— До унитаза дойдешь, — сказал главарь. Потом посмотрел на неё долгим взглядом, полным вожделения, мотнул головой, словно обрывая себя, и ушел. Хлопнула дверь, лязгнул засов снаружи. Через секунду погас свет.

Фиалка постояла в темноте, привыкая. Потом повернулась к кровати и недоверчиво подняла руку, чтобы потрогать ошейник. Мысль, звенящая в голове, наполняла её ужасом. Её посадили на цепь. Как какую-то дворняжку. Только сейчас, оставшись одна и зная, что её страшный новый хозяин вряд ли явится, девушка почувствовала, как на неё наваливается усталость и сон. Добредя до кровати, она рухнула на простыню, зазвенев цепью, потом подобрала с пола пару подушек. И только укрывшись одеялом, она вдруг подумала о друзьях.

Сон слетел мгновенно.

Фиалка рывком села на постели, прижав кулаки к вискам. Как она могла про них забыть⁈ Илья, девочки, парни! Где они сейчас, живы ли вообще? Что с ними?

— Что с моими друзьями⁈ — закричала она отчаянно, уже не рассчитывая на ответ.

Но ответ пришел.

— Все увидишь утром.

— Но они живы?

— Да.

— А где они сейчас?

Тишина в ответ. Фиалка повторила вопрос, но снова ей никто не ответил. Вскочившая, было, девушка, вернулась в кровать. Совестливым взором окинув уютную постель, освещенную голубоватым лунным светом, струившимся из окна, она сокрушенно вздохнула. Как сейчас спят девочки, и спят ли вообще? На жесткой земле? На колючей мокрой соломе вроде той, что была в том сарае? Ей стало так стыдно за свой благоустроенный по сравнению с ними, ночлег, что она слезла с кровати и легла на пол. Через пять минут ей пришлось стащить на себя одеяло, потому что на ковре, хоть он и был с большим ворсом, было довольно прохладно. Полежав так некоторое время, она решила, что недостаточно солидарна с подругами и, отвернув ковер, улеглась прямо на жесткие доски. Через несколько минут у неё заболела спина и задубели места, которыми она прижималась к полу. Фиалка вздохнула и задумалась, поможет ли она чем-то друзьям, если будет испытывать такие неудобства? Поискав и не найдя никаких других причин кроме солидарности, про которую никто из них не узнает — не станет же она рассказывать им, что из солидарности спала на голом полу, а не на кровати? Как они отреагируют, зная, что это ничего не изменило? — она решила не строить из себя героиню в таких мелочах. Злясь на своё малодушие и успокаивая себя тем, что отлежанные бока не залечат раны и синяки, которые получили девчонки, Фиалка забралась обратно на постель. Лучше она завтра захватит аптечку и потребует встречи с друзьями! Да, так она и сделает.

Успокоив свою совесть принятым решением, Фиалка натянула повыше одеяло, положила подушку так, чтобы ошейник упирался по минимуму, отодвинула подальше холодную цепь и мгновенно заснула.

— Выпьешь?

— Не хочу.

Двое мужчин сидели на деревянной открытой веранде в плетеных креслах. На столике рядом с ними стояла початая бутылка виски и два толстых граненых бокала. На тарелке высилась груда тонко нарезанного копченого мяса.

— Нет настроения? — поинтересовался первый, в чьем голосе прозвучала искренняя забота.

— Не хочу сбивать нюх. И ты бы завязывал. Завтра охота.

— Ты ешь копченое мясо и упрекаешь меня в выпивке, отбивающей нюх? — усмехнулся первый, отхлебнул и потянулся за закуской.

— Прости, дружище.

— Тебе можно не извиняться. Ты вожак. Так ты запрещаешь? — его пальцы замерли над мясом.

Второй усмехнулся и махнул рукой.

— Жри, что с тобой поделать. За пятьдесят лет я уже имел много возможностей убедиться, какой ты упрямый баран. Но мне важнее, что ты преданный баран.

— Фу, какое грубое слово, — возмутился первый, но его тон прямо говорил, что его фраза, скорее, забавляет.

Второй поднял голову и посмотрел на лампу, забранную в металлическую сетку, вокруг которой кружились мотыльки. Свет упал на чернобородое лицо того, кого Фиалка знала, как главаря.

— Как ты им представился? — с улыбкой повернулся главарь к собеседнику.

— Семёном.

Фальшивый инструктор вытянул ноги в камуфляжных штанах и откинулся на спинку, почти выпрямившись. Смакуя, положил в рот и теперь медленно жевал полоску мяса.

