Ворота распахнулись, и они въехали в острожек. Высокий частокол скрывал утоптанный двор, дюжину хибар и землянок, над которыми вился сероватый дымок. К ним примостились загоны для скота, клети и дровняки. Здесь кипела лагерная жизнь: двое тащили визжащего и упирающегося хряка на забой, парнишка с гвоздем в зубах примеривал к копытам жеребца подкову, кто-то колол дрова, бабы сновали туда-сюда с кучей тряпья, с грудным дитем или кадкой, полной воды.

Лесовики — люди мрачные и дикие, за годы непростой жизни в глуши они стали сродни волкам. Нужда иссушила и выветрила их лица, ожесточила нрав.

У самого большого дома их скинули с телеги. Откуда-то с лаем вылетела целая свора собак и непременно растерзала бы их, если б воздух не прорезал тонкий свист, заставивший псов присмиреть.

Тяжелая бурая шкура, что заменяла дверь, поднялась, и в сопровождении двух верзил-близнецов оттуда вышел суховатый мужичок с тронутым оспой лицом. Он был гол по пояс, резаные шрамы на безволосой груди свидетельствовали о том, что проливать кровью — свою ли, чужую, — ему не впервой. Вздернутый подбородок и колючий взгляд с прищуром выдавал человека кичливого и скорого на гнев. Каштановые волосы с проседью он стягивал сзади шнурком, а усы ровнял коротко на манер башенцев.

— Рука, Раз отыскал этих в лесу, — доложил один из их пленителей, — наши дальше пошли. Может, еще будет чем поживиться.

Старкальд вспомнил, что предводителя лесного клана звали Красной Рукой или просто Рукой, а их помощников — Пальцами, нередко клички их сокращались до чисел: Раз, Два.

Вожак чуть прихрамывал и при каждом шаге корчил лицо от боли. Подойдя, он скрестил жилистые руки, смерил взглядом пленников и презрительно хмыкнул, увидав облачение Старкальда.

— Кто же тебя раздел, воин? Поддоспешник с отметинами, а кольчуги нет. Наши что ли похозяйничать успели?

— Нет, нет, Рука, не брали. Железа у них никакого не было, — поспешил оправдаться пленитель.

— Да и боты такие мастерят ратникам. Ты будешь из отряда регента. А друг твой, — Рука перевел взор на Рчара, — друг твой скорее похож на бродягу. Вас порченые поколотили?

Сорнцу совсем не улыбалось выкладывать историю своей измены.

— Меня Старкальд зовут. Ты прав, я дружинник, был с Вшивой Бородой, когда на нас напал какой-то большой отряд. Люди, не порченые. А этот, — Старкальд указал на Рчара, — просто мимо проезжал.

— Регента полонили?

— Убили, — не поведя бровью, ответил сорнец.

Рука встопорщил усы и присвистнул. Амбалы рядом уставились друг на друга.

— Ого! Чудные дела у вас там творятся. Волк медведя кусает. Ну, мне игры городской знати не интересы. Надеюсь, хоть добычу оставили.

— Куда прикажешь этих молодцев?

— Здоровяка в клетку, сгодится для кирки. А второго кончайте и на корм свиньям. Мусор, только жрать и срать будет.

Старкальд с жалостью глянул на Рчара. Тот все так же улыбался, точно не уяснил из сказанного ни слова.

Нельзя так!

— Рука, прикажи снять путы и отпустить нас! Мы единственные свидетели убийства! Вернемся в Искорку, все расскажем, и княжна наградит тебя! — выкрикнул сорнец.

Рука вдруг странно посмотрел на него, лицо вожака растянулось в редкозубой улыбке. Заухмылялись и стоявшие рядом, а особенно тот лесовик, что привел их.

— Предлагаешь довериться тому, у кого на лбу написано, что он предатель?

Поднялся громовой хохот. Старкальд смешался, вспыхнул. Когда смывал грязь в речке, он пытался рассмотреть свежий шрам в отражении, но ничего не разобрал. Неужто, там что-то постыдное?

Рука схватил его за подбородок и прошипел с ненавистью:

— Вы, собаки столичные, не знаете цену своему слову.

Тут же подскочили псы, перенявшие злобу по тону хозяина. Они скалили зубы и истекали пеной в двух шагах от Старкальда — одно слово и вцепятся.

