— Не может такого быть, — упрямо настаивал Арли. — Вы ничего не делаете просто. И меня, чтобы спасти положение в Гроттхуле, выбрали не просто так.

Грегори тяжко вздохнул. Он не хранил никакой тайны, но и разъяснять Арлингу всё, к чему тот должен был прийти сам, ему претило.

— Мне хотелось, чтобы ты понял, каково это — нести ответственность, — сдался Грегори. — За жизни твоих братьев, за судьбу Шествия. За репутацию ордена, наконец. Этому ты в Цитадели не научился, и я надеялся поставить тебя в сообразные обстоятельства, дабы исцелить твой эгоизм.

— Но я делал это не ради ордена и не ради вас, — без угрызений совести признался Арлинг. — Мне просто хотелось, чтобы остальные прекратили надо мной насмехаться. Хотел заставить их забыть, что было в Хальруме.

Хотя Арли ожидал быть обруганным, Грегори только пожал плечами.

— Что же, в таком случае подумай об этом теперь. Не правда ли значительнее кажется твоя жизнь, когда сила Пламени перестаёт служить одному лишь твоему благополучию и согревает долю других? В этом тоже есть своего рода сила — сила, покуда неведомая тебе. Я лишь надеюсь, со временем ты позволишь ей питать тебя, также как тебя питает Жерло.

Грегори сложил руки на коленях и сцепил пальцы, вновь собираясь с мыслями. Арли присел на соседний валун, почёсывая копну отросших волос и обдумывая услышанное. Наставник был однозначно прав в одном: Арли получил удовольствие от своей победы в Путаной роще. Восхищение, нашедшее на адептов, едва он появился у дворца вместе с Фелинном, прошло столь же быстро, как появилось, — но никто из них больше не смеялся у него за спиной. Значит, он своей цели достиг — но имели ли жизни братьев хоть какое-то значение для него?

Когда он шагал по шаткой дорожке к гнезду рудомолов, лишь один человек раз за разом навещал его в мыслях. Чёрные волосы, заострённые, но не отталкивающие черты лица, почти осязаемый запах. Арли конфузился, просто вспоминая об этом, а когда Несса была рядом, и вовсе себя ненавидел.

Он заметил её среди слуг. Сидит себе возле телеги с припасами, из которой он когда-то вытащил её за волосы, и запуганно смотрит перед собой. Вдруг её плечи дёрнулись, голова приподнялась; их взгляды встретились. Арли покраснел и отвернулся — от ярости перехватило дыхание. Ярости на самого себя — за то, что он позволял себе эти чувства и был слишком горд, чтобы заговорить с ней. Ярости на неё — за то, что во сне она была так откровенна и настойчива, а он не смог сохранить обыкновенный презрительный настрой по отношению к ней.

Ярость на Волю Пламени, которая тасовала события таким несуразным, таким неуклюжим образом, смешивала его и сбивала с толку.

Арли прислушался в попытке увлечь себя наблюдением за остальным лагерем. Лузи и Друзи посчастливилось убить на охоте двух мышуров — теперь братья свежевали лохматые тушки над костром, под голодным наблюдением адептов. Джошуа задремал возле мешка со скроггами, Дормо нигде не было видно. Махо с отвращением отвернулся, заметив, что Арли смотрит на него. Просто поразительно, как из общего любимчика и зазывалы он превратился в незаметного изгоя, которого все старались избегать, — а всего-то и нужно было обмочиться в бою!

Фелинн расстелил свой плащ в стороне от остальных, уселся на него и педантично водил точильным камнем по лезвию меча. Арли догадывался, почему Грегори согласился взять в поход княжеского сына. Отказ мог оскорбить Крылана; к тому же, хороший мечник в отряде не бывает лишним. Куда более туманными Арли казались причины, по которым Фелинн отправился в Шествие. Ну как мог Грегори не сознавать, что в походе он представляет интересы отца и легко предаст Служителей, если князь отдаст приказ? Даже Арли понимал это, даром что в Путаной роще сражался с Фелинном плечом к плечу.

Наконец, чуднее всего со стороны Крылана было вообще отправлять в поход своего отпрыска, вместо того чтобы послать какую-нибудь шестёрку. Из рассказов Вирла Арли знал, что правители Тартарии ни о чём так не заботятся, как о своём наследии. Крылан же, когда Фелинн публично объявил о своём намерении отправиться в Шествие, казалось, отпустил сына без колебаний. А по прибытии Шествия в Гроттхуль князь и вовсе не представил его вместе с другими своими детьми...

