— И какого же? Старости?

— Детства. — с легкой грустью на душе произнес мужчина. — Я помню себя в этом возрасте. Дни шли так, будто в сутках тридцать часов. Вечная энергия, что не пойми откуда бралась, неподдельный интерес ко всему происходящему, из-за которого я часто укалывался. Помню, как впервые захотел попробовать мед, но хоть кто-нибудь бы мне тогда сказал, что на пасеках не дружелюбные пчелы и хозяева. Было больно. — слегка потер свою правую щеку Тич, вспоминая ту боль от первых укусов.

— Ты прав… Но жалко, что оно оказалось таким скоротечным.

— А мне нет. Эдвард, о прошлом никогда не нужно жалеть. В нашем прошлом скрываются причины, в нашем будущем прячутся желания, а в настоящем — жизнь. — Тич посмотрел на цветущий рядом с ним куст Иксоры[1] и обхватил одну из веточек своей могучей рукой — Интересно кто же воздвиг здесь настоящий тропический сад? Удивительные растения. — с неожиданной стороны открылся разбойник.

— Моих рук дело. — с легкой гордостью в голосе, ответил Эдвард, наблюдая за своим собеседником.

— Твоих? — чуть приподнялись темные брови с легкой сединой, сразу же раздался пронзительный и грубый смех, что заполнил весь сад и, наверняка, раздавался и за его пределами.

Рей пристально смотрел на все еще смеющегося Тича, перекинул взгляд на Эдварда, потом снова на Тича и снова на Эдварда. Молодой помещик же со спокойствием на душе и некой легкостью смотрел на краснеющего от смеха пирата.

— Гад! — прокряхтел Рей, взымая в воздух, и направляясь на грозного пирата.

— Да, все-все! — продолжая смеяться жертва нападения начала отмахиваться от Рея.

— Рей, успокойся. — пригрозил бывший пират, отгоняя Рея к забору.

— Он тебя защищает. Забавно. А знаешь, что еще забавно? — Тич облокотился на подлокотник, который был ближе всего к Эдварду, и приблизился к нему.

— Что? — без интереса спросил молодой человек.

— То, что ты своими пиратскими руками возвел сад! — и вновь окатился смехом капитан «Мести королевы Анны».

— Скажешь, когда успокоишься.

Тич все смелся и смеялся, пока в горле его откуда-то не возник ком, и его смех вдруг переменился глухим кашлем, но улыбка с его красного лица все не сходила. Тич откашлялся, но все также продолжал смотреть с улыбкой на Эдварда.

— Закончил? — серьезным тоном спросил молодой человек.

— Да, вроде. Так объясни, как такой грозный пират, как ты, Эдвард, глава «Черного черепа», в свободное время решил высаживать цветочки? — с большой долей сарказма произнес пират.

— А чем мне было заниматься? Топором махать, корабли строить или за чужими бабами бегать? Меня это успокаивает.

— Расслабляет? — Тич вновь взял веточку Иксоры и принюхался. — Согласен.

— Оторвешь — отрежу руку.

— Жестоко. — Тич отпустил веточку и медленно убрал свою кисть от прекрасного растения. — Ты, кстати, как? Готов к отплытию? — решил сменить тему беседы мужчина.

— При тебе же собирался. Ты все должен был видеть.

— Я имею в виду не совсем это. С моральной точки зрения.

— А. Понял ход твоих мыслей. Я же говорил, что я не готов. Ни в коем разе я не готов. Но ради них — чуть кивнул в сторону выхода из своего сада голубоглазый. — я готов вновь вернуться, пусть даже на полставки.

— Только по этой причине ты возвращаешься в море? — пытаясь прощупать настоящие желания молодого человека перед собой, задавал вопрос за вопросом Тич.

— Нет. Это не единственная причина. Но желания у меня и, правда, нет.

— Может оно появиться у тебя в течение дальнейших событий. — с надеждой в голосе проговорил мужчина.

— Может. Все может быть, но переубедить меня будет достаточно трудно. — Эдвард поднялся со стула и подошел к Иксоре и взял в свою измученную ладонь одну из веточек. — Все может быть…

— Остальные будут все себя от восторга, как только увидят очертания твоего силуэта. Ты себе и представить не можешь, насколько ты их… вдохновляешь, что ли.