— Князек этот ваш обещал уберечь наши земли, а вместо того заперся в своем каменном мешке и шагу ступить из него не смел. Первый раз дождались за столько лет! Явился и сразу помер, вот так шутка! — дальше Рука продолжил спокойнее: — Дела мне нет до ваших усобиц. И служить роду Эффорд я не намерен, рубленой монеты не возьму от них. А за тебя, приблуду, я и так выручу серебра. Убрать их с глаз долой!

Старкальд попытался еще что-то сказать, стал вырываться, но удавку его потянули, и он захрипел.

Один из здоровяков, принявший роль палача, отвел Рчара подальше от дома, словно послушную овцу, извлек из-за кушака топорик, подкинул над головой, желая, видно, выказать удаль, но обратно его уже не поймал. Рубило вдруг выскочило из топорища и отлетело в сторону, оставив воина таращиться на упавшую подле него деревяшку.

Лесовики снова загоготали.

— Не смеши гостей, Шольм. Поди к Хулаю, он вобьет тебе клин в древко, коли ты сам не сообразил, — с издевкой пробормотал Рука.

Осрамившийся воин от стыда не знал куда деться. Он глупо озирался и сыпал бранью, выискивая клинок в серебреной от снега траве. Собрат, вздумавший ему подсобить, схватил южанина за волосы, взялся за рукоять, дернул раз-другой и в недоумении опустил взгляд к поясу. Как увалень не напрягался, высвободить оружие не получалось.

Веселье враз стихло. Даже псы заскулили и попятились к дому, подобрав хвосты.

— Этого, верно, духи берегут! — выпалил их сопровождающий и недоуменно воззрился на Рчара. — Нельзя его убивать, худо будет. Скажи, Рука?

Главарь на несколько мгновений растерялся от такого чуда, но потом вернул лицу привычное надменное выражение.

— Правду говоришь, — протянул он. — Мане такой гребец не нужен. Так и быть, пусть тоже посидит на цепи пару дней, пока я не решу, что с ним делать.

Рука скрылся в доме, и только тогда у детины получилось выдернуть палаш из ножен.

— Колдовство, не иначе! — проворчал он и глянул на южанина с суеверным страхом, не зная, каких еще фокусов от него ожидать.

Даже когда их волокли к обмазанной глиной плетневой клети рядом с конюшнями, со Рчаром обходились бережно. Пленников посадили на короткую толстую цепь, будто собак, и оставили на грязном сене. О побеге нечего было и мечтать.

К сараю тотчас сбежались мальчишки и стали их задирать, но скоро и они потеряли интерес.

Привалившись к стене, Рчар молчал, словно чуя, что в таком состоянии Старкальда лучше не донимать. Сорнец закипал от бессильной злобы. Вот и пошли прахом все его чаяния. Одна мимолетная глупость породила другую, безобидное развлечение переросло в зависимость с чудовищными последствиями. Он рискнул, поставил все, что имел, и продулся в пух и прах. Теперь даже жизнь Гирфи не зависела от него.

А что будет с севером? Харси мертв, Аммия мала, и править не может. Старкальд слабо разбирался в делах наследования, но по всему выходило, что законным регентом при ней должен стать Раткар. Оттого наверняка он и затеял весь этот разбойничий фортель. Интересно, как он обставит его? Ведь следы такой битвы не утаишь, а раны укажут и дурню, что людей сразила острая сталь, а не клыки и когти чудовищ. А что если кому-нибудь из передового отряда или обозников удалось укрыться, сбежать? Тогда истинная причина гибели регента откроется еще раньше, вспыхнут бунты, начнется усобица. Но Раткар хитер, он наверняка все предусмотрел и перекрыл пути отхода. Быть может, знал он и о дворе лесовиков неподалеку, догадывался о том, что они пойдут обшаривать мертвецов и заранее подкинул им слух о готовящемся бое. Множество следов у Могил еще пуще запутает и осложнит дело. Не учел наместник из Загривка лишь того, что головорезам захочется измыслить мучительной смерти горе-предателю, а рядом вдруг окажется человек, который его вызволит.

Дом ожидает немало потрясений, если Раткар придет к власти. Стариков, симпатизирующим Аммии как Хавероновской крови осталось немного, а теперь, должно быть, еще поубавится. Все из-за дурня Харси — при жизни он не внял советам и не обзавелся силой, способной в трудный момент сплотиться вокруг него или маленькой княжны. Старкальду было жаль девчонку, но ему хватало и своих забот.