— И каков будет твой первый указ?

— Ехать нельзя. Остаемся здесь.

Все рассмеялись.

— Передавай спасибо доброму толстячку.

— Хорошо, — улыбнулся Феор.

Так она называла Кайни; именно он предложил им поселиться в Башнях у его брата. У Соляного короля было множество обиталищ, родичей и полезных знакомств по всему Нидьёру. С ним Феора связывала старая дружба.

Первый советник напоследок обнял и расцеловал семью, затем спрыгнул с фургона.

— Отошли весть с табунщиками, когда прибудете.

Рина закивала.

— Ждем тебя как можно раньше.

— Раткар приедет со дня на день. Через пару недель станет видно, что он затеял. Если все обойдется, я возвращу вас обратно, — Феор повернулся к Сьёргу, в глазах которого застыли слезы, словно они расставались навсегда, — А ты, разбойник, присматривай за матерью.

— Угу, — угрюмо кивнул сын и притронулся к рукояти меча.

Змея телег и повозок стала карабкаться по холму и скоро потонула в утреннем тумане. Феор перестал различать махавшую рукой Рину и побрел домой, усталый и хмурый, как небо над головой, по которому медленно плыли набухшие снегом и дождем косматые тучи.

По пути советнику встретилось несколько смуглокожих беженцев, направляющихся к реке с удильными снастями и трещащих без умолку на южном наречии. Когда прибудет Раткар, жизнь у них может круто измениться.

Всем было известно, что, несмотря на запрет Хаверона, брат его из Седого Загривка использует на каменоломнях, лесорубках, смолокурнях и в рудниках не охочий люд, а самых настоящих рабов. Обращались с ними соответственно — как с инструментом или с тупой скотиной. В первые дни их истязали, морили голодом и холодом, так что бедняги теряли саму человечность и уподоблялись дворовым псам, которые даже не думают сбежать от изувера хозяина. Никакого жалования за свой труд они не получали. Ходили слухи, что иногда Раткар заковывал в кандалы не только пришлых людей, но и провинившихся жителей собственных деревень.

Самым гиблым местом был Черный Город — настоящая твердыня стародавних времен. Тамошние глубинные копи и плавильни обеспечивали железом весь север и окрестные земли. Сбежать из той крепости нельзя, и если уж раб попадал туда, то участь его была предрешена.

До смерти жены Хаверон строго карал за подобную жестокость и принуждение, но затем жизнь его самого круто переменилась, и он уже не напоминал прежнего грозного владыку. Князь увял, закрылся от мира, перестал реагировать на донесения о беглых мужиках, что в отчаянии приходили к его двору просить защиты от мучителя, а явившийся ему на смену Харси вовсе отмахивался от невольничьего беззакония. Все это развязало Раткару руки, и в рабские поселения его опять потекли орды страдальцев. Он богател, вооружался — и вот к чему это привело.

Регентом он не замедлит утвердить новые порядки, которые окончательно закрепят главенство грубой силы и превратят Дом Негаснущих Звезд в оплот жадных до наживы разбойников. Сгинет много верных людей, прольются реки крови и горьких слез, возможно, вспыхнут бунты, подобные тем, какие Феор помнил по юности в Ховеншоре. Тогда озверевшие от голода и нищеты простолюдины, с боем вырвавшиеся на свободу, с особой жестокостью передавили стражу, а после прошлись огнем и мечом по ближайшим городам.

В то время Феор поднимался на торговле шелком и другими элитными тканями, которые с каждым годом дорожали, ибо секреты их изготовления утрачивались. Во время восстания он и сам едва не попал под горячую руку.

Даже спустя столько лет Феор помнил эти сверкающие гневом глаза смуглых жилистых рабов, кожа которых была исполосована глубокими шрамами от ударов плетей. Доведенные до звериного состояния невыносимыми условиями быта, одержимые одной только местью, они, будто стая шакалов, раздирали господ на части и вешали на первом же дереве людей приказа, они насиловали женщин и поднимали на вилы любого, на ком видели богатое платье или у кого на поясе замечали полный кошель.

