— С необычными судьбами… Ну, вы понимаете…
— Пожалуйста, мы к вашим услугам. — Глаза секретаря засветились умом и исчерпывающим пониманием его просьбы. — Охотно покажем вам самый лучший, опорно-показательный траулер, на котором капитаном опытный человек и молодой коммунист Липатов — гордость нашего флота. Не сходит с красной доски, непременный участник всех городских и областных конференций… Сейчас он на промысле…
Секретарь так расхваливал Липатова, что Виктор на миг засомневался.
— Если у него все так блестяще, так гладко, о чем же тогда писать?.. Скучно будет читать. Без трудностей…
— Не беспокойтесь! — стал успокаивать его секретарь. — У нас гладко и без трудностей не бывает. Увидите!
— Великолепно. — Виктор записал в блокнот номер траулера и фамилию капитана. — Он скоро вернется с промысла?
— Сейчас выясню… — Секретарь поднял телефонную трубку, стал кого-то вызывать, попутно послал горячий поцелуй какой-то Ниночке, ахнул, удивившись чему-то, и осторожно положил трубку на рычаг. — У вас в запасе много времени?
— Не очень. А что?
— Дня через три должен вернуться. Далеко уходил и совсем недавно снялся с промысла, идет с полным грузом и со значительным превышением рейсового задания… Это у него стало законом.
— Ну что ж, три дня — это терпимо, за это время я потаскаюсь по городу, схожу, если можно, в рыбный порт, присмотрюсь…
— Правильное решение, — одобрил его секретарь, — у нас скучать не будешь! Идем, я познакомлю тебя (Виктору понравилось, что он, как и положено своему парню, быстро перешел на «ты») с твоими собратьями по перу из «Рыбного Мурмана»: просоленные волки, испытанные качкой и снежными зарядами! Они сразу введут тебя в курс, выпишут пропуск в порт и проведут куда нужно.
Виктор не привык к такому обращению и был слегка смущен. Секретарь просто окатывал его с головы до ног своей добротой, готовностью все уладить и помочь. Симпатяга! Свой в доску, словно были они с одного курса. И значок его высшей мореходки, как и у Виктора университетский, ромбиком.
Редакция газеты тралфлота «Рыбный Мурман» помещалась в двух шагах от кабинета секретаря — двери напротив. Картина была знакомая — тесные, заставленные шкафами и столами комнаты. Секретарь легко и весело перезнакомил Виктора со всеми, кто был в комнате, и в том числе с заместителем редактора, — невысоким, плотным, слегка заикающимся.
Он дружелюбно расспросил Виктора о целях приезда, о Москве, о своем друге, заведующим отделом литературы и искусства в их журнале, — с ним он, оказывается, когда-то ходил на рыболовецком судне к Медвежьей банке. Заместитель редактора быстро составил бумагу в бюро пропусков рыбного порта, отпечатал ее на редакционном бланке, подписал и вручил Виктору.
Поблагодарив за все, Виктор вприпрыжку спустился по лестнице. Через некоторое время легко и быстро, не чувствуя под собой земли, шел вдоль железнодорожных рельсов, по которым только вчера приехал, к переходному мостику и думал: уж слишком все просто и гладко получается. Можно подумать, что главный редактор специально выслал перед ним бригаду волшебных добрых духов, которые старательно расчищают перед ним путь, ломают преграды, устраняют все неприятное и дают полную возможность развернуться и проявить себя.
С переходного мостика открылся залив. На рейде, как и вчера и, наверно, как и всегда, стояли суда: торговые «иностранцы» с толстыми грузовыми стрелами, огромные траулеры, спокойные, как утюги, уверенные в прочности своей стальной обшивки ледоколы. Вот он, порт! Громадный, бескрайний… Над ним висел дым, доносились свистки и дробный стук колес. Виктор помнил, что на улицах города с больших плакатов и щитов кричали ярчайшие слова: «Дадим стране больше рыбы!» Город жил, чтобы работал этот вот гигантский порт — цехи рыбокомбината, склады и причалы…
Дойдя до вокзала, Виктор остановился и опять посмотрел на залив. Неяркое солнце освещало дальние сопки и невысокие сизые облака. Во всем этом была какая-то скрытая, ненавязчивая, дикая и трогающая своей невысказанностью красота.
К Виктору подошел парень в толстом полосатом свитере, подстриженный ежиком.
