Однажды какой-то пьяный торгаш позвал Старкальда побросать кости в другое место — в дом управителя медных рудников, где забавлялись люди солидные и знатные, а ставки были невпример больше. Там в первый же день удача изменила Старкальду, а хмель сделал свое дело — под утро он сильно проигрался и задолжал крупную сумму. Только окончательно протрезвев, он осознал, в какую передрягу вляпался.

Гирфи он не посмел довериться — боялся, что она отвернется от него. Всех старкальдовых сбережений за полгода не хватило, чтобы покрыть даже треть долга. Он смутно помнил, что клятвенно пообещал все вернуть в течение трех месяцев, но теперь сам не знал, где будет брать столько серебра. Хуже всего, что среди заимодавцев оказались люди влиятельные и жестокие.

— Лепестки, — шепнул ему старый приятель-торгаш, — лучше ты наизнанку вывернись, а долг отдай.

Тогда Старкальд не внял предостережениям, а зря. Теперь за его страсть к костям расплачивалась Гирфи, а также те, кого он предал и тем самым приговорил к смерти.

***

Сорнец очнулся, когда на дворе светало. Мысль о возлюбленной вернула силы, побудила разлепить глаза и подняться. Ночью кто-то кинул им рваных шкур, но даже под ними он очень замерз и ослаб. Его пошатывало, почти двое суток прошло с тех пор, как он в последний раз ел.

Стояла тишина. За ночь снега намело по самое колено. Старкальд обтер руки и ноги, потянулся, насколько позволяли оковы, дабы вернуть кровь, и пошарил глазами по сараю в поисках того, что могло бы помочь ему сбежать. Встретивший его добродушным взглядом Рчар был бодр и свеж, хотя сорнец не видел, чтоб он смыкал глаз прошлой ночью. На лице южанина застыло все то же хитроватое выражение — сутки на цепи не поубавили нездорового жизнелюбия.

— Приветственное утро, Стракаль, — изрек он, обнажив до странности белые зубы.

— Да рассеется тьма. Скажи, что это было вчера с теми мужиками? Почему тебя не убили? — прохрипел в ответ Старкальд.

Чудак улыбнулся еще шире.

— Да, Рчар скажется. Рчар немножко делался колдование.

Старкальд нахмурился. Он встречал шаманов — настоящих, а не тех проныр и плутов, которые пытались им уподобиться. Их потаенную, сокрытую в амулетах, татуировках и шрамах силу чувствуешь загодя, и от одного взора на такого человека пробирает дрожь. Рчар совсем не походил на шамана, хотя что-то необычное в нем крылось.

— Почему же ты не наколдовал, чтоб нас отпустили?

— Такое сложно сделаться. Вчера было малое колдование. Для хорошего колдования нужно, чтоб исчезалось солнце.

— Солнце? А ночь на что? Колдуй сколько хочешь, вокруг мрак кромешный.

Южанин помотал головой.

— Рчар не так сказался. Нужно, чтоб солнце было днем, и чтоб оно исчезло.

Старкальд недоуменно потер висок.

— Все ли в порядке у тебя с башкой, друг? Куда же оно денется днем? За тучи?

— Нет. Когда тучи, Рчар может делаться только малые колдования. Нужно, чтоб на солнце наползлась луна. Тогда получатся большие. Рчар следовать заветам, и не можно колдоваться, пока тот кусок угля на небе сидится.

— Ты, Рчар, или сумасшедший или шут, что дурит меня, как последнего глупца, — покачал головой Старкальд.

Но что-то с оружием тех двух воинов он все-таки сотворил, вряд ли это совпадение. Быть может, Рчар в самом деле какой-нибудь кудесник.

Этот нелепый, сбивающий с толку разговор смог немного отвлечь сорнца от тяжких дум. Он задал еще с десяток вопросов, но ничего путного и правдоподобного в ответ не добился. Рчар стоял на своем, твердя, что под башню его привез в брюхе огромный уж, будто то была княжеская карета, запряженная двойкой лошадей. Про засаду ему наболтали какие-то там духи из колодца, они же наплели, чтоб ждал в Могилах некоего Старкальда. Вздор!

Наконец принесли горячей еды, но тюремщик, все лицо которого облепляли бородавки, оказался немым и в ответ на все просьбы только мотал головой или махал руками. Скоро ушел и он.

