Пусть он и молчал, пока они выходили из заведения, молчал, пока они садились в машину, но на его лице была нарисована определённая эмоция, отражающая его ответ на всю ту действительность. Это была усталость. Усталость от работы, усталость от всего вокруг, усталость, прежде всего, от себя и от своего молчания.

В тишине, ужасно бьющей по ушам, было слышно все, начиная от невысказанных фраз, заканчивая невысказанными чувствами.

— Мне бы хотелось стать обычным человеком с обычными заботами в виде того, что мне сегодня поесть и чем заняться вечером, но из обычного у меня только непереносимость несправедливости, бьющаяся о скалы в виде собственной семьи.

— Нет ничего плохого в том, чтобы позволить себе быть чуточку спокойнее и беднее, — уверенно произносила Лея, повернувшись к нему лицу.

Как будто отблеск понимания и какой-то идеи всплыл в сознании.

«И вот опять он смотрит на меня так, будто ждёт, когда я откроюсь ему».

— Раз вы мне разрешили быть с вами откровенной и глупой, то я позволяю вам быть рядом со мной тем человеком, которым вы хотите стать. Мистер Пи… — она осеклась, затем, тяжело выдохну, проговорила: — Джексон.

Его имя на ее губах звучало как самая желанная музыка. Как тот самым рояль, выдающий томные тихие звуки, звучащие не в комнате, а где-то под рёбрами.

— Я слушаю, — он приблизился, абсолютно точно нарушив субординацию. Но абсолютно точно ему было плевать.

— Джексон, ответьте себе на несколько вопросов: что будет, если вы не сделаете определённое действие. Например, что будет, если вы будете жить не по контракту, а по тому, что говорит вам ваше, — сглотнула Лея, заметив пристальный взгляд Джексона, упавший на ее губы, — сердце.

— Оно у меня не разговорчивое. Интровертное.

Смотрел, впившись взглядом, тяжело дыша. Джексон поднял глаза на Лею, увидев, как в ней борются будто две личности, говорящие на разных языках: одна — строгая, отвечающая за порядок, а вторая — любвеобильная, дурашливая и живая.

— Для каждого интроверта есть свой экстраверт. Или интроверт. Но кто-то точно есть, — рассмеялась она.

— Почему ты вызываешь во мне так много чувств, Лея?

Он поддался вперед, оказавшись буквально в нескольких сантиметрах от ее приоткрытых губ. Джексон чувствовал ее горячее дыхание, чувствовал, как она стала тяжелее дышать. Самая настоящая мука — видеть желание, заслоняемое страхом.

Он мог поддаться еще ближе, наплевав на все нормы, принятые им же, но, помимо желания в глазах, он увидел слишком большой страх.

— Не делайте того, о чем будете потом жалеть, прошу вас, — слишком близко и тихо проговорила Лея.

«Не хочу, чтобы она жалела. Не хочу».

— Ты видишь, как я сдерживаю себя, — шептал он, — но я не поддамся такому искушению. Подожду, пока ты будешь готова. Пусть будет год, три, десять, двадцать пять — плевать. Я подожду столько, сколько нужно будет.

— Мистер Питчер, эта игра заранее проиграна.

— Я возьму реванш.

— Вы проиграете.

— Если проиграю тебе, то буду только рад оказаться вторым.

— Не осилите. Я сложная, характерная, слишком импульсивная порой и…

— Уж лучше живая и характерная, чем тихая и мертвая.

…

Заехав буквально для того, чтобы переодеться и отправиться в душ, Лея зависла, смотря перед собой, сфокусировавшись лишь на горячем источнике.

«Живая».

«Я подожду столько, сколько нужно будет».

Это не сон. Это действительно та реальность, в которой она оказалась будто случайно. Проведя руками по мокрым волосам, она аккуратно опустилась в заполненную водой ванну, поджав колени к себе. Страх медленно-медленно окутывал ее, не дав возможности выдохнуть, но рядом сидело крохотное чувство вновь появившейся мелкой страсти, присыпанной какой-то сладкой пудрой. Незнание того, что ждёт ее дальше, пугало, но вместе с этим заставляло задуматься над сказанными словами Джексона.

— А если не получится? Я не смогу выдержать этой боли.

Едва слышная музыка на фоне не давала возможности не думать. Все мысли только в нем. Она сама будто вся в нем. Отвратительно прекрасное чувство — быть в ком-то так сильно, совершенно без желания вернуться обратно. Будто пластилин, замазывающий края, чтобы не выбраться из собственного плена.