— Вдохновляю? На что? На убийство солдат? Я был куда лучшего мнения о них, но раз им так нужно вдохновение для убийств и свершений — мне жаль.

— Ты меня не так понял. Ты мотивировал их.

— Как же? — и отпустил Иксору фригольдер и показательно развел руки в стороны. — Я же молодой еще, зеленый, как выразился один из моих знакомых. — в голове сразу же возникла фигура рулевого Авроры.

И забылось даже имя человека, что впервые доверил ему штурвал. Если судьба злодейка, то она обязательно вновь сведет судьбы Эдварда Джонсона и Дункана Хилла.

— Твой возраст. — краткий ответ дал Тич на трепещущий юношу вопрос. — Они не могут смириться с той мыслью, что такой молодой юноша куда смелее и умнее их. — решил тут же раскрыть свои мысли мужчина. — Ты разжег в них пламя конкуренции. Во всех, кроме меня. Ты иногда хитрее Бена, умнее Вейна, рассудительней Мери и сильнее Джека. Но меня тебе не превзойти. — на мгновение в глазах Тича возникло презрение и снисхождение к человеку напротив него. — Ты все еще человек. У тебя множество слабых мест — люди, что тебя окружают. Мне же безразличны все жизни кроме моей, ни с кем я не сближаюсь, ни кем не дорожу, даже вами. И ты никогда не достигнешь моей жестокости. Мне нетрудно терзать тела людей, отрезая им конечности одну за другой. В пытках я не чураюсь отрезать мужчинам их причинные места, а женщинам груди и уродовать лицо, до этого отдав представительниц прекрасного пола на растерзание своей команды. После всего этого все, как один, раскрываются.

— Желаешь мне остаться человеком?

— Да.

— Я также наслышан о твоих похождениях с куртизанками.

— У таких пиратов, как я, денег много. Могу позволить себе забавляться и четырьмя сразу, чуть играя с ними. Пусть часть и не доживает до утра.

— Ты прав. Ты не человек.

— Не думай о лишнем, Эдвард. Обрати внимание лишь на то, что перед тобой.

— А почему прозвали тебя так? «Черная борода»?

— Не поверишь, из-за бороды. От того большого количества волос, которые, как страшный метеор, покрывают все мое лицо и пугают Америку больше, чем любая комета, которая появлялась там долгое время. Эта борода всегда была черной, и я старался, чтобы она росла непомерно длинной; что касается ширины, то она доходит мне до глаз. Я имею обыкновение скручивать ее лентами в маленькие хвостики, на манер рамилиевых париков, и закручивать их вокруг ушей.[2]

— Как же скупы люди на прозвища таким, как мы.

После слов молодого помещика в сад вбегает Пол, несущий на спине большой мешок, с виду наполненный одеждой.

— Я готов. Переложил с себя обязанности на своего товарища, Этана. Ты его знаешь. Как раз его сына ты спас от пантеры, как и всю деревню.

— А я смотрю, все также рвешься в пекло.

— Опустим детали.

— Как хочешь. — быстро проговорил Тич и вновь закинул голову к небу.

— Ты готов к отплытию, Пол? — спросил Джонсон, тщательно осмотрев Пола и его мешок.

— Да, даже вот переоделся в новое. — Голиаф поставил мешок на землю, рядом со входом.

На нем были надеты немного свободные сероватые штаны, которые часто встречались на матросах, коричневые плотные добротные сапоги. На его торсе была надета светло-серая хлопчатая рубашка, но не такая, что носило большинство мужиков. У Пола она была менее свободна, а поверх нее была надета коричневая безрукавка, на которой по бакам располагались глубокие карманы. Еще и комплекция Пола делала из его образа не простого мужика, что живет где-то на отшибе, а настоящего матроса, пережившего в море не один тяжелый год. По широкой улыбке на лице стало ясно, что все происходящее его искреннее радовало.

— Значит все прекрасно. А остальные где?

— Я слишком быстро побежал на лесопилку и даже не заострил внимание на то, кто куда пошел. А по пути сюда, их и вовсе не застал. Как мне думается, они уже должны возвращаться. — произнес Пол, всматриваясь в даль.

— Эх, ладно. Остается ждать.

— Тогда располагайся рядом. — произнес Тич, что отдыхал, словно в последний раз.