— Вранье! — вырвалось у княжны, хотя в таком шуме слова эти достигли только первых рядов.

Астли на пару мгновений задержал на ней взор, будто изумляясь, что есть еще у него союзники.

— Тише, девочка, — поднял палец Раткар.

Правое крыло собравшихся негодовало. Кое-кто не стеснялся выкрикивать оскорбления и непристойности, а иные, захлебываясь от нахлынувшей ярости, порывались добраться до лжеца и вырвать ему язык.

Ошеломленный Феор даже вскочил с места и грозно нахмурил брови, но Сафрид потянула его за рукав.

— Большей чуши я в жизни не слыхивал! — всплеснув руками, заворчал он и уселся снова.

Сам Астли не дрогнул. Полным холодного бешенства взглядом он неотрывно буравил Хатта, который продолжал выносить обвинение голосом праведным и напористым, стараясь разжечь огонь гнева у самых бесстрастных:

— Это он устроил жестокую и хладнокровную резню, а после попытался переложить вину на нынешнего светоча воли Шульда — регента Раткара, сына Урдара рода Эффорд! Он вызвался быть Преследователем, но лишь опозорил данную ему высокую власть, попытавшись сокрыть всякие доказательства своей причастности к гнусному убийству! Астли делал все возможное, чтобы направить преследование в неверную сторону, а после подговорил сварта по имени Данни, дабы тот бросил открытый вызов на поединок самому регенту! Однако огонь и звезды не терпят лжи, и невиновность Раткара была явлена!

— Кто поверит в эту… — начал было Астли, но несколько ударов дубинками по спине заставили его замолчать.

Вновь поднялся шум, и немало времени ушло на то, чтобы восстановить порядок.

Аммия едва удерживала в себе бурю возмущения. Великий воевода севера, грозный воин и защитник Дома Негаснущих Звезд был очернен, оболган, а тот, кто совершил все эти преступления, спокойно сидит в высоком кресле и судит его.

— Так предъяви же доказательства и развей наши сомнения, мастер Первосуд, ибо обвинения эти очень серьезны! — громко произнес Раткар.

Хатт отвесил чеканный поклон — более глубокий, чем те, которыми он одаривал Харси и даже Хаверона, — и махнул рукой стражникам у входа.

Двери снова отворились, на несколько мгновений наполнив середину зала светом, и взгляды перенеслись на фигуру непримечательного, низенького юноши в грязной стеганой куртке и овчинной шапке. Вид у того был напуганный, под глазом синяк, губа разбита. Он прихрамывал, пока стражник сопровождал его до возвышения. Ему, должно быть, тоже довелось посидеть в темном порубе на жидкой каше и воде.

— Назовись, — приказал Хатт, когда свидетелю поднесли свечу.

— Ротфрид, сын Тальма.

— Кем ты приходишься этому человеку? — Первосуд кивнул на Астли.

— Вестовым служу у него, — ответил Ротфрид, даже не повернувшись к Астли, и после скорбно добавил: — служил раньше.

— Давно ли?

— Поди три года уже.

— Перед битвой у Хаонитовых могил не отдавал ли он тебе странных распоряжений, не просил ли чего?

Вестовой закивал.

Аммия перевела взгляд на Астли. Воевода выпучил глаза на паренька, будто тот пытался оседлать корову, — должно быть, не ожидал, что именно Ротфрид первый оговорит его.

— Велено было отвезти записку. На Сосновую заставу в северную четверть. Быстро, как только смогу.

— Что ты мелешь, щегол?! — взревел Астли. — Ты лжешь!

— Уймите уже его, — скривил лицо Раткар.

С трудом удерживая Астли, стражники запихнули ему в рот какую-то тряпку.

— Когда это случилось? — спросил Хатт.

— Как есть сразу после совета по чудищу у Шелковицы.

— Читал ли ты записку?

— Читать не читал, печать не можно отворять. Да и не умею я читать-то. Не обучен грамоте.

— Вспомни слово в слово, что тебе сказал тогда Астли. Как напутствовал.

— Отвези, молвил, это послание Серому Хельсу в Сосновую заставу. Коня загони, а до вечера чтоб был там.

Толпа ахнула.

— И ты сделал, как сказано?