Странно было сознавать, что Раткара Феор боится больше, нежели подземного змея Нокташа или нападения порченых. «Нет чудовища страшнее человека» — гласила одна из мудростей Златых Истин, которые он любил перечитывать перед отходом ко сну. Правда, в последнее время он все чаще просиживал за книгами или размышлениями половину ночи, ибо множество тревог одолевало его.

Отряд Тимпая отправился к холмам севернее от Хаонитовых могил. Храмовник обещал слать вести о продвижении и успехах через местных или дозорные разъезды, но прошло уже две недели, а гонцов по-прежнему не было.

Он виделся искушенным ученым, но его советы и предостережения о близости Белого Поветрия приводили в замешательство. Никто не верил, что скверна может так легко перекинуться на север. Если это правда, их ждут беды пострашнее междоусобиц и борьбы за власть.

Семью Красного Барта Феор определил перебраться на время в лечебный дом — там, мол, Шатару будет сподручнее его врачевать. Сам вояка, горючими слезами оплакивающий погибших братьев, шел на поправку, хотя с постели пока не вставал. На расспросы он отвечал скупо, с трудом извлекая из памяти мучительные воспоминания. По его словам, такого чудища он за все свои пятьдесят лет не видывал. Змей взвился из-под земли средь бела дня и раскидал их в два счета. Был он так громаден, что проглатывал целую лошадь, а зубьями дробил крепкие валуны. Всю деревню перевернул он вверх дном, всех ратников покромсал или сожрал, не гнушаясь кольчужной броней и острой сталью. Барта змей зацепил краем и подкинул силищей своей в небо на три сажени, после чего в глазах сварта потемнело. Дальнейшее он помнил плохо: будто бы очнулся и что-то позвало его из мрака, а он, словно завороженный, смиренно пошел. Зачем пошел и что ожидал там найти, Барт не знал, сетуя на чары и морок.

За привычными заботами и приготовлениями к приезду Раткара день пролетел незаметно. Вечером, когда Неугасимое Око в бледно-розовом мареве стало уплывать за горизонт и тени удлинились, утомленный суетой Феор сидел на крыльце княжьего терема и наблюдал за тем, как Аммия упражняется в стрельбе из лука, разя одну мишень за другой.

Ветер ласково трепал ее распущенные волосы. Княжна уже совсем выросла и из девочки превращалась в юную деву, а кожаный доспех лишь подчеркивал ее гибкий стан молодой лани. Видя страсть дочери к воинскому снаряжению, Хаверон с юных лет разрешил ей брать уроки мастерства у лучших стрельцов.

— Феор, скажи, велик наш мир? — спросила вдруг Аммия, чем вывела его из задумчивости.

— Хм, пожалуй, что велик. До побережья южных морей не один месяц пути.Когда я жил в Ховеншоре, там почти ничего не знали о севере и считали, будто здесь обитают неразумные волосатые обезьяны, дальние родичи великанов.

Княжна хихикнула.

— А в Ховеншоре такие же люди, как у нас?

— По виду да, хоть кожа у них темна и одеваются они иначе. Там жарко, и Умирающий Творец карает всякого, кто осмелится выйти днем с непокрытой головой.

Аммия зарычала, когда вторая кряду стрела пролетела мимо цели. Перед следующим выстрелом она потрясла кисть и восстановила дыхание, надеясь вернуть былую меткость. Зазвенела тетива, и на этот раз деревянное чучело содрогнулось от попадания в самое яблочко.

— Я читала о народе, кожу которого Шульд сжег до черноты из-за их жадности.

— Ха, то моавинги, жители пустынь. Их земли на сотни и сотни верст сплошь покрыты белым песком. Я видел их на рынках, торгующих топазами и лазуритами, которые они добывают в глубоких копях.

— А есть люди с жабьими головами или крыльями за спиной?

Феор усмехнулся новой выдумке княжны. Аммия страсть как любила расспрашивать его про всякие чудеса, а иногда сама сочиняла какую-нибудь диковинку и на полном серьезе вела о ней речи.

— Не слыхал. Если и есть, то вряд ли их можно именовать людьми.

— А золотобородые?

— Как же. То люди с далекого запада, их корабли иногда заходили в порты Теима.

— Но на западе же Исчезающие земли. Там нельзя жить.