Он умчался вперед, и червяки опять принялись болтать.

— Кажется, надолго мы едем, — протянул раб, подслушавший, о чем толкуют верховые.

— Что такое?

— Говорят, мост-то совсем обвалился. Хорошо, если к закату доедем, а работать будем ночью, когда лесовики притащат опоры.

— Скажи спасибо, что срочность большая и поэтому тебя вообще везут, а то шел бы пешком двое суток с лопатой наперевес, — сказал Ядди.

— Это точно.

Старкальд сидел как на иголках и изнывал от нахлынувшего беспокойства. На этот раз ни веревок, ни кандалов на нем не было. Вот она, еще одна возможность сбежать. Целую прорву времени они потеряют на дорогу, и неизвестно, сколько провозятся с самим мостом. Рядом будет лес, а ночью можно выгадать момент, чтоб затеряться среди такой толпы и улизнуть.

Но не поздно ли? Что он станет делать после, даже если все получится и его не найдут? Так далеко он не раздумывал.

Навстречу им из серой хмари вынырнуло три крытых дырявым тканевым пологом фургона, которым посчастливилось перебраться через мост до обрушения. Колеса их едва проворачивались от налипших комьев грязи.

Всадники задержали их, и обозные, выпучив глаза и оживленно жестикулируя, в ярких красках поведали им о том, что случилось.

Когда один из фургонов проезжал мимо их телеги, сзади отдернули полог, и дряхлая старуха выбросила какой-то мусор на дорогу. За ней под полотнищем возвышались горы то ли тканевых мер, то ли готовой одежды.

Старуха зыркнула на сорнца и скривилась от его вида. Старкальд окинул ее взглядом, лишенным каких бы то ни было эмоций.

Это верно, что такой, как он, достоин только презрения.

Внезапно другой край полога тоже приподнялся, и возле старой карги показалось еще несколько женщин — судя по всему, будущих служанок. На пару мгновений взору его открылось чье-то точеное, на редкость знакомое лицо. Бирюзовые глаза сверкнули и тотчас исчезли за пологом.

Старкальда словно прошило молнией.

Не помня себя, еще сам не зная отчего, он привстал, пытаясь сообразить, кто перед ним. Голова закружилась, сердце едва дрогнуло и забилось часто-часто. Он ощутил, как дощатое ложе телеги уходит из-под ног.

Разум его отказывался верить.

— Эй, ты чего? Сядь, — толкали Старкальда соседи.

Немедля рядом появился страж и что-то прокричал.

Кажется, по спине лизнул кончик хлыста. Старкальд почти ничего не ощутил. Все прочие чувства, кроме зрения, оставили его.

Не сон ли он зрит? Разве это может быть она? Откуда ей здесь взяться?

Фургон удалялся.

— Гирфи! — в надежде позвал он.

Хриплый голос его потонул в тумане.

Полог долго не приподнимался вновь, и сорнец уже решил, что глаза подвели его, но вот ткань отдернулась, и дыхание его перехватило!

Она! Она!

Сама Хатран не показалась бы ему прекраснее. Девушка что-то ответила, но из-за шума он не ничего не разобрал.

— Гирфи! Это я! — завопил Старкальд, махая рукой.

Она высунулась наполовину из-за борта фургона, кивнула. Услышала.

Сорнец хотел было спрыгнуть, догнать повозку, обнять любимую, но вовремя прикинул, что это сочтут за попытку побега и натравят собак.

Он набрал в грудь воздуха.

— Я вернусь. Жди меня! Вернусь! — выкрикнул Старкальд напоследок, перед тем, как фургон растворился в тумане. Кажется, эхом до него донеслось собственное имя.

Его сбили с ног и уложили в телегу.

— Куда собрался, червяк? Знакомого признал? Уймись, если не хочешь, чтоб жилы порезали. Будешь, как старый Мельох, до конца жизни проволоку крутить, сидя на заднице.

Слова. Глупые и ненужные! Они пролетели мимо ушей. Внутри него разгорался огонь, способный дотла сжечь всю скорбь и ненависть, все горе и сожаление, что терзало его в последние месяцы. Он напоминал утопающего в открытом море, который вдруг увидал на горизонте спасительный парус.

Страж отъехал, и Торн шепнул ему:

— Кто это?

