Здоровяк кивнул.

Регент брезгливо обошел стол и направился к выходу, его свита — следом. Прочие тоже быстро потеряли интерес к погибшему.

Не считая Феора и Кайни, в лечебнице остались только служки и продолжавший клясть все и вся лекарь. Шатар торопливо пытался стереть с себя мерзкую слизь, от которой шел тошнотворный запах.

— Была у него семья? — спросил первый советник.

— Нет. Сирота, — ответил один из помощников, вновь укладывающий воина на спину. От страха его руки все еще тряслись.

Этот безумный предсмертный взгляд надолго запечатлелся в памяти Феора.

Домстолли такой важности проходили в Зале Приемов, ибо вместить всех желающих зимой больше было негде.

Раткар добивался широкой огласки. Всю последнюю неделю его слуги разъезжали по деревням и дворам, горланя весть о том, что изменника Астли подвергнут суду и наверняка голова его скоро распрощается с телом. Заодно к ногам фермеров сыпалось рубленое серебро, дабы они еще долго не забывали своих благодетелей и пришли на выручку в случае нужды.

Оттого все утро южный тракт и дорога на Загривок полнились людьми, и зал быстро набился под завязку. Мужики запрудили все окрестные луга, а на пятачке перед воротами было вовсе не протолкнуться. Не смутил жаждущих зрелища ни поднявшийся накануне ветер, ни снег, летевший хлопьями в лицо. Они горячили себя медом, распевали песни и, пока не началось действо, выходили помериться силой на кулаках.

Внутри стоял запах крови.

Полосы блеклого света, лившиеся из узких окошек, пронизывали зал крест-накрест, а развешанные на опорных балках масляные лампы и длинные тонкие свечи рождали по углам красноватый полумрак.

Немалую часть собравшихся составляли дружинники Раткара. Чтоб утихомирить наиболее громких и недовольных, они не стеснялись отвести плащ и показать рукоять клинка, но даже окрики стражи не могли заставить мужичье галдеть и перешептываться, делясь самыми невообразимыми слухами. Такого переполоха не случалось давно.

Невнятное бормотание временами прорезал чей-то надсадный кашель, отчего Аммия каждый раз вздрагивала. Ее жутко потряхивало от этого сборища. Дурные мысли так и вихрились в голове, едва она представляла, что сегодня должно произойти. Жердинка зябко ежилась и кляла себя, что не надела одежду потеплее платья с меховой подкладкой и шерстяных чулок.

В великом волнении княжна переводила взгляд с одной части толпы на другую, стремясь угадать, кто придет на выручку, когда Феор подаст сигнал. Вот на правой стороне знакомые лица — это закипают от гнева остатки глиняной дружины. Они обступили жену Астли — Сафрид, крепко-сбитую бабу, гордую и сильную. Судя по каменному выражению лица, она была уверена в невиновности мужа и в том, что честь его получится отстоять. На ухо ей что-то шептал Феор. Позади них, вокруг соляного короля устроились его ратники, а в самом углу жались к стене корабелы из Дома Сельдяного Хвоста. Аммия улучила момент, чтобы коротко кивнуть Натану, и он чуть поклонился в ответ.

Ее малое войско перемежали случайные низовцы и бедняки, которые отстояли у входа всю ночь, чтобы попасть в зал в числе первых. Аммия не сомневалась, что их нагнали распорядители Раткара, дабы не дать развернуться защитникам Астли.

Оружие с клинком длиннее ладони при себе могли иметь только дружинники, а потому прочим в решающий момент придется довольствоваться поясными кинжалами.

Левую, большую часть зала, занимали противники воеводы: сварты из Седого Загривка и лихие люди, охочие до серебра. На лицах их читалось ожесточение. Они упивались неизбежностью скорой расправы, переглядываясь, перемигиваясь, скалясь от дурных шуток, кивая друг другу и поддразнивая бурых плащей.

Княжна робко надеялась лишь на то, что план Феора увенчается успехом, и бойни удастся избежать.

