Альтор снабдил их особым, точно для таких случаев, седлом с высокой спинкой, куда можно было без всяких затруднений взгромоздить хиловатого южанина, потому кони пошли по тракту скоро, хоть и недовольно всхрапывали, принюхиваясь к следам порченых.

Ожидая появления врага, Старкальд теперь озирался по всем сторонам, и плохое предчувствие одолевало его, потому как солнце уже успело догнать и обогнать его, а на пути своем он никого так и не встретил. Вскоре он стал натыкаться на обглоданные трупы лошадей, чьим хозяевам не повезло оказаться в дороге сразу после Погибели. Поднявшаяся волна нелюди накидывалась на несчастных целыми толпами и буквально разрывала на куски. Были с порчеными и вестники, оттого мертвецов-людей у дороги видал он мало. Всех кого могли они собирали под свою волю.

Старкальд надеялся поспеть в Искру к ночи и проскочить дотемна ту ватагу порченых, что стекалась к столице, будто туда ее гнала некая неведомая сила. Он чуял, что они близко, но в течение всего дня, наудачу теплого и светлого, твари не показывались. Они упрятались по лесам, пещерам и оврагам, занырнули под снежный покров, дабы переждать ненавистное им шульдово пламя, что обжигало их привыкшие к полумраку глаза.

Наконец, когда солнце уже зацепилось краем за горизонт, холмы расступились и впереди выросли посеревшие от мороза стены Искры. Поляна у южного хода вся была усеяна гниющими трупами порченых, источающих невообразимую вонь. Многие лежали вповалку, утыканные стрелам, другие были навалены скопом и частью сожжены дочерна — этих, верно, сразили близко к воротам и позже утащили от них подальше. Сами ворота оказались заперты, а это был добрый знак — удержались.

Старкальд почувствовал, что дрожит. Не думал он, что придется вернуться сюда, в место, где он все в своей никчемной жизни обрел, а потом потерял. Он помнил его другим. Помнил, как впервые приплелся в Искру из Сорна в поисках лучшей доли — тогда еще он не совсем разочаровался в себе. Помнил он, как гордость переполняла его, когда впервые облачился в бурый плащ — днем раньше Хаверон отобрал его и еще нескольких удальцов в свою дружину. Помнил, как добрый случай свел его с Гирфи. Теперь это представлялось далеким невозможным сном.

Где-то там еще стоит его забытый, ненужный, давно нетопленный дом, если за эти месяцы у него не нашлось нового хозяина.

Что скажут ему люди и что он им ответит? Старкальд не знал. Тарма он потчевал полуправдой, от которой крепко веяло откровенным враньем. Пересказывать эту ложь всякий раз сорнец не желал.

Он подъезжал, будто призрак, знающий, что скоро ему возвращаться к могиле. Здесь его путь и закончится. Он как-нибудь свидится с Аммией и расскажет правду — один только раз, а потом довершит то, что затеял. Старкальд знал, что детей, братьев и наследников у Крассура нет, и удерживается у власти его жирная туша лишь за счет высокой подушки из серебра. Всего-то и нужно, что разделаться с ним самим — вогнать острый кинжал в горло, а после его карманная дружина разбежится по углам. Терять ему все равно нечего. Пусть стража его там же и прикончит — свой долг перед Аммией он выполнит и отправится к Мане с чистым сердцем.

Всю дорогу Старкальд думал, как лучше пробраться в город. Пойди он прямо к воротам, весть о его прибытии тут же разлетится по всем домам. Кроме того, в страже могли оказаться загривчане, видавшие его на Могилах. Эти не допустят, чтоб он даже рта открыл.

Потому сорнец не стал съезжать к воротам, а проскакал вдоль речки до яблоневых садов за мельницей, где вытянул из схрона утлую лодчонку, на которой когда-то катал Гирфи. Лошадей он оставил там же, надеясь утром за ними послать. Бережно он отвязал Рчара, дотащил его до спущенной на воду лодки, сел сам и вставил весла в уключины. К тому времени уже совершенно стемнело, и речка засеребрилась от луны.

Каменистый берег стерегли дружинники, которых он видал еще посветлу. На воду они совсем не смотрели, ибо следили только за тем, чтоб никто не вздумал уйти из самого города. Все же Старкальд состорожничал и причалил у тайного места, где из-за зарослей осоки его никак нельзя было заметить.

Тарм рассказал ему, что Толстый Никс по старости ушел из дружины, потому не нужно было думать, в чей дом постучать.

