— В россыпь! Сзади заходи! Стреляй! — ревели дюжинные, но напустившийся ужас затмевал любые приказы и лишал воли самых отважных.

Мощными ударами чудище расшвыривало немногочисленных бойцов, словно буйный ребенок — вырезанных из дерева игрушечных свартов. Те отчаянно поливали его стрелами, целясь в глаза, бросались с топором и копьем, тыкали горящими головнями, но особого вреда нанести не могли. Одним за другим дружинники попадали в цепкие объятья — ребра их трещали, хребты переламывались.

— Делать что будем?! — кликнул младший страж.

Глаза его были, как два блюдца, он не смел ни вступить в бой, ни побежать первым.

— Что, не поможете своим?! Они же умирают там! — крикнул Старкальд.

— Заткни пасть!

Старший колебался. Теперь неугасимый страх безошибочно угадывался в его темных глазах. Пробраться к своим скоро было нельзя: пришлось бы спуститься в овраг и подняться с другой стороны, но к этому времени в живых не останется никого. Да и что могут два меча против такого исполина?

— Уходить надо! Не поможем! — заорал молодой страж то ли своему соратнику, то ли вознице.

Последний извергал шквал матерных ругательств. Упирающаяся лошадь его совсем взбеленилась. Она дергала и кусала поводья, а когда чудовище вновь заголосило, кожаные ремешки лопнули. Кобыла вырвалась из упряжки и галопом бросилась во мрак. Кляня ее на чем свет стоит, толстый возница спрыгнул с бесполезной телеги и побежал за ней, напрочь позабыв о своей суме.

Старкальд глянул еще раз на побоище на той стороне.

По всему было ясно — силы не равны. Две дюжины долго не протянут. Бой едва начался, а поляну уже усеивали трупы и тяжелораненые: придавленные, размолоченные, разорванные могучими щупальцами. Боевые кличи все чаще сменялись предсмертными воплями. Трудно было поверить, что человек может извлекать из глотки такие звуки.

Очередного защитника порождение мрака схватило за ноги, а после ударило о полусгоревший хворост костра, взметая снопы рыжих искр. Истерзанный труп полетел к своим, а тварь опять утробно загремела, и от жуткого звука этого остатки дружины дрогнули окончательно. Одни побросали щиты и побежали к оврагу, а другие, перепуганные до смерти, на четвереньках уползали к опушке, стремясь найти спасение в лесу.

Расправившись с людьми, чудище принялось топтать костры, и огней на той стороне скоро не стало. Зверь превратился из пылающего вихря щупалец в сгусток мрака, еще более грозный и пугающий. Не оставалось сомнений, что при его размерах, гигант запросто переползет через ущелье, и если они не поспешат, догнать их для него не составит большого труда.

Завидев это, старший коротко произнес:

— Уносим ноги.

Грозные, кровожадные псы все куда-то подевались, поэтому и без отмашки дружинника часть рабов прянула в стороны. Из невольников вновь они превратились в свободных, и каждый стал сам себе хозяин.

Один лишь Старкальд сообразил кинуться к оставленному на козлах мешку возницы и, пошарив внутри, извлек длинный нож.

Ночь была безлунна, и темнота на узкой просеке стояла хоть глаз выколи. Они то и дело натыкались друг на друга, оскальзывались в грязи, падали и беспрерывно бранились. Безудержный страх подгонял их.

Старкальд оглянулся, и впотьмах оступился на какой-то кочке. Ступню пронзила острая боль. Он охнул и схватился за ногу, пропуская вперед прочих червяков. Никто не задержался, чтобы помочь.

Но что это?

Ковыляя как можно быстрее, сорнец приметил какое-то движение в трех десятках шагов у опушки. Сперва он подумал, что кто-то из невольников решил схорониться среди деревьев, но скоро понял — это никакие не люди.

Порченые! Они тащили в чащу массивное тело возницы.

Здоровых чудищ часто сопровождали твари поменьше — падальщики, питающиеся за счет него. Они следуют за таким гигантом, будто стая за вожаком, и бояться в первую очередь стоит их.

Впереди послышались крики. Задыхаясь, отставший от основной группы Старкальд одолел новый подъем и увидал, как со стороны леса на растянувшуюся цепочку бегущих нахлынули черные тени.