Не так давно возле нее восседал Харси. Теперь же кресло принадлежало Раткару, братоубийце. Он прибыл даже раньше, чем привели Астли. Как всегда безупречный с виду: в богатом платье, лощеный, с зачесанными назад волосами. Под лисьим меховым плащом выдавалась белоснежная туника с узорчатой вышивкой, перехваченная наборным поясом, что оттягивали инкрустированные драгоценными камнями ножны — предмет восторгов и зависти многих свартов. Раткар не выказывал никаких признаков тревоги.

Слева от регента, подле молодого писца, в большом кресле беспокойно ерзал Первосуд. Судя по нездоровому цвету лица и кругам под глазами, выспаться в меру ему сегодня не удалось. На столе перед ним высились стопки книг в богатом кожаном переплете. Еще одну поменьше он трепал в руках, то раскрывая и водя пальцем по странице, то захлопывая и поглаживая по толстому корешку. Феор уверил Аммию, что от Хатта справедливости они не дождутся.

Бранчливый и едкий характер Астличастенько служил причиной ссор с Хаттом и раньше, а старик был известен своей злопамятностью и склонностью к мести.

— Сапоги регента можно больше не вощить. Их отлично вылизывает этот червяк, — с презрением отозвался о нем первый советник.

Толпа, разделенная проходом надвое, сплетничала и роптала в ожидании. Ждала и княжна, теребя кончик косицы. Сегодня все решится раз и навсегда, успокаивала она себя.

Наконец, открылись ворота. Снаружи потянуло сквозняком. Внутрь залетели крупные перья снега.

Отвадив подальше от входа зевак, четверо стражников, втащили на порог Астли, скованного по рукам и ногам, как какого-нибудь раба. Одеяние его было грязно и кое-где порвано, поседевшие волосы растрепаны. Бывшего воеводу продержали в темнице почти неделю. Он прожигал всех хищным, безумным взглядом исподлобья и был похож на загнанную росомаху, готовящуюся к последней битве.

— Целое представление устроили, — зарычал он и сузил глаза до щелок. — Потешаться вздумали надо мной?

Толпа загудела, заухала.

Стражники крепче вцепились в Астли и силком протащили к Первосуду, рядом с которым на небольшом столике горела сальная свеча в чеканном подсвечнике. На рассвете перед ней целый час просидел Имм, бормоча какие-то монотонные наговоры.

«Это частичка Умирающего Творца тлеет и слушает нас, пред ним лжу творить не следует», — сказывали в старину, ибо знали, что всякий, кто имел наглость соврать, вскоре заболевал, становился добычей диких зверей или принимал лютую смерть от порченых. Некоторые поговаривали даже, что и самого Скитальца им послал Шульд как проклятье, ибо люди отрекались от старых порядков, и не в почете стали в Нидьёре честность и благородство.

Один из стражей треснул Астли сзади по ногам и усадил его на колени. Так поступали только с простолюдинами, но Раткар не отказал себе в возможности очередной раз унизить одного из главных своих недругов.

Воевода задохнулся от бешенства, попытался встать, но его придавили сразу четверо.

— Да я вас! — заворчал Астли.

— К порядку! — накрыл зал грозный оклик Раткара.

Он кивнул Хатту, и тот звякнул в медный колокольчик. Домстолль начался. Придерживаясь одной рукой за подлокотник, Первосуд встал, отвесил поклон правителям, повернулся лицом к людям и поднял книгу к носу. Надтреснутый голос его эхом отозвался от высоких потолков:

— Астли, сына Другви рода Гудран, мы будем судить тебя сегодня в тяжком злодеянии, ибо ты обвиняешься в намеренном убийстве.

— Я никого не убивал, — зашипел Астли, перебивая его.

— Молчи, когда говорит Первосуд. Слово будет дано тебе в свое время.

Хатт продолжил:

— Сразу два свидетеля указывают на тебя и утверждают, следующее. Злоумышляя вовлечь Дом в раздор, свергнуть регента Дома Харси сына Росселя рода Эффорд и самому править вместо него, Астли обманом заманил его на Хаонитовы могилы в засаду…

Народ ахнул, заволновался, и Хатту пришлось говорить громче.

— …где разбойники по воле его перебили отряд князя до единого человека. Позже с помощью оных разбойников Астли намеревался силой захватить власть в столице и утвердить ее на всем севере! — закончил Хатт и уселся на место.