Тут явно было нечисто, но Арли не слишком волновался на этот счёт. Несмотря на все терзания, бой в роще придал ему такую уверенность в собственной силе, какой он не испытывал никогда. Будь то люди-без-огня, или Фелинн, или даже сам князь — он справится с чем угодно.

Спускаясь на Срединные ярусы, Арли свято верил, что его Пламя рассеет любую тьму.

ㅤ

Дурных знаков было немало. Незрячие коровы, стадами проходившие мимо Служителей, казались тощими и больными. Морщинистый погонщик, в каждой черте которого сквозило недоедание, не узнал Служителей, но милостиво их предостерёг.

— Что-то поселилось у того моста, — в ужасе шептал он. — То ли сильф зловредный, то ли что пострашнее… Караванщики торопят фургоны, минуя его. Я сам третьего дня стадо с той стороны гнал — так чуть вниз не бросился от страха…

Грегори и Джошуа обменялись мрачными взглядами. Адепты заволновались, но знали, что другого пути на Срединные ярусы нет, и Цвергов мост всё же придётся пересечь. Мужики любят сочинять басни, думали они. Наверняка это какой-нибудь заигравшийся дух, только и всего.

Но мост был всё ближе, а предчувствия становились мрачнее. Бывают иные случаи, когда страх сплачивает людей не хуже дружеских или любовных веяний. Не то законченное состояние, когда мы склонны вопить от ужаса, спасая свою жизнь, — но ощущение подкрадывающейся опасности, одинаково довлеющее над каждым. Во власти такого ощущения и оказались Служители, когда заметили, что вдалеке Вьющийся тракт врезается своим свечением во тьму.

Цвергов мост был живым подтверждением архитектурного гения цвергов. Сложенный из крепкого, потемневшего от времени камня, он нависал над глубоким мглистым ущельем, а его огромные опоры вырастали прямо из скальных утёсов и тонули в дымке, клубившейся далеко внизу. Вот уже много веков стучат по мосту колёса фургонов, что везут металл, шёлк и грибы со Срединных ярусов и древесину со свет-камнем с Верхних. Пожалуй, ни один человек не внёс такой лепты в тартарийскую торговлю, какую внесли цвергские зодчие сооружением этого долгоживущего гиганта.

Служители приблизились к оконечности моста. Грегори и Дормо зажгли в руках Пламя, осветив пространство перед собой на десяток футов — но то была лишь пятая доля всей длины строения. Вдоль ограждений стояли жаровни, однако теперь в них не отсвечивали ни Пламя, ни хальрумские свет-камни, ни даже угли.

Мост казался заброшенным, хотя не приходилось сомневаться, что перед Служителями было одно самых посещаемых мест Тартарии.

— Слугам держаться позади, — приказал Грегори. — Дормо, Росс, Бриттер — вы за моей спиной. Остальные следом.

Пошли медленно, скрупулёзно соблюдая заданный Грегори порядок. Обувь шаркала о камни древней мостовой, разнося по ущелью эхо; стучали колёса телег. Пару раз останавливались и начинали причитать свинокрысы, но слуги успокаивали их и подгоняли вперёд. Полпути было преодолено, и Арли уже начал корить себя за то, что поддался, как все, смутному волнению. Мост как мост, думал он, только чуть больше и чуть темнее остальных. Один, другой, третий шаг — и вот уже виден тоннель на той стороне ущелья, обещающий конец жуткому беспокойству и всякой возможной опасности.

Но на мосту кто-то стоял.

Очертания невысокого, но крепкого существа, изваянные из подвижной тени. Шевелящийся тлен, вырванный из небытия чёрной рукой пустоты. Его смолистая борода подрагивала на ветру, легко позвякивали звенья крошащейся от старости кольчуги. Голову венчала остроконечная корона, но то был не головной убор, а лишь продолжение черепа. Глаза отсутствовали, вместо них — две тёмные пропасти, столь же бездонные, как у Арли во сне.

Каждая живая душа, что была в тот миг на мосту, задержала дыхание. На мгновение ужас парализовал всех — и наставника, и матёрых адептов, — и мост висел над пропастью в безмолвии.