Это конец. Им не уйти.

Густой, ползучий мрак поглотил беглецов, словно морская волна. Деваться им было некуда. Беззащитные, вооруженные кто палкой, кто камнем, невольники жались к двум стражам, имевшим при себе клинки. Звери не оставят им ни единого шанса.

На краткие мгновения разразилась битва, но не успел Старкальд опомниться, как визги и вопли впереди затихли. Лишь темные звериные фигуры мельтешили теперь у полоски тракта. Доносилось приглушенное шипение и омерзительное, вызывающее тошноту чавканье.

Старкальд похолодел. Ядди, Торн, другие рабы — все они сгинули. Помощи ждать неоткуда.

Сорнец затравленно оглядел лес справа и слева от себя, ожидая, что в любой момент нападут и на него самого. Донельзя уставший, оборванный, в отсыревшей робе, поверх которой была накинута старая меховая куртка, он изготовился к драке. Не за себя, а за Гирфи. Пусть лезвие его жалкого ножичка едва превышает ладонь, он выживет и вернется за ней.

Он хотел было укрыться за широкими стволами дубов, но перед ними рос густой орешник. Лезть через него нельзя — любой треск выдаст его. Назад тоже не пройти. Пришлось в полуприседе пробираться вдоль дороги прямо под носом у порченых, которые наслаждались пиром и за запахом крови не чуяли рядом еще одну жертву.

Вперед, не торопясь.

Прижимая лезвие ножа к запястью, Старкальд старался дышать тише и не дрожать, но мороз силой воли не одолеешь. На побоище он смотрел только боковым зрением, дабы не выдать себя блеском глаз. И даже так его едва не выворачивало от зрелища копошащихся, снующих туда-сюда тварей. Одни склонились над растерзанными телами, другие лакомились добычей в стороне.

Он уже почти преодолел злосчастное место, когда подвернувшаяся некстати ветка громко хрустнула под ногой.

Сердце его замерло.

Один порченый издал булькающий звук, привстал и будто бы уставился в сторону, где распластался в грязи Старкальд. В следующий миг поднялось еще несколько голов. Все они как по команде рванули к нему.

Попался-таки.

Он был опытным воином, но сражался больше в строю, со щитом и при свете дня, а без прикрытия спины и самый искусный сварт долго не выстоит. Короткий кинжал, скорее даже нож — не ровня длинному мечу, позволявшему держать врага на расстоянии. Да и кромешный мрак надежды не прибавлял.

Их было около дюжины.

Первый увидевший Старкальда уже одним прыжком перемахнул через своих и с грозным звериным рыком приближался, оценивал угрозу, исходившую от мерцающего в ночи клинка. Хищно скалясь и шипя, он дожидался, пока подступят остальные.

Они не заставили себя ждать. Тьма, глухая и клубящаяся, принимала облик обезображенных хворью людей. Порченые обходили с боков, норовя зайти за спину.

Пошел дождь.

Он резко двинулся навстречу первому и полоснул того по горлу. Бестия отпрянула было, но удара не избежала. Брызнула поганая кровь, а тварь, захлебываясь, припала к земле.

Еще двое с пронзительным визгом прыгнули почти в один момент. От первого броска он отскочил, а движение второго заметил слишком поздно, и времени хватило только, чтоб выставить кинжал перед собой. Тварь напоролась грудью на острие и жалобно взвыла, но исхитрилась достать его по-волчьи длинными когтями.

Плечо вспыхнуло болью. Сорнец зашипел и скривился.

Со всех сторон к нему потянулись тени. Порченые не дали и мгновения, чтоб опомниться. Пропустишь одну — умрешь.

Старкальд пятился и уходил вправо, дабы не дать себя окружить, но кинжал не давал большой форы. Одного врага он свалил подножкой, после чего вонзил клинок в шею. Еще двух подловил на том, что нарочно становился к ним боком, дожидался шиканья с которым ночные создания обыкновенно нападали, а после резко разворачивался в их сторону и выверенным ударом лишал подобия жизни.

Он рубил, кромсал, пырял, взметая брызги крови, что смешивались с водяной взвесью и слепили глаза — приходилось то и дело утирать лицо локтями.