Во дворах мальчишки шоркали лопатами, расчищая от снега тропинки, мужики были заняты привычным бытом: плели веревки, выделывали шкуры, чесали шерсть, топили жир. Они не обращали особого внимания на пленников.

— Эй, там! Позовите Руку! — гремя цепями, горланил Старкальд, покуда не кончились силы.

Все напрасно. В ответ на шум лесовики грозили им кулаком, бабы сквернословили, а малышня, передразнивая Старкальда, гавкала и презрительно смеялась. Надежды на скорое освобождение таяли, как дым.

Мерин гулко стучал копытами по мощеной дороге.

— Так почему мы едем в Башни? — в который раз спрашивал у Феора сын, сидя перед ним в седле вполоборота.

Рассвет выдался холодным, и с каждым выдохом изо рта вырывалось облачко пара.

— Там безопасно.

— А почему я не могу поехать на своей Тряпочке?

— Задницу отобьешь. Трястись целую неделю.

— Но я хочу. Ничего не отобью!

Сьёргу было всего девять, и многого он еще не понимал.

Феор решил не медлить с высылкой семьи подальше — Рина уже ждала их у ворот с носильщиками. Взять их согласился Кайни, чей караван с двумя дюжинами наемной стражи сегодня снимался с лагеря и отправлялся на запад.

— Мы вернемся до Праздника Первых Морозов?

— Боюсь, что морозы застанут вас в дороге.

— Ну, как же? Я хотел потанцевать с Марикой и даже подарок ей сплел.

Сьёрг разочарованно вздохнул, теребя в руках браслет, свитый из разноцветных шнуров. Вдруг он вскинулся, осознав ответ отца.

— Вас?! Ты что, не поедешь?!

Феор покачал головой.

— Не сейчас. Я разберусь с делами и приеду.

— Отец, но я не хочу ехать никуда. И мама не хочет. Давай, мы останемся и поможем тебе с делами!

— Тише, Сьёрг, будешь капризничать, поедешь связанным. Ты же слышал, что произошло с князем?

В серых глазах мальчика отразился затаенный страх.

— Убили. И всю его дружину тоже.

— То-то же. Ты уже взрослый и будешь в Башнях за старшего. Понял?

Сьёрг кивнул и вроде бы успокоился, все еще обиженный, но довольный тем, что получил важный наказ. Он стремился всякий раз доказать отцу, будто давно вырос из мальцов, и его пора считать взрослым. Феор пользовался этим, чтоб сладить с крутым норовом сына и приучить того к послушанию — с утра даже разрешил ему приторочить к поясу ножны с коротким мечом.

В лагере караванщиков шли последние приготовления. Лошади у нагруженных фургонов в нетерпении топтались на месте и фыркали, рабочий люд по пятому разу проверял подпруги, колесные спицы, инструмент и веревки, которыми был закреплен товар: бочки с соленой рыбой и вяленым мясом, мед, пушнина, пенька, шерсть, речной жемчуг и разнотравье для настоек. У передней крытой повозки разъезжали всадники в серых одномастных плащах.

В крайнем фургоне он увидал жену, поучающую двух слуг, как складывать их пожитки. Рина была на полтора десятка лет моложе его, но время и ее не пощадило: седина тронула каштановые волосы, в уголках глаз залегли сеточки морщин, хоть сами очи — желтовато-зеленые, цвета наливных яблок — ничуть не потускнели. В остальном это была все та же худосочная двадцатилетняя девица, какой он встретил ее в гиблых землях близ Ховеншора.

Феор забрался в фургон попрощаться.

— Уверен, что не поедешь с нами? — без особой надежды спросила Рина, когда донесся протяжный свист, и первые повозки тронулись.

— Хотел бы, но не могу, — покачал головой Феор. Этот разговор повторялся вновь и вновь. Жена не оставляла попыток убедить его в том, что семья важнее какого-то там долга перед Домом и малолетней девчонкой, но Феор был непреклонен. Он не бросит Аммию одну. — Без вас мне будет спокойнее. Если затеется свара, лучше, чтоб вы были подальше.

Рина прильнула к его плечу и прикрыла глаза, но этот редкий момент нежности тут же прервал Сьёрг.

— Отец сказал, что в Башнях я стану главный, — провозгласил он, похваляясь перед матерью