— Кого опять принесло? — послышался за дверью сварливый голос.

— Друга, которого не ждешь.

Дверь отворилась, и показался Никс, широкомордый бочкообразный увалень с седоватыми усами торчком, больше походивший на медведя, разбуженного посреди спячки. Он поднял над собой масленку и непонимающе воззрился на Старкальда, что удерживал на руках бессильное тело Рчара. Наконец, лицо Никса прояснилось, глаза округлились, он отступил на шаг и затылком ударился о бревно притолоки.

— Как же это? Кто передо мной? Не призрак ли ты?

— Да рассеется мрак. Не призрак, как видишь.

Толстый Никс помотал головой, похлопал себя по щеке. От него явственно несло хмелем.

— Ничего не понимаю. Мне же сказали, что ты…

— Тебя обманули.

Никс посторонился, пропустил Старкальда в дом и закрыл за ним дверь.

— Так ты живой? Голова кругом идет.

— Живой, живой!

— А кто это с тобой? Не заразный?

— Раненый.

Старкальд уложил Рчара на лавку и обернулся к старому другу. От одного вида ветерана его малого отряда у сорнца защипало в носу и едва не выступили слезы. Никс же только теперь осознал, что ему не привиделось, и кинулся его обнимать.

— Да я сейчас наших всех соберу мигом. Хочешь есть? — выпростав Старкальда из объятий, Никс бросился мимо очага к столу, налил чарку меда, — Выпей. Ты говори-говори, чего надо! Я все принесу! Когда же ты приехал? Сегодня?

— Слушай меня, да не перебивай. Нельзя пока, чтоб кто-то знал обо мне. Загривцы в тот раз меня на Могилах не убили, так сейчас убьют, если узнают. Сперва снеси его к лекарю, — кивнул на Рчара Старкальд, — да помни, никому про меня ни слова. Ни нашим, ни родне — никому! Понял?

Никс надул губы, затряс головой.

— Этот человек спас меня. Жизнь его очень дорога мне. Рчар — его имя.

— Что сказать-то про него?

— Скажи, что беженец, твой знакомец. Лошадь его стукнула сильно. Не встает.

Выслушав еще раз наставления, Никс, не совсем соображая, что и зачем делает, подхватил Рчара и умчался поднимать с постелей всех лекарей, которых помнил. Возвратился он еще более всполошенным. Поднявшийся ветер встопорщил его беловатые космы, отогнал ударивший в голову хмель. Следом явилась его жена Туань, тихая и смирная молодка, присматривавшая в соседнем доме за детьми, что росли без матери. Она хорошо знала и помнила Старкальда, но, увидав его, не стала задавать лишних вопросов, а вместо этого принялась хлопотать по столу.

— При ней можешь все говорить. Она у меня сам знаешь какая! Никому не скажет! — похвалился Толстый Никс.

Старкальд кивнул и обменялся с Туанью понимающими взглядами.

— Что сказали про Рчара?

— Покой ему нужен. Долго смотрели и щупали, не поветрие ли. Нашли треснутое ребро, ушибы и еще в одном месте кровь скопилась под кожей. Дыхание у него слабое, но жить будет! Я этим служкам погрозил, чтоб его берегли как княжича! Да кто он, ты скажи! Или лучше про себя хоть слово молви!

Старкальд стал вновь пересказывать краткую историю своих злоключений, упомянув о нежданной встрече с Тармом и о том, что вышло после.

— Этот не пропадет! Кремень! — одобрительно закивал Никс.

— Я скажу еще кое-что про Могилы, но только самой княжне. Сможешь передать ей послание?

Толстый Никс тяжко вздохнул.

— Вот этого не сделаю.

— Что такое?

— Поговаривают, что нет у нас больше Аммии. Умыкнула ее эта ведьма — звездочтица раткарова. Никто не видал княжну уж пятый день. Скрывали поначалу, а потом вся правда вышла.

— Какая еще ведьма? Куда? — млея от ужаса и ухватившись обеими руками за угол стола, произнес Старкальд, готовый хоть сейчас сорваться с места и броситься в погоню.

— Палетта! Та самая, которая таинство удумала. А куда — так разве можно узнать? Послали на все стороны разъезды, и почти все уже вернулись, да следов не нашли. Когда Погибель грянула, люд попадал и долго в себя не мог прийти, а как пришел — никого уже и не было в круге пред колонной.