Думы его мрачнели под волной мутной грязи, в которую он ввязался. В своем ли он был уме, когда ставил баснословные по меркам простого сварта суммы на кон? Не спятил ли, когда решился на измену и убийство? Кто он теперь? Предатель! Перебежчик! Головорез! До сих пор Старкальд лелеял надежду о том, что выкупит Гирфи, уедет подальше и начнет жизнь заново, а преступления его со временем забудутся. Теперь же все лишилось смысла, и тяжесть содеянного навалилась на него, будто каменный валун.

Раны на лбу его горели, но дух сжигал стократ сильный жар. Хотелось схватить меч, рубить, кромсать кого попало, рвать зубами, хотелось драть на себе волосы и выколоть глаза, хотелось броситься в реку и забыться в вечном покое на илистом дне. Для чего жить? Неужели после такого у него достанет наглости дышать и марать ступнями землю?

Но он должен. Хотя бы ради Гирфи, на которую теперь и глаза поднять будет стыдно. Что она скажет, узнай о случившемся? Все равно. Только она у него осталась.

Гирфи. Где она сейчас? Всего неделю назад он прикасался к ее русым, подобным шелку волосам, гладил плечи, целовал.

В мучительных размышлениях Старкальд не заметил, как на деревню легли сумерки. Зажглись огни у сторожевых вышек, скот загнали в хлевы, люди попрятались в утлые домишки. Густо повалил снег.

Беспросветная тьма окружила его. Она давила и высасывала остатки сил, кормила мучительными видениями, вкладывала в уши стоны и крики раненых. Старкальд мотал головой, стонал сам и отмахивался от наседающих призраков, вязнул в этом черном мареве бреда, отчаянно цепляясь за реальность, хотя та была еще ужаснее.

Ночь тянулась и тянулась.

Каждый час, проведенный в этом сарае, отдалял его от Гирфи, а сделать он ничего не мог. Наверняка, за миловидность ее не убьют, а найдут другое применение, о каком думать совсем не хотелось.

Колючий холод проникал до самых костей. Пока он дрожал, зарывшись в солому, вдруг нахлынули воспоминания о том, как судьба впервые свела его с любимой, и светлые грезы эти позволили беспокойному разуму забыться.

***

Старкальд не знал своих родителей. Много раз он представлял лицо матери, но в голове рождались лишь неясные, расплывающиеся образы. Быть может, она погибла или просто избавилась от него. Такое часто случалось в ту голодную пору.

Детство он памятовал плохо. Он дрожал от холода в мусорной яме, выпрашивал еду перед харчевней у каких-то строителей в засаленных робах, а его гнали или хуже — не обращали внимания, будто он пустое место.

Из города его спровадили, там хватало своих нищих. Какое-то время он побирался у руин давно покинутого монастыря и навидался в тех местах много жути, о которой предпочитал не вспоминать.

Потом его подобрал один сердобольный торгаш из Сорна и заставил за плошку каши с утра до вечера чистить и разделывать рыбу в лавке, отчего Старкальд настолько пропитался ею, что тошнотворный запах трески не выветрился даже месяцы спустя. От торгаша он, в конце концов, улизнул и оказался на службе у местного землевладельца Доннара Черного Быка, где поначалу ухаживал за лошадьми и украдкой наблюдал за тренировочными боями его личной дружины. К тому времени Старкальд повзрослел и раздался в плечах, и после очередной неудачной стычки с порчеными, где полегла целая дюжина ратников, Доннар счел, что такой здоровенный малец годится в строй, если его подучить обращаться с копьем, щитом и мечом, да показать какой стороной следует садиться на лошадь. Так у Старкальда началась воинская жизнь с каждодневными выматывающими упражнениями, суровым распорядком дня и неотвратимыми попойками по выходным. Ему даже стали платить, когда спустя несколько месяцев из учеников и новобранцев он превратился в сносного мечника и получил свой первый боевой опыт. Как большинство соратников, все имеющиеся монеты он просаживал на вино и шлюх или проигрывал в кости. Тогда-то страсть к игре и стала затягивать петлю на его шее. Когда удача благоволила, он не помнил себя от азарта и готов был поставить на кон все, что имеет. Нередко Старкальд обдирал собратьев до нитки, но иногда и сам вставал из-за стола с пустым кошелем.

