Рчар смерил его странным взглядом.

— А Стракаль не расскажется солнцу?

Сорнец криво усмехнулся, хотя по излишне серьезному лицу южанина нельзя было сказать, что он шутит.

— Не расскажу. Даю слово.

Рчар присел на корточки и молча уставился на него сверху вниз.

— Что? — поднял бровь Старкальд.

Южанин просто глядел, обветренные губы его растягивались в загадочной усмешке, и отчего-то Старкальду стало от нее не по себе. Он не имел представления, какой сюрприз этот сумасброд выдаст на сей раз.

Рчар не двигался, и только зрачки его глаз бегали по лицу сорнца. В сумеречном свете из карих они превратились в угольно черные, а внутри их будто рождалось что-то — искра или отблеск пламени.

Откуда-то потянуло холодом — не тем, какой раздувает зима, а иным, что приходит вместе с необъяснимым, неизведанным страхом.

Вдруг Рчар широко открыл рот, и Старкальд отпрянул, задохнувшись от изумления.

На него хлынул поток теплого света, исходивший от пульсирующей красноватой сферы на месте языка, будто там зажгли масляный факел.

Солнце. У него во рту вспыхнуло маленькое солнце.

Сорнец застыл, остолбенев от увиденного, а в глазах его отражались крошечные язычки пламени.

Что это? Какой-то трюк или обман? Быть может, Рчар наложил на него чары, отбирающие волю и заставляющие наблюдать то, чего нет.

Это продолжалось недолго. Рчар проглотил солнце, и спустя мгновение огонь угас. Глаза его вновь сделались добрыми и чуть лукавыми.

— Скажись, Стракаль, понравилось ли Стракалю колдование Рчара? — спокойно спросил он.

Старкальд открыл было рот, чтобы ответить, но тут что-то щелкнуло перед самым ухом, и плечо ошпарило болью. Мигом его возвратило в привычный мир серости и рутины.

— Чего встали, вши собачьи?! Давно плеть вас не целовала?! — рявкнул на них надсмотрщик, подбирая хвост кнута.

Случай поговорить с южанином представился только ночью, когда снаружи поднялся дурной ветер, и их шепот едва слышали даже червяки, что спали рядом на соломенных циновках, оглашая стены бараков нестройным храпом.

Вытянутое помещение, наполовину вросшее в землю, освещала печка и несколько светцов — кто-то чинил одежду костяной иглой. Другого времени на такие дела не находилось. Рчар лежал, заложив руки за голову и уставившись в потолок. Казалось, он никогда не спит.

— Что это было в фургоне? Чары? — тихонько спросил сорнец, приподнявшись на локте.

Южанин повернулся к нему.

— Колдование. Старкальд же сам требовался.

— Я думал, что ты только шутишь. Кто же ты такой?

— Рчар, — пожал плечами колдун.

Старкальд покачал головой, сообразив, что подобными вопросами от него ничего не добьешься.

— А что за свет я видел?

— Это маленькое солнце Рчара. Собственное небольшое солнце.

— Солнце…как у тебя это получается?

— Все люди рождавались от солнца и нестись внутри малую часть.

— Ну, нет. Я знаю только одного человека, у которого во рту солнце. Это ты. Разве оно не обжигает?

— Не-ет. То солнце Рчара.

Южанин вдруг нахмурился и бросил на Старкальда опасливый взгляд. В полутьме глаза его странно светились.

— Только Стракаль не должен говориться большому солнцу, что Рчар делает малые колдования без спроса.

Сорнец закивал, хоть понятия не имел, каким способом может достучаться до светила.

Прошли недели с того момента, как сердце его окончательно распростилось с возможностью вернуть Гирфи, но теперь робкий лучик надежды вновь зажегся, и Старкальда объяло нетерпеливое возбуждение. Если на его стороне окажется колдун, он разберется с Лепестками и без труда отыщет возлюбленную.

— Ты действительно можешь вытащить нас отсюда? — тихонько спросил он, придвинувшись поближе.

— Рчар можется, да только сейчас не нужно никуда идтись. Нужно ждаться, — туманно ответил Рчар.

— Чего ждать?

— Да тише вы там, дайте поспать! — шикнул на них один из невольников, и сорнцу пришлось вернуться на свою койку — ветер немного затих, и он боялся, что их могут подслушать.

