.

– Да, уверена, – сказала Ферн. – Он смотрит на дорогое маленькое личико и видит еще один источник дохода. Вот что он видит, и ты знаешь это.

– Это неправда, – возразила потрясенная Бет.

– Правда.

– Но ты придешь посмотреть Рэли? – спросила Бет. – Ферн, ты же моя лучшая подруга.

– Думаю, что так, – согласилась Ферн.

– А когда ты придешь, ты не окажешь ли мне услугу? – спросила Бет. – Не принесешь ли ты обратно папку, которую взяла из стола Пола? Он меня все спрашивает и спрашивает. Он очень расстроен, Ферн, правда.

– И ты думаешь, что я это сделаю? – спросила Ферн со смехом. – Что у тебя в голове, Бет? Камни – вот что у тебя в голове.

Да, ей и впрямь следует проверить голову, мрачно думала Бет, оглядывая огромную комнату. Здесь было, наверное, около трех сотен малышей с мамами. Дети постарше читали книжки, играли, просто толкали друг друга. Многие из них плакали. Матери большей частью выглядели ужасно, решила она. Поношенная одежда, спущенные петли на чулках. А некоторые сидели с бигудями в волосах, которые были прикрыты шарфами. В конце концов, что может быть важнее показа ребенка съемочной группе? Неужели нельзя хотя бы причесаться? Было даже двое отцов. Они действительно странно здесь выглядели. Как они будут очаровывать режиссера, который привык общаться только с мамами?

Она придирчиво оглядела детей. Темноволосые дети с оливковой кожей могут отправляться домой прямо сейчас. Работу получали лишь такие, как Рэли, светловолосые, розовенькие, с большими голубыми глазами. Иногда рыжеволосые. Но в основном блондины с голубыми глазами. Американские малыши. Так думала Бет.

Все казалось таким волнующим, когда Рэли получил свою первую работу. Ей тогда в голову не приходило, что ей придется сидеть на съемках весь день, держать Рэли, кормить Рэли, развлекать Рэли. Но было приятно встречаться со знаменитыми актерами, настоящими звездами.

Она вспомнила, как Сьюзен Хейуорд сказала:

– Привет, какой красивый ребенок.

Бет так восхищалась Сьюзен Хейуорд, что пробормотала что-то невнятное. Но зато она заметила, что Сьюзен Хейуорд так же красива в жизни, как и в кино. У нее были чудесные золотисто-каштановые волосы и такие же золотисто-каштановые глаза, а на подбородке очаровательная ямочка.

Бет надеялась, что она познакомится с Грегори Пеком, который тоже играл главную роль. Этого не случилось, но он был очень вежлив. Всегда улыбался ей, когда проходил мимо, – высокий, с приятным лицом.

А вообще-то очень скучно наблюдать за ними, за тем, как они репетируют с куклой, которая исполняла роль Рэли. Девушка из специальной службы следила, чтобы Рэли не работал более двадцати минут подряд.

Рэли действительно все удавалось. В нем чувствовалась личность, даже в этом возрасте. Он любил смотреть по сторонам и совсем не плакал, – его почти сразу же утвердили на роль ребенка в фильме, который снимала студия «Уорнер бразерз».

Почти все время рядом был Дарби, который постоянно фотографировал Рэли. Он ждал, когда Рэли улыбнется. Снимал Рэли, когда тот спал, когда смотрел широко распахнутыми глазами на мир, когда по его щеке бежала слеза. Дарби был великим фотографом: лучшей фотографией в городе был большой портрет Рэли в середине, а по сторонам четыре маленьких.

Самым смешным было то, что новые фотографии нужно было делать каждые две недели, потому что маленькие дети очень быстро меняются. Бет не могла удержаться от смеха, когда Дарби подходил на цыпочках к колыбели Рэли, как будто ожидал, что он превратился в чудовище. Но Рэли становился все симпатичнее и симпатичнее. И умнее.

Бет смотрела на его белокурую головку, когда он спал, завернутый в одеяло, на ее руках. Он был таким красивым ребенком. И характер чудесный! Шел ко всем. Даже если видел этого кошмарного Дарби, который вырисовывался перед ним со своей ужасной аппаратурой, Рэли все равно протягивал свои маленькие ручки и начинал булькать и ворковать.

В самом начале, пока у Рэли еще не установился режим, он просыпался днем и ночью в любое время, чтобы поесть и поиграть. И жизнь казалась Бет невыносимой. Она уже забыла, когда спокойно спала всю ночь, так как все время прислушивалась к каждому вздоху и движению ребенка. Бывали дни, когда она все время проводила на съемках, а бывали и такие, как сегодняшний, когда просматривали детей для рекламы, для телевидения или кино, для газеты или каталога.

Бет с трудом переносила то, что иногда Рэли отвергали. Ее сокровище отвергали. От одной этой мысли слезы выступали на глазах. Однажды это случилось потому, что он был слишком очарователен. Никто не посмотрит на товар – вот что сказал режиссер. Вот уж глупость.

Но чаще всего Рэли был нарасхват. Его выбрали для каталога Баллока и каталога Сакс, для каталога Сиерс, для газеты. Он снимался в телевизионной рекламе талька, детских присыпок, хлопчатобумажных тампоном, мыла – это было великолепно. По сути, получая сотню долларов здесь, две сотни там, тысячи за рекламу, если она шла какое-то время, да плюс те деньги, которые ежемесячно присылал отец Бет, Рэли хорошо поддерживал их жизнь. Ее мучило чувство вины из-за этого, но она не жаловалась на то, что и сама очень сильно устает.