Доннар помер, а наследники затеяли свару за его земли и изрядно помотали друг друга. Серебро у них вышло, большая часть дружины разбежалась.

Старкальд перебрался в Искорку и присягнул на верность князю Хаверону, мужу уважаемому, крепкому и суровому. Таким и должен быть хороший правитель, не то что трусливый и бестолковый Харси. Умелых бойцов князь привечал радушно, поэтому Старкальд пришелся ко двору.

Как-то раз он возвращался с объезда противоположного берега Студеной и окрестного полесья. Лето подходило к концу, и знойные дни все чаще сменялись пасмурными, а могучий ветер неустанно гнал над лесом низкие сизые тучи.

С холма он заметил чью-то стройную фигуру в сером сарафане, склонившуюся над темной рябью воды у схода, где обычно стирали бабы. Мелькнувшие в распущенных волосах голубые ленты выдавали в ней незамужнюю девушку.

Дороги размокли, кобыла спускалась по грязи нерешительно, боясь оскользнуться, и когда он, наконец, одолел кручу, молодка с лоханью у бока, озираясь, уже переходила мост. Прелестный стан ее и соблазнительные округлости приглянулись сварту, и он до того расхрабрился, что помахал ей. Девица была уже далеко, но, кажется, уголки ее губ дрогнули в улыбке.

Старкальду, как и многим дружинникам, живущим одной только службой, ухаживания давались тяжело. Он понятия не имел, как себя вести с красавицами и о чем с ними толковать. Весь его скудный опыт основывался на потешных играх с чумазыми нищенками в раннем детстве. Позже его пополнила продажная любовь на набитом соломой тюфяке в задней комнатушке сорнского борделя. Однако, Старкальд не упускал случая важно проехать на гнедом коне мимо девиц, распрямляя стан, нарочито вглядываясь куда-нибудь вдаль и подменяя робость показным горделивым равнодушием.

Он уже собирался дернуть поводья, как вдруг на берегу что-то ярко блеснуло. Сорнец присмотрелся, спешился и нашел среди гладких камешков серебряную застежку, которую, должно быть, обронила девушка. Обе стороны плетеной, будто коса, дужки оканчивались головами чудных змей, а игла походила на клинок фальшиона — короткого тяжелого меча с искривленным лезвием, любимым оружием странников с юга. Тонкая работа, на севере такие не в ходу.

Сварт нагнал девицу у рыночной площади, где всегда толклось много народа и стоял невообразимый гвалт. Спрыгнув с коня, Старкальд окликнул ее и легонько придержал за предплечье:

— Постой, ты обронила!

Девушка обернулась, опустила взор к протянутой на ладони фибуле и ахнула. Свежее, словно морской бриз, личико ее потеплело и заиграло приветливой улыбкой. Старкальда тотчас поразили сверкающие сапфирами голубые глаза, чистые и спокойные, но с какой-то неуловимой хитринкой.

— Быть не может. Отыскал? Я все камни перевернула…

На радостях она обняла Старкальда, а тот залился краской. В речах ее чувствовался легкий южный оттенок. Они говорили мягко и будто нараспев, словно кошки.

— А я ведь сперва испугалась тебя.

— Не такой я страшный, чтоб меня пугаться.

Девушка хихикнула, взгляд ее стал еще лучезарнее.

— Спасибо тебе! Меня зовут Гирфи. А тебя?

Старкальд назвался.

— Ты ведь не с севера?

— Из Сорна, я недавно здесь, попросился к князю в дружину. Интересная у тебя безделица, — кивнул он на застежку.

— Дядя подарил, это из Камышового Дома, я там родилась. Мастера Клубня и Корней еще краше делают, только дорого.

— Камышовый Дом…так далеко, — удивленно протянул Старкальд.

Кто-то из толпы впереди окликнул Гирфи.

— Ой, я пойду, меня давно ждут. Да рассеется мрак, Старкальд! Спасибо еще раз!

— Да рассеется мрак!

Не успел сорнец выдумать повод и напроситься на другую встречу, как девушка пропала с глаз. Напоследок она еще раз одарила его неповторимой улыбкой, которая потом часто вспоминалась ему во снах. Старкальду показалось даже, что он ей понравился.