— Ну, поехали к себе, что ли?

— Опять пешком? — спросил Колька. Он не видел и не понимал, что творится с ней. — У меня ноги не казенные… Вон сколько машин ходит!

— Бедняга! — усмехнулся Дмитрий. — Сейчас мы тебя усадим к какому-нибудь шоферу и попросим, чтоб поаккуратней ехал на поворотах, а то растрясет.

Колька надулся и поплелся за ними.

А Женю так и несло вперед, и она с трудом сдерживалась, чтобы не обогнать Дмитрия, старалась не улыбаться, не показывать блеска своих глаз.

Вскоре миновали мост, перекинутый над тихой, заросшей у берегов рекой, и пошли по дороге, проложенной по краю отвесной скалы. Вверху над ними каменная стена с кривыми слоями породы, с дубками и грабами, а где-то внизу пенилось море, гнало на берег за валом вал, с грохотом разбивалось о камни и скалы. Услышав его шум, Женя вдруг почувствовала нестерпимую жажду.

— Мальчики, хочу пить… Просто умираю!

— Потерпи, — Дмитрий взял ее под руку. — Видишь, все ручейки пересохли.

Она видела, но пить от этого хотелось не меньше. Над ними пролетел вертолет, и тень его, похожая на мельницу, перечеркнула их.

— На маяке попьешь, — сказал Колька. — Скоро уже. Дядя Дима, мы там заодно и с Валерой сможем поговорить о моторке. Хорошо?

Впереди показался маячный городок, огражденный заборчиком, и знакомый белый маячный дом с башней. На заборчике у калитки Женя увидела надпись: «Вход воспрещен, злая собака». Выходит, не только яблоки и груши собственников может охранять злая собака! Кстати сказать, у маяка на большом огороженном участке росли яблони, груши и что-то на грядках.

Колька стал открывать калитку.

— А собака? — спросила Женя.

— Не бойтесь. Собаки только злых кусают.

— Откуда ж она знает, какая я?

— Входите, не бойтесь… — Колька распахнул калитку. — Этот пес старый приятель Тузика, а значит, и мой.

— Шагай! — Дмитрий слегка подтолкнул Женю в спину.

От дома с башней с грозным лаем ринулся пес. Женя вскрикнула и спряталась за Дмитрия.

— Эх ты, дурачок! Здравствуй! Своих не узнаешь? — крикнул Колька, и пес с веселым лаем бросился к нему, увидев чужих, заворчал. — Это свои, свои… — убеждал его Колька, и пес тотчас доверчиво помахал хвостом. — Вот и все, а вы…

— Ловкач! — восхитилась Женя. — Прямо укротитель диких зверей.

От маяка к ним шел человек.

— Вы куда, товарищи? Если на вертолетную площадку, то она рядом.

— Это я, Лева! — крикнул Колька. — Валера не на маяке?

— А-а, кукурузник. Где-то здесь… А эти граждане с тобой?

— Со мной, — важно ответил Колька. — Они у нас стоят… Надо поговорить. А еще напиться.

— Ну заходите, заходите. — Это был тот самый веснушчатый парень в берете, с которым Женя плыла на «Лазурите»; словно оправдываясь, он добавил: — Много тут ходит разного народа: одни думают, что здесь вертолетная площадка, другим хочется посмотреть на маяк, на башню подняться…

— Ой! — Женя дернула Дмитрия за рукав. — Я тоже хочу на башню.

— Представляю, какой оттуда вид открывается! — сказал Дмитрий.

— Ничего, обозрение хорошее.

— Я, между прочим, всю жизнь мечтал взобраться на маяк — чего стоит одно слово — маяк! А вот она, — Дмитрий кивнул на Женю, — говорит даже, что это такое место: раскинь крылья — и улетишь!

Женя толкнула его локтем в бок и подумала: ничего этого, наверно, не было бы, если бы она отправилась вчера в Голубую бухту не морем на «Лазурите», а в автобусе…

Парень усмехнулся:

— Улететь трудно, а вот птицы иногда разбиваются насмерть о стекло, крылья ломают.

— Ну, Женя не из таких. У нее крылья будь здоров! Они скорей сами ломают любое стекло… Кстати, у вас на маяке стекло толстое?

— Ничего. Бемское. Семь миллиметров. Чего ж мы здесь стоим, идемте, напою. Да и на башню можно слазить… Хотите?

— Еще спрашиваете! — воскликнула Женя. — Мы так были бы вам благодарны…

— Коль, иди ищи своего Валеру, а мы слазим, — сказал Дмитрий.

