Вечером без аппетита она ела курицу на открытой веранде столовой, выпила кофе с молоком. Она была полна других мыслей и, наверно, тоже показалась в этот вечер девчонкам и парням, усиленно звавшим ее на танцплощадку, скучной и пресной.

Ее тянуло в Джубгу к Дмитрию. Тянуло и в то же время что-то удерживало. На душе было неспокойно, смутно…

Спать Женя легла рано, но долго не могла заснуть из-за комаров. Она отмахивалась от них, и, странное дело, они все увеличивались в размерах и скоро вообще стали похожи на мух, ползали по лицу, жужжали, лезли в уши и ноздри. Потом Женя перестала замечать мух — вдали на извилистой дороге появилось облако пыли. Женя спряталась за куст и стала наблюдать.

Вот из облака вынырнули всадники: какой-то молодой, похожий на Лермонтова офицер при эполетах и в фуражке, а по сторонам — два жандарма. За ними еще верховые и дрожки. Они подскакали к подножию большой горы и остановились неподалеку от кустов, где спряталась Женя. Молодой офицер и другой, лица которого нельзя было разобрать из-за козырька фуражки, разошлись. Каждому был дан пистолет.

Грохнул выстрел, все окуталось дымом.

Женя споткнулась, упала и никак не могла встать, а когда поднялась, полянка опустела, стоял лишь усатый солдат на часах с ружьем, а рядом с ним, на траве, облепленный мухами, раскинув руки, лежал Лермонтов.

Женя закричала и стала отгонять мух.

— Проходите, барышня, не дозволено! — Часовой поднял ружье, которое прикладом упиралось в землю.

— Мухи… Прогоните мух! Мух!

Женя стукнулась рукой о стену и открыла глаза.

— Ты чего? — уставилась на нее толстушка Вера. — Никаких тут мух нет… Приснилось, что ли?

Женя вытерла мокрое от слез лицо и ничего не ответила ей.

Прошла ночь. Прошло утро. И последний завтрак. И прощанье с девчонками…

Женя поселилась у Лизки. Кроме Жени, в комнате жила молчаливая женщина: она всегда одна ходила в кафе и на пляж. Женя никак не могла расположить ее к себе: наверно, у женщины что-то случилось и ей хотелось быть одной. Зато Лизка все время вертелась вокруг Жени, совала везде свой нос, заглядывала в чемодан, трогала ее платья, белье, расспрашивала о модах и прическах, хотя, как скоро убедилась Женя, знала все лучше ее.

В Джубге было прекрасно! Последние дни они проводили все время вместе, почти не расставаясь. Бабка привыкла к Жене и не ворчала, когда та уходила от Дмитрия лишком поздно.

А утром Жене нравилось выбегать из дома к морю в одном купальнике. Вместе с Дмитрием с разбега они бросались в воду, плавали, загорали, а потом не одеваясь шли в кафе, брали поднос и пристраивались в конце очереди. Стоит полуголая очередь с крабьими клешнями на ниточках у шеи, в завязанных у пояса ковбойках, в плавках, стоит очередь шумная, молодая; веселится, подшучивает над девушками в белых халатах и шапочках: опять окрошка кончилась к двенадцати, сом пересолен, каша и салат тоже кончились… Особенно изощрялся в издевках Дмитрий, но подавальщицы только хохотали от его шуток.

Дмитрий все-таки научил ее кое-как кататься на морских лыжах, хотя это ему стоило немалых трудов и, кажется, денег. Одно мучило Женю: почему она не рассказала ему о том письме? Не могла она тогда рассказать ему о нем, и все. А потом было как-то поздно и вроде даже ни к чему. Может, расскажет ему, а заодно и Кольке, когда они выйдут в море за ставридой. Кажется, рыба по-настоящему уже пошла.

Через день они шагали к лодочной станции, и Колька наставлял Дмитрия:

— Только плоскодонку брать не нужно… Ни в какую! И не ждите, пока…

— Понятно… Я уже кое-что предпринял.

— Давно бы так.

На всякий случай они пришли пораньше, с расчетом быть одними из первых, но три пожилых рыбака и два помоложе уже дежурили на скамье в ожидании Петра Сергеевича.

— Ого! — присвистнул Дмитрий. — Как бы нам опять не танцевать на плоскодонке!

— Зато она легче пройдет в устье, — сказала Женя.

— Ерунда, через устье и килевую протащим, а вот в море с плоскодонкой плохо: понимаешь ты это, сухопутная душа? Киль придает лодке мореходность: устойчивость, хорошую управляемость, скорость и все такое…

— Ясно.