— Сестра, — соврал Старкальд.

***

Гирфи везут в Черный город.

Когда немного подуспокоился, Старкальд попытался удержать мысли, что от нахлынувших чувств разлетались, словно перепуганные птицы.

Бежать нельзя. Придется возвращаться и искать способ вызволить из каменной клетки не только себя, но и ее.

Сложно представить, что за прихоть судьбы вновь свела их вместе. Должно быть, не получив положенную оплату, Лепестки сбыли девушку, словно куль золотого песка. И надо же случиться чуду, что Гирфи отправили именно сюда, в мертвую пустошь, прислуживать какому-нибудь ставленнику Молота, а то и ему самому.

Едва Старкальд подумал об этом, как рожденная внезапной радостью улыбка на лице его сошла на нет. Теперь и она изведает все тяготы и лишения рабской жизни. Девушка миловидна. Кто знает, чем ее заставят заниматься, рассмотри ее как следует новый хозяин.

Не позволю, твердо решил Старкальд, сжимая кулаки. Воля и жажда жизни возвратились к нему, и теперь он готов был свернуть горы и голыми руками перебить половину стражи Черного города, только бы выбраться из этой передряги вместе с Гирфи.

Когда и без того тусклый дневной свет стал меркнуть а краски выцветать, дорога пошла в гору. Скоро послышался шум и разноголосица впереди — они догнали лесорубов, волочивших двойкой лошадей ствол громадной лиственницы, который должен был пойти на замену рухнувшей опоре.

Добрались до моста. Овраг здесь тянулся далеко по обе стороны от тракта, а к югу вовсе превращался в широкое ущелье, и объездная дорога отняла бы значительно больше времени, чем ремонт на скорую руку. На другом краю оврага столпилось уже пять фургонов и несколько телег. У опушки леса обозные разбили небольшой лагерь — там горели костры, и в ночное небо, на котором только-только стали проявляться звезды, поднимались столбики серого дыма.

Продольные балки моста с одной стороны рухнули в пропасть, а вместе с ними и часть настила. Теперь бревна грудой валялись на дне оврага, загораживая течение набухшего ручья, вдоль которого протянулась подмытая, наполовину сгнившая опора. Там, внизу, копошилось с факелами несколько человек.

Червяков отправили помогать им перегораживать ручей, дабы можно было выкопать яму для нового столба. Тут же все они вымокли до последней нитки и перемазались в грязи. Сверху их осыпали бранью дружинники, которые не желали мараться, и вместо того, чтобы заняться делом, только поучали, как надо устроить то или другое.

От холода Старкальд дрожал, точно осиновый лист. Но вот широченный ствол наконец подали с края оврага и опустили в углубление под радостные возгласы.

Едва яму завалили землей и как следует утрамбовали, один из вившихся неподалеку псов вдруг поднял голову, застыл и навострил уши. С вершин деревьев с граем вспорхнуло несколько воронов. Сверху стал доноситься особенно громкий гвалт, крики и лошадиное ржание.

— Чего это там? — спросил Ядди у пары лучников, что караулили их.

Стражник постарше прислушался и кивнул второму, чтоб сходил проверил — с низины они все равно ничего не увидели бы. Молодой нехотя поднялся было на пригорок, но тут со стороны лагеря отчетливо донесся металлический лязг, а потом овраг огласили человеческие вопли, которые заглушил протяжный низкий рев.

Все они так и присели.

— Тварь вернулась! — дрогнувшим голосом пискнул Торн.

Старший, к его чести, не испугался.

— Хальд, ведем этих наверх, к телеге! Недоброе там творится!

Цепляясь за кусты, они взобрались по холму, выбежали к тракту и, как вкопанные, встали у края оврага.

— Лесники удрали уже! И ваши с ними! — крикнул им возница, что отчаянно пытался удержать кобылу. Та рвалась с узды, устрашенная картиной на противоположном склоне.

Там, озаряемый светом костров, виднелся силуэт невообразимого гиганта, чья голова возвышалась даже над верхушками корявых дубов. Десятки щупалец его извивались, стремясь добраться и до того, кто, обнажив меч, храбро бросился на врага, и до того, кто, не помня себя, обратил стопы к лесной чаще.