— А то как же. Погода тогда хорошая стояла, дождя давно не было, я к сумеркам уже до Порогов доехал, а там и застава под боком.

— Ты передал записку лично в руки Хельсу?

— Ему. Он ее отдал какой-то бабе, а та и прочитала.

— При тебе читали?

— Да.

— Значит, тогда ты узнал, что в ней написано. Что там было?

Ротфрид за миг задумался, как будто припоминая.

— Все я не расслышал, да и не помню хорошенько. Баба сказала: послезавтра… Хаонитовы могилы…поедут две дюжины…место выбери сам… отплачу как договаривались.

Аммию глянула на свои руки, стискивающие подлокотники, и поняла, что вся дрожит, и холод тут уже был не причем. На лицах Феора и Сафрид росло недоумение. На их глазах вестовой без всякого стыда предавал своего командира и бормотал то, что вложили в его уста.

Может, у могильника и были разбойники Серого Хельса, но предводительствовал у них Хедвиг, а значит, Ротфрид лгал, ибо у Астли с этим цепным псом Раткара не могло быть никаких связей.

Глаза воеводы превратились в щелки, он чуть кивал в насмешку словам вестового. Ледник все понял.

Сосновая застава славилась хорошим строевым лесом и приносила большой барыш.Располагалась она на полуострове, с трех сторон оберегаемом ревущими потоками Студеной, которая в том месте не замерзала даже в самую лютую стужу. Несколько лет назад тамошний посадник проморгал появление у себя под носом лихих людей, за что и поплатился жизнью. Власть и весь доход прибрал к рукам Серый Хельс, убийца, мародер и налетчик, давным-давно объявленный на севере человеком вне закона.

Он немедленно отказался от всяких сношений с Домом и перестал отсылать подати. По его приказу на узком перешейке выросла грозная сторожевая башня, которая вместе с высоким тыном и рвом закрыла заставу и от чудищ и от людей. Более ни князь, ни странник не могли проникнуть внутрь без позволения новых хозяев. В то время Аммия повадилась занимать место у печи на ратных советах, а потому хорошо помнила эту историю.

Сам Астли называл заставу не иначе как гнойником и подбивал дядю поскорее выкурить оттуда мерзавцев, но Харси медлил. Феор твердил ему, что поход на своих с мечом только укрепил бы власть бунтарей, придал бы правдоподобия их змеиным голосам, и мирные жители заставы, быть может, навсегда бы отторглись от Дома. Тогда князь решил повременить и оставить все как есть, дать вольным людям пожить одним.

«Еще прибегут за помощью, негодяи!», — призывал попомнить его слова Астли.

Как говаривал учитель Аммии, если что-то нарекли временным, оно останется таковым навеки. Сосновая застава по сей день чуждается княжьих порядков и живет своей жизнью, а Серый Хельс даже подбивает соседние селения присоединиться к нему. Оттого возможная связь его с воеводой выглядела издевкой. Астли скорее задушил бы разбойника голыми руками, чем стал с ним разговаривать.

Хатт задал Ротфриду еще несколько уточняющих вопросов, потом призвал к ответу Тильна, командира воротной стражи, который нехотя подтвердил, что вестовой действительно оставил стены города наутро после ратного совета, а вернулся только к вечеру следующего дня.

Народ в зале заволновался.

Тильн говорил спокойно и уверенно, и во всем городе его знали как честного, порядочного мужа. Он не соврет и не допустит, чтоб им помыкали в чужих интересах.

Наконец, дали слово самому обвиняемому. Его подняли с колен, вынули кляп и приставили поближе постамент с тускло горящей свечой. Зловещие тени заплясали на лице воеводы.

Отплевавшись, Ледник обвел глазами всех перед собой, обернулся, оглядел толпу позади, что-то беззвучно молвил жене.

— Говори же, Астли. Чего ты ждешь? — произнес Хатт. Он старался не смотреть в глаза воеводе, ибо свирепый вид его пугал.

— Жду, когда прогремят трубы и возвестят следующий акт комедии. Вы все тут прекрасно знаете, что сказанное — гнусная ложь. Этот малец, которого я считал своим приемным сыном, — с пренебрежением кивнул он на вестового, — видно, решил выслужиться перед новым князьком. Может, тебя сделают дюжинным или даже приказным, если как следует вылижешь зад.