Сорнец сцепил ладони у носа и, раздувая от гнева и беспомощности ноздри, глядел в одну точку, пока Никс подробно сказывал ему о кошмаре, случившемся на Лысом холме, и о большом навале порченых, что пришелся на два дня позже.

— Тансель и Ринн обняли землю и отправились к Мане.

— Оба?

Никс горько закивал. Глаза его вмиг покраснели, он принялся шмыгать носом. Не удержал слез и Старкальд. После невыносимой горечи от гибели Гирфи он тяжело переносил всякое касание смерти. Плакал он и о неразлучных братьях из его дюжины, что состязались в любом, даже самом пустяковом деле. Плакал и о том, что не может, как встарь, с добрым сердцем встретиться со старыми друзьями, ибо предал их.

Долго они с Толстым Никсом перебирали в памяти славные битвы и самые безнадежные передряги, в которые впутывались, не забыли помянуть чаркой доброго медолюта погибших осенью Сатти и Раффа. Потом Старкальд опять спросил про Аммию:

— И никто не нашел ни следа? Куда Палетта могла уйти?

— Ничего не нашли. Ведьма одним словом! И мор она навела! И порченых призвала! Все она! Это уж каждый понял, в ком хоть крупица ума есть! Она самому Скитальцу служит! Хлипкая девка, кожа да кости, а может хорошего сварта свалить дурной силою своей!

— Для чего ей Аммия?

— Поди, кровь княжеская сгодится для чего-нибудь.

Все планы Старкальда рушились. Он пришел слишком поздно. Вместо Крассура у него новый враг, который к тому же давно скрылся из города.

«Что же теперь делать? Нужно бы самому броситься на поиски, но как оставить в таком состоянии Рчара? Да и где искать эту невесть откуда взявшуюся девку, что смогла одурачить лучших кайневых следопытов?». Он хорошо понимал, что, выбрав неверную дорогу, тут же лишится шансов достать Аммию.

— Никс, кто сейчас всем заправляет? Феор? Мне надобно его видеть. Он был близок с Аммией и может знать больше о том, где она.

***

— Так это правда. Ты выжил, — закивал Феор, признав его, несмотря на бороду и высохшее от невзгод лицо.

Этой же ночью они пошли к княжьему двору. Толстый Никс через бесчисленных друзей разнюхал, что первый советник еще не спит, и шепнул весть одному из его подручных. К их удивлению, почти тотчас слуга выскочил из Зала Мудрости и жестом подозвал Старкальда.

Однажды сорнец уже бывал в этом месте, но тогда здесь было куда многолюднее. Теперь же один лишь Феор сидел за широким столом, а писарь помогал ему сортировать какие-то бумаги и донесения. Зал, освещаемый одной только лампой, был погружен в стылый полумрак и больше походил на склеп.

— Садись. Если есть что важного, говори, — усталым голосом пробормотал Феор. — Ты выбрал хорошее время. Утром я бы тебя не принял.

Он вовсе не ожидал услышать что-то новое или важное, выглядел измученным и сильно постаревшим. Глаза еще больше ввалились, остатки когда-то черных волос изошли сединой, борода на конце сделалась рыжей. Казалось, что и Феору довелось побывать в самых глубоких шахтах Черного города.

Старкальд жутко нервничал. Слова не рождались у него на языке, нижняя губа подрагивала. Как смеет он, после того что натворил, глядеть ему в глаза? Он один все это устроил и теперь хочет предстать будущим спасителем Аммии? Сорнец был противен сам себе. Горечь застыла у него во рту. Столько раз он воображал, как это будет, но все вышло по-другому.

Наконец Старкальд решился, пересилил себя, сделал шаг к свету и встретился взглядом с Феором.

— Я скажу про загривцев, Раткара и том, что было на Хаонитовых Могилах, но только самой княжне, ибо это должно знать ей первой.

Старкальд скосил взгляд на писаря, Феор понял его без слов и попросил того выйти. Когда они остались одни, сорнец продолжил:

— Я слышал, что Аммия исчезла, и в городе ее нет. Я все знаю. Я пришел, потому что она спасла меня и позвала сюда.

— Спасла? О чем ты говоришь?

— Она явилась во сне, когда я погибал в мерзлой пещере, и вывела оттуда. Сказала, что я должен вернуться и помочь ей обличить Раткара. Доказать, что именно он устроил ту засаду.