— Лезьте, — разрешил Колька. — Я там сто раз был.

Женя взяла из рук парня тяжелую эмалированную кружку, поднесла к пересохшим губам и жадно стала пить.

— Еще?

— Если можно…

Потом они по винтовой лесенке полезли вверх.

— А у вас есть смотритель маяка? — спросила Женя. — Наверно, какой-нибудь колоритный старичок с бородой, о них любят писать…

Парень засмеялся, исчез в люке вверху, и оттуда донесся его голос:

— Это по книгам. У нас есть начальник и два техника.

Женя сунула голову в люк.

— Осторожно, не ударьтесь, — предупредил парень.

Женя очутилась в круглом застекленном помещении с лампой. Вдоль стекла на шнуре висела бязевая шторка. Парень дернул ее, и перед Женей распахнулось во всю ширь, насколько хватало глаз, вспененное море, темный горизонт и небо, огромное и глубокое.

Из люка высунулась голова Дмитрия.

Он поднялся к ним, встал рядом, и Женя, чуть вздрогнув, почувствовала, как его пальцы нечаянно коснулись ее руки. Она едва заметно отвела руку, но опять почувствовала его пальцы, и от них по всему телу разбежалось тепло.

— Как работает машина? — спросил Дмитрий и постучал ногтем по толстому стеклу линз с красным цилиндром внутри. — Свет не может от чего-нибудь погаснуть?

— Что вы? Это невозможно. Одна лампа перегорит — реле сработает и поставит другую…

— А если и вторая прикажет долго жить?

— Реле поставит третью… Всего их четыре. Все не перегорят. Согласны?

— А представьте.

— Дима, ну какой ты Фома неверный! — Женя испугалась, назвав его на «ты».

— Нет, почему же, — заметил парень, — в нашей работе лучше думать о худшем, тогда никаких ЧП не будет. Если вдруг отчего-либо перестанут гореть все лампы, выйдет из строя проблесковый аппарат с моторчиком, сломается колбочка с ртутным прерывателем, которая дает нужную вспышку, тогда…

— Ну вы довольны теперь? — опять переходя на «вы», сказала Дмитрию Женя. — Маяк вышел из строя…

— Тогда, — продолжал парень, — у нас на верхней площадке будет работать дублер, он на ацетилене… Идемте, покажу. — Парень нажал ручку, открыл люк в металлической стенке, они вышли на верхнюю площадку, и сразу их захлестнул плотный прерывистый ветер. Площадка находилась очень высоко, и все вокруг двигалось — море, тучи, тени… У Жени закружилась голова, и она положила руку на поручень ограждения. Он обжег ее холодом.

Женя увидела все, что было вокруг — на море и на берегу. Далеко внизу клокотали волны, бешено вращались лопасти ветродвигателя, закинутого высоко в небо. И вдруг ей захотелось крикнуть: «Люди, любите людей! Желаю вам удачи!»

Жене хотелось, чтоб ее услышали и новые подружки по палатке в Голубой бухте, и парень с пушкинскими бакенбардами, несший с вокзала в Туапсе ее чемодан, все знакомые и незнакомые, лежащие на пляжах под солнцем, торгующие в магазинах и на рынке, шоферы автобусов на горных дорогах, ей хотелось, чтоб ее услышали в далеком городе на Ангаре и на площади Декабристов — мама, сестры, Инка, ее ученики и учителя.

Но разве это скажешь или крикнешь? Да и нужно ли? Впрочем, она уже крикнула, и, кто нужно, уже услышал ее или еще услышит, когда сам дойдет до всего этого…

А дошло это до Дмитрия? Вряд ли. Он пристально рассматривал дублер, закутанный чехлом и поставленный сюда на всякий непредвиденный случай. Ну и пусть не дошло. Все равно, несмотря ни на что, он — настоящий. И все поймет. А она, какая есть, такая и есть. Пусть. Она всегда будет такой…

— Ничего, — сказал Дмитрий парню, — теперь вижу — полная гарантия: свет не погаснет.

— А как же… У вас, простите, какая специальность?

— Работаю по локаторам. В одном НИИ. Имею дело с транзисторами и прочими игрушками.

— Понятно. Я тоже пошел по этой линии. В Одесском институте связи учусь. Заочно, правда.

Женя стояла и слушала их. Ее обдувал ветер. Пронизывал насквозь. А вокруг было море, небо и чайки. У берега грохотал прибой. Над головой бежали тучки, и солнце, пробиваясь сквозь них, ласкало ее лицо.