— Ты, Женька, посиди здесь с нашей амуницией и постарайся на несколько минут заткнуть уши, пока я буду проводить операцию «Киль», иначе нам не выйти на стоящем корабле и можно возвращаться домой.

— Хорошо, только зачем уши затыкать?

— Эх, Женя, лучше бы тебе подождать нас на косе… Да ладно уж.

В это время на причале появился Петр Сергеевич, и Дмитрий мгновенно очутился возле двери.

— Давайте в порядке очереди, — сказал старик в рыжей соломенной шляпе.

Дмитрий знал: в таких случаях благоразумней молчать.

Как только Петр Сергеевич снял замок, Дмитрий одним из первых протиснулся в помещение. В его руках наготове был паспорт. Колька поощрительно подмигивал ему. Старик в соломенной шляпе старался оттеснить Дмитрия костистым плечом, но тот стоял насмерть. Рыбаки галдели и наперебой называли лодки, какие они хотели бы получить.

— Тише, не все сразу! — Петр Сергеевич достал тетрадку, куда записывал лодки.

— Мне «Нину», — требовал один.

— А мне «Ласточку», — пробасил усатый рыбак в очках с металлической оправой.

— Нет, я первый просил «Ласточку», моя очередь раньше вас, — сказал еще кто-то.

Сердце у Дмитрия замерло: неужто его старания напрасны?

От бабки он узнал, что Петр Сергеевич не прочь прополоскать по вечерам горло и многие наиболее предприимчивые рыбаки вовсю используют эту слабость. Матрос-спасатель жил через три дома от них, и накануне выхода в море Дмитрий вечерком решил заглянуть к нему. Заговорили о рыбалке, сразу нашли общий язык и через полчаса, уже как старые друзья, сидели в «Светлячке», и Дмитрий угощал его коньячным напитком «Самгори». Петр Сергеевич с готовностью обещал предоставить в его распоряжение любую лодку.

— А какую бы вы сами посоветовали? — спросил Дмитрий.

— Все дрянь, весь парк будем менять. Но я бы взял «Ласточку» — легкая, мореходная и не протекает.

Жене о своей встрече с матросом-спасателем Дмитрий не сказал. И вот сейчас, стоя перед столиком Петра Сергеевича и отталкивая напиравших и недовольных, Дмитрий думал: «Неужто матрос так упился вчера, что позабыл обещание?»

— «Ласточка» занята, — сказал вдруг Петр Сергеевич усатому рыбаку, — на ней пойдет вот этот товарищ. — Матрос-спасатель кивнул на Дмитрия.

— Это, в конце концов, нечестно! — возмутился старик в шляпе. — Я думаю, у него не хватит совести…

Петр Сергеевич повернулся к нему:

— У вас курортная книжка есть? Предъявите. — И громко добавил: — В первую очередь выдаю по книжкам: наша станция принадлежит дому отдыха…

— А раньше всем выдавали! — загорячился усатый рыбак.

— Так то раньше. Прошу приготовить книжки.

«Молодец, умней хода и не придумаешь!» — подумал Дмитрий и протянул паспорт.

Петр Сергеевич спрятал его в стол, отметил в тетради время и сказал:

— Пожалуйста, «Ласточку»… Берите весла и спаспояс. — Заметив в помещении Кольку, погрозил ему пальцем: — Смотри, чтобы в этот раз… Ты ведь местный…

— Ладно, — сказал Колька.

«Все еще помнит», — мелькнуло у Дмитрия. Он бросился к стенке, где стояли весла, и начал выбирать. Одни были с трещинами и перетянуты проволокой, другие — слишком тяжелые. И вдруг в углу увидел два новеньких, длинных, очевидно, очень легких весла. На них нацелился и молодой в темных очках. Однако Дмитрий опередил ею на какую-то долю секунды.

— Вот эти беру. — Он взял весла и пошел к выходу. Колька взвалил на плечо два спасательных пояса.

В дверях стояла Женя и молча смотрела на него.

— Возьми у Кольки пояса, — сухо сказал Дмитрий.

Женя будто не слышала, посторонилась, пропустив его.

Лицо у нее было отчужденное. Дмитрия взяла досада: «Опять придется оправдываться и объяснять, что к чему… Поднадоело уже, признаться».

Колька бросил в лодку пояса. Дмитрий осмотрел черпак — деревянный и тяжелый. Он притянул соседнюю лодку, взял из нее большую консервную банку, а туда засунул свой черпак.