Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Она лежала и смотрела, как он раздевается. Возится с запонками, расстегивает рубашку. Забавно, все мужики все-таки становятся в определенном возрасте очень похожими друг на друга – у всех намечается лысина, брюшко, все носят очки. Затем он склонился над ней и начал сосать ее губы, лизать веки, а она, постанывая, гладила его член.

– Я хочу, чтобы ты меня попросила об этом, – прошептал он.

– Да, да, – пробормотала она.

– Только мамочка не должна нас видеть, а то она ужасно рассердится. Мы не скажем мамочке, что папочка делает с малышкой, правда? А то она очень-очень рассердится. А теперь скажи, малышка. Скажи мне: «Папочка, пожалуйста, потрахай меня. Я не скажу мамочке, что ты со мной делаешь. Я обещаю».

Она изо всех сил пыталась произнести слова, которые он подсказывал ей, пока он гладил ее, ласкал, целовал, лизал ее пальцы ног и соски.

– Ну скажи, малышка, – шептал он, обжигая ей ухо горячим дыханием. – Скажи, пожалуйста.

В полутьме его лицо было невозможно разглядеть, а его слова, эти ужасные вещи, которые он требовал, чтобы она произнесла, так и звучали в ее ушах.

– Папочка, – прошептала она, обнимая его за плечи и глядя ему в лицо. – Ох, папочка, – проговорила она, и в это мгновение лицо, маячившее перед ней, обрело знакомые и любимые черты – маленькие серые глаза, пухлый чувственный рот, даже большие мочки ушей. Лицо ее отца. Все же он наконец снизошел до того, чтобы заметить ее, оценить любовь к нему, принять и полюбить. Он собирался с ней сделать то, о чем она в душе давно мечтала, и это было так просто. Ей нужно было только попросить об этом. Сказать ему это. Позволить ему это. «Папочка, я хочу, чтобы ты меня потрахал». – Вот и все.

– Ах ты, маленькая сучка, – говорил мужчина, – скажи папочке, чтобы он потрахал тебя. Говори. Говори.

– Папочка, – заныла она, но его терпение кончилось, и он вставил в нее свой член, пока она старалась сфокусироваться на его лице, на лице своего отца.

И где-то в глубине сознания она понимала, что это неправильно, что не так должен папочка демонстрировать свою любовь к ребенку, что она не этого хотела, не об этом просила. Но она почувствовала, что его член пронзил ее, что его руки прижимают ее к себе, крепко держат ее, несмотря на все ее попытки вырваться.

Откуда-то до ее слуха донесся жуткий вопль, в котором слышались такая боль, такая тоска, что Бет просто не могла вынести его, не могла поверить, что этот крик издала она сама.

Мелькали красные огни, слышался вопль сирены. На тротуарах стояли люди и смотрели, как мимо них проносится «скорая помощь» с Бет Кэрол. Лежа на носилках, Бет то приходила в себя, то снова погружалась во тьму, она просто-таки физически ощущала радость прохожих из-за того, что в машине не они. Все было зыбко и нечетко, как на телеэкране, затем перед глазами возникла белая пелена.

Открыв глаза, она увидела белый потолок, белые стены, белые простыни, покрывающие ее. Она поморщилась, увидев, что в руку ей воткнута игла, прикрепленная к капельнице. На стуле у окна сидел Пол, закрыв лицо руками. Ой, как же он разозлился, подумала она, как бы в полусне. Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить, что же произошло. Вспомнила лицо отца совсем рядом со своим лицом, его руки, крепко обнимающие ее. Он просил что-то ему сказать. Но что же? – думала она. Ведь он ее совсем не любит, и, кроме того, он так рассвирепел тогда из-за Бадди. Но все же он обнимал ее и о чем-то просил. О какой-то услуги. Но о чем? О чем? Она снова открыла глаза. Пол смотрел на нее, его лицо такое бледное, несмотря на загар. На нем была та самая куртка, что и в день их знакомства на автовокзале.

– Как ты могла так со мной поступить? – спросил он.

О чем это он? Бет нахмурилась, пытаясь понять. Она лежит в больнице с капельницей в руке, а он рядом с ней на стуле. А она до этого сделала ему что-то плохое. Она посмотрела на него и испытала прилив нежности, заметив страх в его глазах.

– Где я? – спросила она.