Старкальд говорил от сердца, но сознавал, как странны и путанны его речи. Он и сам не до конца в них верил. Однако первый советник, прищурившись, серьезно глядел на него.

— Когда это было?

Старкальд ответил. Феор принялся задавать краткие, но не относящиеся к делу вопросы о Раткаре, Крассуре, домстолле и прочем. Сорнец понял, что его проверяют. Речи эти, казалось, удовлетворили первого советника, и тот закивал, протер глаза.

— Аммия говорила что-то про меня? — наудачу произнес сам Старкальд.

— Она спрашивала о тебе.

— Вот! Теперь ты веришь?

— Можно ли такому поверить? Я не знаю. Когда-то давно отец ее увлекся этими снами, прямо-таки бредил ими и все твердил, что может во сне отправиться на край земли. Это могло передаться. Да и сама Аммия рассказывала про себя странные вещи, — тихо проговорил Феор, не поднимая глаз.

Он будто боялся признаться в своих догадках.

— Я поклялся найти ее и вернуть. Раз она уже пришла ко мне, может прийти снова.

Феор долго молчал, передумывая одно и другое, сомневаясь в каждом сказанном слове. Потом молвил:

— Ты прав. Если Палетта позволит, Аммия явится к тому, кого хорошо знает. Вернее всего, это буду я, да только мне, быть может, недолго осталось. Под городом стоит зверь из Шишкового леса, а к нему со всей округи стекаются орды порченых. Я удивлен, как ты сюда проскочил.

— Это чудище я видел дважды. Можно сказать, что мы с ним давние знакомые.

Старкальд затянул рукав и показал непроходящие черноватые отметины у локтя — там щупальца стискивали его.

— Знаешь ты его слабые места?

— Нет. Ни огонь, ни сталь его не берут.

— Тогда, пока не поздно, уходи из города, Старкальд. Отыщи Аммию, если сможешь. Мы послали за ней еще многих отважных свартов, но никого из них княжна не знает. На западе ее нет, все наши люди возвратились оттуда целыми и невредимыми. Югом шел ты, и вернее всего, наткнулся бы той дорогой на Палетту. Я убежден отчего-то, что ведьма поехала к Загривку, но не в сам город. Она повернула куда-то.

— Я бы мог уехать сейчас, но со мной человек, он сильно ранен.

— Мы позаботимся о нем. Поезжай лучше теперь же, пока еще можно. Сивур даст тебе в дорогу чего нужно.

Старкальд поклонился и хотел было идти, но Феор вдруг поднялся и потряс указательным пальцем. — И вот что еще. Ты поедешь не один.

***

Всего половину ночи Старкальд пробыл в Искре. Толстый Никс, и обрадованный нежданным возвращением и опечаленный еще более скорым отъездом, долго не хотел его отпускать.

— Кого с тобой отправят?

— Не знаю еще. Сказали, будет ждать у ворот. Какой-то храбрец и воитель из монахов.

— Ты как хочешь, а нашим я все-таки шепну, что ты жив. Вполслова только! Ты ведь меня знаешь, не смогу я удержаться! — отчаянно требовал старик, провожая его ранним утром до гридницы.

— Так и быть, скажи. Пусть по всему городу ищут, пока меня тут нет.

— Княжну нам целую привези. Не попорти по дороге!

— Ладно, — усмехнулся Старкальд. — А ты за лошадьми сходи к садам, да за Рчаром посматривай. Он немного не в себе, но добрый малый.

Часом позже, с новым собратом, с которым его свел Феор, Старкальд ехал по непробитой санями дороге, что вела к Седому Загривку. Предрассветное небо сыпало искристым снегом, с севера в лицо задувал легкий ветерок.

Сорнец улучил миг присмотреться к спутнику. Звали его Тимпай. Еще один южанин, хоть и не такой диковатый, как Рчар. Это был лысый коренастый муж, привычный к седлу и острой стали. По одной стороне его лица и шее змеились татуировки. Высокое, почти княжеское воспитание его проглядывало во всем: в повадках, жестах и речах. Он был чрезвычайно набожен и словоохотлив, хоть северный диалект выучил совсем недавно. Самого Старкальда он величал добрым рыцарем, как именовали свартов на юге. Они еще присматривались друг к другу, но общий язык нашли сразу.