— Злословить будешь в другом месте, — процедил стражник и влепил ему кулаком под дых.

Астли согнулся пополам. Аммия вздрогнула, будто сама ощутила этот удар. Уши ее горели от стыда и дикости происходило вокруг.

— Значит, ты отрицаешь свою вину? — поднял бровь Хатт.

— Да что вы, в самом деле?! — снова подскочил Феор, в котором закипал праведный гнев. — Астли много лет собственной кровью платил за то, чтобы мы все спали спокойно! Какой ему прок избавляться от Харси?! Они часами беседовали с глазу на глаз и доверяли друг другу, как братья.

— Верно! Некоторые брехуны еще от титьки матери не оторвались, когда Астли поднимал щит, чтоб жили вы, неблагодарные! — завопил Кайни.

Правая часть зала горячо поддержала его и одобрительно загудела.

— Никто не обесценивает прошлые заслуги, — спокойно возразил князь-регент, подняв руку. — Отриньте свое добродушие и дружбу, братья. Мы пытаемся доискаться правды.

— Ротфрида я отправлял не на Сосновую заставу, — сказал Астли, когда немного отдышался.

— Куда же он поехал? — допытывался Хатт.

— К одному лесному шаману в Крапивнике, что варит зелья. Моя дочь больна, и все об этом знают.

— Давал ли ты Ротфриду записку?

— Давал.

— Скрепленную печатью?

— Ни к чему печати.

— Значит, записка все же была, — выразительно отметил Первосуд.

— Он привез лекарство! — рявкнул Астли, — Он и это станет отрицать?!

— Не привозил! Ничего я не привозил! — воскликнул паренек сорванным голосом. Он дрожал и растерянно глядел то на Хатта, то на стражей, с двух сторон приставленных к нему.

— А по какой дороге следует ехать, чтобы добраться до этого шамана?

— По северной, — с вызовом ответил воевода.

— То есть, по той же, которая ведет к Сосновой заставе.

Астли презрительно хмыкнул.

— Что бы я связывался с каким-то лесным братом? Чумазым выродком Хельсом? Да вы в своем уме?! Те из вас, у кого еще остались крупицы разума, прекрасно знают, кто организовал засаду на Харси!

— Выходит, один из вас двоих врет, — огорченно вывел Хатт, дабы поскорей сменить тему.

— Сейчас и посмотрим, кто врет. Испытаем наше слово огнем! — воскликнул Астли, чтобы услышали его не только задние ряды, но еще и те, кто ожидал снаружи.

Аммия покоробило. Однажды ей пришлось наблюдать, как двоим дают подержаться за раскаленную кочергу, и запах жженой плоти еще долго мерещился ей. Слышала она и о другом способе подобного испытания, когда спорящих одновременно сажали голой задницей зимой в прорубь. Кто выдержал дольше — того и правда.

— Мы бы спросили самого Серого Хельса, и он рассудил бы вас, да только, к несчастью, Хельс не откликнулся на наш вызов, — с издевкой развел руками Раткар, а после подмигнул Хатту.

— Подожди до испытаний, Астли, — вознес над головой указательный палец Первосуд, — есть еще один свидетель.

Подслеповатыми глазами Хатт высмотрел среди рядов собравшихся человека в лисьей шапке и подозвал его. Поднялся мужчина, не молодой и не старый, одетый небогато, с черными пышными усами и перьевым амулетом на шее. Он пробрался через толпу, встал рядом с переминающимся с ноги на ногу Ротфридом и поклонился.

— Назовись.

— Тура, сын Дьялма.

— Откуда ты?

— Из Сосновой заставы.

Зал охнул, и на какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая лишь шипением сала от сжирающего его огня.

— Откуда ты здесь?

— Неделю назад сбежал от них. С семьей вместе. Вот и подался сюда.

Тура лепил слова неспешно, с сельским выговором.

— Есть ли кто в зале, кто может подтвердить твои речи?

— Знаем Туру! Это брат Асвига! С заставы он! — откликнулась в ответ из зала сразу дюжина голосов.

Хатт удовлетворился и кивнул на вестового Ротфрида.

— Скажи, видел ли ты раньше этого человека?

— Видел! И запомнил хорошо! Он грязью меня обнес — до того спешил!

Кто-то в толпе удрученно присвистнул.

— Когда это было?