– Ты в больнице – Военном синайском госпитале, в психиатрическом отделении, – сказал он, как будто не веря своим словам. – На третьем этаже, единственном, который они запирают.

– Но почему? – спросила она.

– Потому что ты чокнулась, вот почему, – ответил он. – И еще у тебя обезвоживание и недоедание. – Он провел руками по волосам и добавил чуть не плачущим голосом, глядя на нее с беспомощностью: – Мне ведь только двадцать два.

Бет совершенно не понимала, что он имеет в виду. Зачем он сказал это. Она знала, сколько ему лет.

– Они хотят продержать тебя здесь несколько дней, – сказал он. – Они хотят, чтобы ты немного окрепла, сделать кое-какие анализы. Они хотят, чтобы ты побеседовала с кем-нибудь из них, с психиатром. Ты же знаешь, как это бывает с врачами. Уж коли попадешь им в руки, они так просто от тебя не отстанут.

Бет даже почувствовала некоторое облегчение. Она будет просто лежать, сестры станут приносить ей еду. С ней будут возиться, измерять температуру, ей ничем не придется заниматься. Значит, они хотят, чтобы она поговорила с психиатром. Ну что ж, она слышала, как все эти женщины в «Секретах» рассказывают о своих психиатрах, и ей было интересно, что чувствуешь, когда разговариваешь с ними и тебя внимательно выслушивают и отнесутся серьезно к твоим проблемам. Да, конечно, они тебя выслушают, но это лишь прелюдия для того, чтобы им самим рассказать о себе и услышать в ответ, какие они замечательные. Она смотрела на Пола, который теперь ходил взад-вперед по палате, время от времени выглядывая в окно. Ему необходимо успокоиться. Он просто заболеет, если не возьмет себя в руки.

– Как я смогу оплатить все это? – спрашивал он, – Что мне делать?

Бет подумала о деньгах, о безделушках, спрятанных между страницами книжек Дианы, в складках платьев Дианиных кукол, сидящих на полках, с которыми она иногда играла, придумывая истории их жизни, как они делали с Линдой Мэри, когда она была совсем девчонкой.

Она смотрела на него, качая головой.

– Если бы я только мог получить свой трастовый чек, – сказал он с отчаянием в голосе. – Если бы я только мог связаться с родителями.

– Пол, но ведь тот служащий, который занимается твоими чеками, должен был вернуться из отпуска через две недели. А прошло уже два месяца. Какой банк дает своим работникам двухмесячный отпуск? Ерунда какая-то.

Он стоял, отвернувшись, краска покрыла его лицо и шею.

– Знаешь, я не очень-то верю, что у тебя существует трастовый фонд, – сказала она задумчиво. – Думаю, правда то, что мне когда-то сказал про тебя Бобби: ты торгуешь наркотиками, поэтому-то мы и ездили во все эти места и ты вечно исчезал то в мужском туалете, то на стоянке. Все эти дешевого вида девицы и подозрительные парни – ты чувствовал себя с ними в своей тарелке. Я говорила Бобби, что он ошибается, и что ты не можешь заниматься наркотиками. Ведь ты живешь в имении родителей, где есть даже озеро, и все эти машины, и целая бригада уборщиков и все такое.

– Ну посуди сама, малышка, – огрызнулся он. – Если бы я торговал наркотиками, то зачем бы я стал ломать себе голову, как вытащить тебя отсюда? Я бы просто-напросто продал партию наркотиков.

– Тебе просто нечего продавать, – тихо сказала она. – Да, я знаю, что вы с Дарби думали, что я ничего не понимаю из ваших разговоров, и поначалу я действительно ничего не понимала. Но потом в «Секретах» я слышала разговоры, что сейчас ничего нет, и это было даже предметом шуток, они смеялись и говорили, что, может быть, им стоит выяснить у Боба Митчела, не осталось ли у него чего-нибудь после его провала. Или, возможно, у Микки Коэна, потому что его магазин расположен по соседству и по-соседски он должен помочь. Ваша беда в том, что вы считаете, что девушки ничего не знают. Но со временем я сопоставила кое-какие факты, и получается, что Бобби прав. Ты и в самом деле торгуешь наркотиками.

Он с ненавистью смотрел на нее, сжав зубы.

– Ты хочешь заниматься большими делами, стать владельцем студии, – сказала она. – Но ведь про это будут помнить.

32
{"b":"94192","o":1}