Я переступила на месте, потому что тянуться навстречу было неудобно, потому что ноги все ещё слушались с трудом, а Кайл как будто не замечал.

Теперь его ладонь лежала на моей шее сзади, не давай увернуться, а очередным укусом он всё-таки вырвал у меня рваный вздох.

Преступно откровенный.

Даже стараться особенно не пришлось.

Каждый следующий укус был сильнее предыдущего, голову вело, а Норд всхрапнул так, будто поторапливал.

Я всё-таки погладила ладонью его плечо – так знакомо, как будто и не было этих двух месяцев, – и, наплевав на боль, подалась навстречу.

Кайл отстранился, провёл ладонью по моему лбу, отводя с него волосы.

– Так насколько ты ограничена в количестве патронов?..

Это не должно было быть смешно, но всё-таки было.

Или просто нервы в конце концов сдали, потому что прямо сейчас всё озвученное и нет перестало быть важным, и этой иллюзии уже стоило бы пугаться.

– Не так сильно, как некоторым хотелось бы.

Пусть со второй попытки, но сумев собраться, я надавила на его запястья, убирая руки со своей талии, и шагнула к двери.

Бёдра прострелило острой режущей болью, и, едва переступив порог, я щелкнула пальцами, закольцовывая обезболивающее заклятье, чтобы добраться до комнаты спокойно, не привлекая к себе ещё больше ненужного внимания.

Заживляющая мазь охлаждала пылающую стесанную кожу.

Сидя на кровати и втирая её со слишком сильным нажимом, я почти отключилась от реальности, наблюдая за тем, как красные отметины бледнеют, а рваные края царапин стягиваются.

Это было хорошо.

То, что прямо сейчас было нужно.

Искусанные губы саднило тоже.

Кайл не стал отказывать себе в этом маленьком удовольствии, и теперь мне было больно касаться даже края чашки с водой, но в груди теплилось почти мучительное удовлетворение.

Как будто получила то, чего хотела очень давно, но не допускала даже самой мысли.

От этого запустить той самой чашкой в стену хотелось почти нестерпимо, но я продолжала втирать мазь и напоминать о том, что до завтра думать об этом не придётся.

Когда лекарство начнёт действовать, в любом случае придётся лечь и провести в покое несколько часов.

А утром нужно ехать на полигон с Гаспаром.

Он, как ни странно, ко мне не пришёл.

Это могло значить только одно – с Петти было совсем плохо. Никакие иные доводы или запреты Матиаса его бы не остановили.

Норда я оставила в полном порядке. Более того, он нёс меня очень осторожно, словно понимал, что наездница не в порядке и готов был смирять свой норов, сколько потребуется.

Да и Кайл бы не предложил ребёнку заведомо бешеную лошадь.

Себе взять мог бы, но не доверить кому-то другому.

Дело было решительно не в нём.

Стараясь вспомнить, с чего всё началось и выстроить логическую цепочку, я по дурацкой привычке, появившейся в последнее время, поджала губы, и тут же едва не охнула.

Снова стало хорошо и больно, а полезных мыслей не прибавилось.

Нужно будет расспросить Горана.

Всё тому же Кайлу он, вне всякого сомнения, скажет правду, но скажет из чувства долга и страха. Людей вроде него Кайл неизменно пугал, хотя они и сами не могли бы объяснить, чем именно.

Для меня же может расстараться и вспомнить детали.

В отличие от всё тех же Стивена или Хольца, молодой нескладный конюх не мог позволить себе завуалированно плевать на командира Берга вместе с его мнением. Желая сохранить своё место, – свою сказочную, идеальную жизнь среди лошадей и героев, – он вынужден был лавировать и подстраиваться.

На Искру он смотрел с восторгом и обожанием, а вот в разговоре со мной взгляд отводил нередко. Пристыженный и виноватый взгляд человека, послушного чужой прихоти, но не собственным решениям.

В отличие от всё того же Гаспара, он даже тайком не пытался помочь мне с лошадью.

И его точно не пришлось бы украдкой хватать за рукав, удерживая от прыжка в бездну в виде склоки с одним из членов Совета и непосредственным командиром.