— Приезжий? — спросил он. — Любуетесь? Чуть опоздали, три дня как ушел атомоход.
— Жаль.
— Грандиозная картина! — восхищенно воскликнул парень и быстро оглянулся по сторонам. — Скажите, вам авторучка не пригодится? Датская. Данмарк. Никакой аферы — сами можете прочесть. — Он тут же, как фокусник, мгновенно вытащил из кармана авторучку с миловидной дамой в темном купальнике и туфлях, ловко повернул ее острием вверх — купальник медленно пополз вниз и совсем исчез, оставив улыбающуюся даму в чем мать родила и в туфлях.
— Спасибо, — усмехнулся Виктор, — не нужна.
— Недорого отдам. Пятерка.
— Благодарю.
— Жалеть потом будете. Только здесь и купите… Ладно, сбрасываю рубль. Опохмелиться надо. Хочешь, возьмем на пару, даром тогда отдам.
Виктор решительно покачал головой и пошел в гостиницу. Заглянул в ресторан: народу было немного. За обедом придумал название своего репортажа: «Туда, где синеет Гольфстрим» — это строка из стихов одного флотского поэта военной поры. Попробуй не прочти очерк с таким названием!
Утром Виктор наскоро позавтракал в павильоне у площади Пяти углов и отправился в рыбный порт. Дорога шла через тот же длинный переходный мостик, вскинутый над путаницей рельсов и стрелок. Он быстро сбежал вниз по ступенькам и увидел целую гору каких-то овальных досок красного цвета, обитых металлом. Что за странные доски! Будто огромные черепахи сползлись сюда. Виктор даже остановился, оглядывая их, — хотел у кого-нибудь спросить, но раздумал, махнул рукой и пошел к порту.
Возле кованых ворот с большущими серебристыми рыбинами он остановился и увидел морячка в грязной черной куртке. Он шел, сильно качаясь, будто в полусне. Глаза покраснели, веки опухли. И было непонятно, какой внутренний радар так точно ведет его к проходной.
Виктор уже знал, что пьяных в порт не пускают, и стал пристально следить за морячком. Клеш его грязных брюк расплескивал лужи на асфальте. От сильного крена мичманка угодила в лужу, обнажив лобастую, давно не стриженную голову. Широко расставив ноги, он кое-как поднял ее и надел мокрую — по затылку за шиворот потек грязный ручеек.
Такое Виктор видел и на других широтах, но то, что случилось дальше, поразило его.
Метрах в пяти от проходной, где стоял милиционер, морячок внезапно принял строго вертикальное положение, подтянулся и, как на параде, четко и уверенно, слегка выпятив грудь, церемониальным маршем подошел к проходной, предъявил пропуск и пошел в порт.
Вот это да… Какая сверхмобилизация всех духовных и физических сил! Даже ради этого зрелища стоило приехать сюда. Виктор с интересом стал смотреть через решетку ворот, боясь упустить момент, когда морячок выйдет из проходной. И дождался: тот вышел и, едва держась на ногах, направился к какому-то причалу. Вот бы кого снять на кинопленку или запечатлеть в добротной прозе… Гениальный эпизод! К сожалению, в репортаж он не попадет, а как бы охотно выписал Виктор эту сценку!
Через десять минут он получил в проходной недельный пропуск и очутился в самом большом в мире рыбном порту. Наверно, он был и самый шумный, и самый неуютный, и самый вонючий. Огромное неказистое желтоватое здание рыбокомбината, громадные пирамиды новых бочек, вагоны-ледники, железнодорожные пути со стрелками, бесконечные склады и цехи — все это неистребимо пахло рыбой. Этот запах, до тошноты въедливый и стойкий, повсюду преследовал Виктора и, казалось, каждую минуту усиливался.
Виктор шел, глазея по сторонам, отскакивал от двигающихся с лязгом вагонов, груженных ящиками с рыбой и бочками с атлантической сельдью. Гудели и дымились цехи, рабочие на тележках перевозили низкие ящики с аккуратно уложенными ряд в ряд оловянными выпотрошенными рыбешками. Под его ногами звучно похрустывала крупная, как гравий, желтоватая соль.
Кажется, за все свои двадцать три года он столько не оглядывался, не крутил так во все стороны головой, опасаясь угодить под что-то едущее, ползущее, скрежещущее, как здесь за каких-нибудь тридцать минут.