— Недели две или три поди. На заставу заехал он. Там никого не пущали, а этому ворота открыли, и он поскакал прямиком к дому воеводы.

— Воеводой зовется у вас Хельс?

— Он самый. Хельс по прозвищу Серый.

— И долго ли он пробыл на заставе?

— Смена моя не кончилась, как назад поехал.

— Итак, Ротфрид был на заставе и говорил с Хельсом! — громогласно объявил Хатт и продолжил допрос: — А скажи-ка, Тура, не выезжала ли ваша дружина вскоре после этого?

— Ездили они куда-то. Почти все снарядились, да долго их не было. Поди дня три.

— Где ж они были?

— О том мне не сказывали.

— А с чем вернулись?

Тура хмыкнул.

— С добычей великой возвратился Хельс. Привезли железа много: оружия, доспехов, кольчуг. Погромили какой-то отряд.

Снова разбушевались страсти. Те, кто сидел, повскакивали с мест. Им не терпелось прямо сейчас отправиться к Сосновой заставе, чтобы огнем и мечом отомстить за гибель близких. Они бы накинулись и на Туру, но стража сомкнулась вокруг него кольцом и быстро оттеснила буйных искровцев.

Аммии пришло в голову, что Раткар и Хатт намеренно отводят народный гнев в сторону. Были на Хаонитовых могилах висельники из Сосновой заставы или нет — теперь это неважно. Виновных в жестокой расправе уже нашли, и они непременно ответят за свои злодейства, осталось лишь указать пальцем на того, кто все это затеял.

— Отчего же ты уехал из Заставы?

— Прежде я этим скажу, кому не терпится мне кровь пустить, — кивнул Тура на правую часть зала и глянул на них грозно: — Я простым лесорубом был, а не убийцей. Всю жизнь я честно работал и никому зла не творил. Потому вы меня с этим псами не ровняйте!

Тура стукнул себя в грудь, повернул стан к Хатту и продолжил:

— Брат мой искровец был в том отряде побитом. Узнал я его кольчугу черненую с заплатой. Кровь во мне взыграла, и голову я свернул молодцу, который на себя ее напялил. Ночью забрал жену, детей и удрал. Не пожелал дольше на поклоне оставаться у этой шайки. Убийцам брата я отомстил, да не всем. Есть, оказывается, еще один ублюдок, который всему виной.

Лесоруб указал толстым пальцем на Астли.

— Не на того тычешь! — рявкнул воевода так громко, что эхо его слов сотрясло зал и заставило всех сидящих вздрогнуть.

Даже Раткар напрягся в кресле.

— Стало быть, Тура лжет? — бесстрастно переспросил Хатт, едва ли не впервые посмотрев в лицо Астли. — Уже двое показали против тебя, Астли.

Вдруг он чуть опустил взор, прищурился, потом глаза его распахнулись, и он откинулся на спинку кресла. На сморщенном лице заиграла победоносная ухмылка.

Послышались шепоты, народ загудел и всколыхнулся. Кто-то поднялся со скамей и указывал на Астли, вытаращив глаза. Аммия проследила за взглядами и замерла, едва живая, ведь персты их обратились вовсе не на воеводу, а на свечу перед ним.

Пламя! Быть того не могло!

Пламя погасло! Оплывок свечи посылал к потолку тоненькую струйку дыма, а на лице Астли залегли глубокие тени. Сам он будто не заметил этого страшного знака, однозначно отвергавшего его слова.

Свет снова оправдывал Раткара, и если в первый раз многие усомнились в честности исхода, то теперь даже Аммия почувствовала дурноту. Все окончательно запутывалось.

Но что же она видела во сне? Порождения собственной фантазии? А ведь она уже хотела вмешаться и помочь оговоренному, отвратить от него беду. Слова ее застыли в пересохшем горле.

— Пламя отреклось от твоих речей, Астли! Все узрели это! — торжествующе провозгласил Хатт и протянул руки к возбужденной толпе по обе стороны от себя. Та уже соскочила со скамей, забурлила, словно вода в котелке. Поднялся сущий хаос.

Бранясь, люди бросались к тому месту, где стоял ошарашенный, сбитый с толку воевода. Раткар раздавал приказы дружине, но стражники едва могли удержать поднявшуюся ярость мужичья.

— Убийца!

— Это ты сделал!

— А я давно говорил!

— Смерть ему!

— Повесить!

— Четвертовать выродка!