В тот раз, когда мальчишка попался нагрянувшему с проверкой Бергу, орал тот так, что у нас обоих закладывало уши.

Виноватыми тогда остались не только мы, но и Горан, и с тех пор взгляд конюха сделался особенно растерянным.

По всей видимости, именно тогда, в качестве искупления вины, его и обязали докладывать о подобных вещах.

Теперь это можно было аккуратно использовать, чтобы получить от него информацию, которой он сам значения не придал.

Раздались два коротких стука в дверь, нужные лишь для того, чтобы предупредить о появлении гостя.

Вошёл Матиас, не дожидаясь ответа и так быстро, что я едва успела одернуть подол рубашки.

Окинув меня беглым, но очень внимательным взглядом, он поставил на стол поднос.

– Я принёс тебе ужин. В столовой тоже было бы неплохо показаться. Не то они решат, что ты не хочешь попадаться на глаза.

– Покажусь, – я выпрямила спину и даже немного откинулась назад, потому что плечи начало сводить от пребывания в одной позе.

Несвятой брат остановился перед кроватью, оценил количество мази в банке, а после качнул головой и направился к окну.

– Продолжай, я отвернусь. Помощь, извини, не предлагаю.

Во всех красках вообразив, где мне в такого рода помощи не отказали бы, я качнула головой, укоряя саму себя.

– Где Петти?

– У Йонаса, – несвятой брат прислонился плечом к стене и, опустив руку в карман, уставился через окно во двор.

На секунду я им почти залюбовалась – безупречная осанка, роскошные длинные ноги.

Местным женщинам, которые его очевидно не интересовали, было от чего сходить с ума.

– Где Нильсон?

Это был уже совсем другой разговор.

И другой человек.

Бережно хранящий свою тайну, но один из немногих, кому было позволено вот так запросто называть по фамилии.

– Оставался с Нордом, когда я уходила.

Он качнул головой, не просто принимая такой ответ, а делая из него какие-то выводы.

В тот единственный раз, когда я попробовала назвать его Тэдом, он мягко, но настойчиво попросил остановиться на Матиасе.

Больше я не спрашивала, а он не стремился рассказать, довольствуясь скромной ролью беглого, до определённой степени нелюбимого окружающими священника.

Того, кто подаёт Мастеру Йонасу отличный кофе и располагает планом тайных ходов в замке.

– Выяснили, что произошло? – я сочла за благо вернуться к безопасной теме, а заодно и к обработке своих царапин.

– Порча, – Матиас отозвался всё так же задумчиво, как будто мыслями был не здесь. – Ей поставили такую порчу, чтобы Норд пришёл в ужас при её появлении.

Вспомнив, как конь – ручной и умный конь, знавший меня, – тянулся, чтобы вцепиться мне в колено, я снова остановилась, но посмотрела не в спину несвятого брата, а перед собой.

– И никто не заметил? Агата не заметила?

– Агата с вечера её не видела.

Едва уловимо, но изменившаяся интонация, с которой он отозвался, подтвердила все мои безумные догадки, и я невольно улыбнулась.

– И когда ты ухитрился?

– Это произошло спонтанно, – он поправил одну из стоящих на подоконнике свечей, потом снова убрал руку, в карман. – Я бы даже сказал, неожиданно для нас обоих.

В его тоне слышалось затаенное удовлетворение и лёгкая тень растерянности.

В ответ на это я не улыбнулась, но задумалась.

Агата была единственной женщиной в Совете, о которой я точно знала, что она спала с Йонасом. Как минимум дважды, и первый из них – фактически на моих глазах.

Тогда она впервые приехала в замок и стояла посреди двора с глупым видом напуганной девочки, прижимая к себе ребёнка.

Приближался Праздник Осенних Костров, Томасу было три, и всё происходящее казалось ему безумно интересным.

Агату оно пугало.

За два дня она едва ли перебралась с Мастером парой слов – ответила на приветствие, а после, заикаясь, – на какой-то едкий комментарий по поводу своей зажатости.