Жёсткий стук по двери заставил Лею прийти в себя.

— Все в порядке? — кричала Элиз.

— Да. Сейчас. Пять минут.

Звуки шагов стихли, и тогда, решив выплеснуть все чувства самой себе, Лея жестко накрыла свой рот рукой, заплакав так горько, как только могла. Невыносимо противиться тому, чего хочешь. Невыносимо эмоциональному человеку держать себя в руках тогда, когда хочется кричать на весь мир о своих переживаниях и чувствах. Единственный способ дать себе возможность окунуться в спокойствие — выплеснуть их.

Выбежав из душа, Лея не стала слишком долго разговаривать с Элиз, сославшись на опоздание. Быстрые шаги, несколько кварталов — она на работе.

«Не спала всю ночь. Надеюсь, сегодня будет чуть-чуть спокойствия».

— Минни!

Колтер стоял за своей стойкой, лучезарно улыбаясь подошедшей подруге. В руке клубничный донат, напротив него — Моника, смотрящая с такой же улыбкой на Лею.

— Доброе утро всем, — скромно поздоровалась Лея.

— Я пойду, мисс Хейсмон еще не адаптировалась ко мне. Я не кусаюсь, заходи.

После сказанной фразы Моника подмигнула Колтеру, удалившись в сторону турникетов.

— Серьезно? Ты ее боишься?

— Опасаюсь, — поправила она. — Боюсь прямолинейных людей.

— Себя не боишься? Ты же такая же.

— Я? — удивленно посмотрела Лея. — Когда такое было?

— О, мисс Хейсмон, вам напомнить? Могу по датам расписать, когда вы решили, что нагрубить начальству — лучшая тактика, которой стоит придерживаться на протяжении всего взаимодействия.

Лея впервые не испугалась услышанного голоса. Хуже — она была рада слышать его. Обернувшись на стоящего босса, Лея улыбнулась, продолжив свою мысль:

— Когда начальство перестанет хамить, тогда можно будет решить для себя, что оно может обойтись без моих комментариев.

— Извините, госпожа, такого больше не повторится, — кланяясь, он посмотрел на Колтера. — Берите все, что хотите. Оплачиваю.

— Ох, так любезно с вашей стороны, — саркастично подметила девушка.

— Не переживайте, вычту из вашей зарплаты.

Тогда уже рассмеялся и Колтер, наблюдая за редкими взглядами друг на друга. Это было очевидно как ясный день: оба неравнодушны друг к другу. И, зная подругу, он видел, как ей тяжело принять это в себе. Лея уже хотела подняться наверх, чтобы начать работать, но вдруг она услышала собственное имя.

— Лея!

Все три головы обернулись, в том числе и Джексон.

— Лея, доброе утро. Мистер Питчер, здравствуйте.

Эдвард Черуче будто нёсся со всех ног, скорее бы поздороваться с мисс Хейсмон. Очаровательная улыбка, слегка подведённые глаза, выделяющие естественный цвет глаз, — Джексон медленно переводил взгляд на двух коллег, явно не спеша покинуть холл.

— Добрый день, Эдвард.

Тон Джексона Питчера был строгим и совершенно не радушным как несколько секунд назад, пока в его поле зрения не появился Эдвард. Он осмотрел парня с ног до головы, заприметив направленный взгляд в сторону его сотрудницы, что мило отвечала ему лёгкой улыбкой, пока он о чем-то говорил.

— … и так вот… — он коснулся ее руки, ведя ее наверх, в отдел, пока Джексон не остался на месте, не видя, с каким интересом его рассматривает Колтер, явно озабоченным тем, как неоднозначно ведёт себя босс.

— Мистер Питчер, вот-вот уже… — Колтер кинулся вытирать что-то на пиджаке, из-за чего Джексон резко стал отряхиваться. — Вот-вот слюна потечёт, — улыбался, переходя на смех.

Издевательски покривившись, Питчер последовал наверх, где снова увидел Лею в компании Черуче. Их плечи были так близко друг к другу, что от такого тесного контакта Джексон будто задыхался, улавливая нотки флирта в интонации парня.

Джексон никогда не мог подумать, что одно маленькое действие будет иметь на него такое влияние. Улыбка, предназначенная не ему; касания, явно перешагивающие субординацию между коллегами; мысли, которые владели им, а не он ими — все это было не только про несчастного Эдварда, уж точно не имеющих никаких злых помыслов в сторону Леи. Это было скорее про него, только сейчас он видел со стороны, как ведёт себя Лея со всеми, кроме него.