— Ну да. Скоро забудешь собственное имя, Семер.

— Как ты уже забыл своё?

Чернобородый усмехнулся.

— Чертополох, Чёрт… Меня столько десятилетий так называли, что я сроднился.

— Да уж, — Семер, которого Фиалка ещё вчера называла Семёном, улыбнулся. — Никто из нас не любит смотреть в паспорт.

— И ты же знаешь, что по имени меня могла называть только… — начал Чертополох.

— Знаю, — перебил его собеседник. Потом помолчал, посмотрел на Чертополоха внимательным взглядом и сказал уже совсем другим тоном: — Ты трахнул её?

Бородач зло ударил по подлокотнику и плетеное кресло жалобно скрипнуло.

— Нет! — Несмотря на проявленную ярость, его голос прозвучал удивительно тихо. — Не смог.

Семер побарабанил пальцами по деревянной столешнице.

— Ты же понимаешь, что все должны подумать по-другому?

— Мне плевать.

— Тебе плевать… — повторил Семер. — Тебе плевать, потому что ты хочешь бросить все, но знаешь, что это непросто сделать.

— Знаю.

— Я с тобой, друг. И всегда буду за тебя, что бы ты ни сделал. Но Фома сегодня почти бросил тебе вызов. А я не могу вмешиваться в ваше противостояние. Ты — вожак.

— Мне плевать на Фому.

— А вот это зря.

— Поясни? — повернулся к нему Чертополох.

— Я поговорил с парнями. Пара намеков тут, брошенное слово там… Твой авторитет пока незыблем, но ты же понимаешь, что это не навсегда. У Фомы довольно много сторонников.

— Он аутсайдер.

— Это пока, — псевдоинструктор мрачно налил себе ещё порцию.

Чертополох искоса посмотрел на него, но Семер вернул ему спокойный взгляд.

— Я разорву его в поединке.

— Это пока, — повторил Семер.

— Проклятье! Чего ты добиваешься?

Семер глубоко и грустно вздохнул. Покрутил стакан на столе. Чертополох с удивлением увидел, что ему явно тяжело говорить то, что он собирался. Наконец тот пристукнул по стеклянной кромке пальцами, словно принимая какое-то неизбежное решение и, посмотрев своему вожаку в глаза, твердо сказал:

— Чёрт, я хорошо знаю это состояние, которое разрывает на части. Но тебе надо трахнуть её. Или избить. Восстановить свой облик в глазах стаи. Ты не можешь показывать слабость и привязанность к женщине. Даже если ты вожак. Особенно, если ты вожак. Не сейчас. — Он поиграл со стаканом, раздумывая над своими словами. — Ты знаешь наш сброд. Они понимают только силу и считаются только с ней. Проявишь чувства к человеку — будет взрыв. Ситуация слишком шаткая.

— Ты меня знаешь, — мрачно сказал Чертополох. — Ты знаешь, что я не особо приятный парень и я не размазня.

— О, да-а! Что ты не размазня, я в курсе. — В голосе Семера не было и намека на иронию. — Чего не сказать о десятках тех, кто это предположил в своё время. И над кем мы потом насыпали красивые холмики.

— Или не насыпали.

— Что бывало чаще за последние полвека, — кивнул Семер. — Так что вряд ли кто-то способен не отдавать себе отчет, что с тобой лучше не связываться. Только какой-то очень самоуверенный самоубийца вроде Фомы.

— Ты прав. — Чертополох устало вытянулся в кресле. — Я убил многих, кто пошел против меня. Я привык, что сила решает многое. И что в большинстве случаев я могу полагаться на неё, а не на свой ум и чувства. Такова наша природа. Но с этой девочкой… С ней я так не могу… Думал, что справлюсь. Но не смог.

— Чёрт… — После недолгого молчания Семер проницательно взглянул на друга и вожака. — Ты же понимаешь, что она — не Лана? И что она — твой Зов?

— Конечно понимаю.

— Но останавливает тебя именно это? Сходство?

— Сейчас — да. Как ты не понимаешь? Я смотрел на неё сегодня, голую, и у меня был такой стояк… Тело просто нереально реагирует на Зов. Да что я тебе объясняю, ты знаешь, как это бывает. Оно само к ней рвалось! Но стоит мне хоть чуть-чуть вернуть волю, и меня прямо отбрасывает! Будто собираюсь трахнуть собственную сестру.