— Однажды Стракаль встретит деву с глазами цвета сирени и покажется той деве солнце, — напоследок загадочно прошептал Рчар.

Старкальд не сообразил, что он имеет в виду.

Больше в эту ночь Рчар ничего ему не сказал, но засыпая, Старкальд снова и снова представлял алое пламя, рожденное его колдовским даром.

На севере верили в добрую сталь и крепкий щит, а ко всякому ведовству, наговорам и волшбе относились с опаской, а то и с презрением. Здесь это считали делом нечестным, порочным и противным самому божественному замыслу. Всякий, обретший славу колдуна, становился изгоем, а иной раз его даже побивали, независимо от того, добро он творил или зло, действительно ли умел колдовать или попросту дурил неотесанных мужиков.

Другое дело — шаманы на Дальнем севере. Они живут в полной дикости, едят сырое мясо, не знают огня. Говорят, что они общаются с духами, предсказывают погоду и могут исцелять смертельные раны. Каменные шаманы оседлы, но Шагающие иногда забредают к Искорке, где их боятся, как проклятья.

Рчар, несомненно, обладал некой силой, великой и пугающей. Но откуда он взялся на его пути?

***

Следующим днем поднялся переполох. Гонец привез весть о том, что взбухший от снега и дождей ручей, который они проезжали по пути сюда, подмыл опоры моста, и бревенчатый настил рухнул в ущелье вместе с одной из телег обоза — трое бедняг погибло. Только половине поезда удалось проскочить, прочие же фургоны отрезало на той стороне.

— Поедете на починку, — заявил червякам распорядитель после утренней кормежки.

Невольники растерянно переглянулись. Даже старожилы редко получали возможность выбраться за стены. Обычно на работы снаружи привлекали свободных, но для такого крупного и срочного дела их сил недостанет.

— Ну, чего встали?! Давай живее к сараям!

Не успел Старкальд опомниться, как выкатили телегу с инструментом, нагнали еще дюжину рабов, среди которых оказались Ядди и Торн, и вот уже перед ними раскрылись ворота. Сорнец поискал взглядом Рчара, но того, как назло, не было.

Дрожь охватила его, едва он очутился по ту сторону стен. Всего месяц пробыл он взаперти, а уже отвык от ощущения свободы. Впрочем, дабы не появилось охоты сбежать, с ними, кроме смотрителей с луками, отправили собак из местной псарни — поджарых, резвых и злых. Однажды Старкальду довелось увидеть, как такой пес по команде набрасывается на человека — будто камень, пущеный из пращи. Собаки задорно бежали впереди колонны, иногда останавливаясь, чтобы обнюхать или пометить чахлый куст.

Ехали медленно. Даль заволокло сырым туманом, скрывавшим от глаз весь мир, отчего мерещилось, будто телега катится посреди беспредельной пустоты. Тракт совсем размок, хоть его и посыпали отвалом горной породы. Копыта лошадей разъезжались в грязи, и возница без конца бранился, поминая скитальцеву мать.

Торн втянул в ноздри напитанный влагой воздух и с наслаждением прикрыл глаза, расплывшись в улыбке.

— Да-а уж. Вот он, запах свободы. Я уж успел отвыкнуть.

— Да будет тебе. Это пахнет дерьмом и застарелым потом от твоей робы, — подсказал ему неугомонный Ядди, быстро ставший своим среди червяков и приобретший роль заводилы.

Раздалось несколько смешков. Благодаря Ядди в них еще не совсем умерло чувство юмора. Без него здесь не выжить.

— А ты, Старкальд, чего башкой вертишь? Никак, хрен свой потерял? Держи вот, можешь не благодарить, я его случайно нашел.

Ядди вдруг вытащил откуда-то из рукава тонкую грязную морковку и протянул ее Старкальду с заговорщическим видом.

Невольники захихикали. Сорнцу же было не до шуток. Он буркнул что-то в ответ и отмахнулся, и Ядди вновь пристал к Торну.

После очередного взрыва хохота к ним подскочило двое стражей, хмурых, как гроза — должно быть, они получили хороший нагоняй от Молота.

— А ну, заткнулись там, вшивые. Работать будете до самого утра без жратвы!