– Выходит, это всё из-за пожаров?

На этот раз Гаспар намеренно понизил голос.

Он так и сказал, – «пожаров». А не «потому что вы трахались без ума и памяти, и из-за этого ты пропустила всё, что пропускать не имела права».

Поразительная деликатность.

Этот мальчишка, – как, впрочем, и Матиас, – и без того знал так много, что за это его можно было бы пристрелить.

Не стоило усугублять эти знания.

И всё же я повернулась, настраиваясь на цель, а заодно и собираясь с мыслями, чтобы сказать ему правду правильно.

– Йонасу плевать на пожары. И на их последствия тоже плевать. Но случившееся ударило по репутации Совета, а она должна быть безупречна. Пока я не споткнулась о своё прошлое, подобного не происходило. Поэтому к Кайлу у него могут быть счёты, которых нет ко мне.

Выстрел.

– Как будто тебе и так мало досталось.

Я рассеянно улыбнулась, потому что на этот раз попала в десятку. Ровно в центр мишени.

Не стоило портить настроение ему и себе, напоминая, что я-то как раз получила по заслугам.

– Это не важно. Всё это я говорю тебе для того, чтобы ты усвоил: им доводилось спать под одним одеялом, есть с одной тарелки и видеть друг друга в таких состояниях, о которых нельзя рассказать никому третьему. Они сами разберутся. И я не хочу, чтобы это даже случайно, даже самым косвенным образом коснулось тебя. Ты понял?

Теперь пришло время посмотреть ему прямо в глаза.

Гаспар ответил не сразу.

Он стиснул зубы, как если бы подбирал аргументы, чтобы выразить мне своё несогласие, но потом всё-таки кивнул, не отводя глаз.

– Да. Я сделаю как ты скажешь.

Сомневаться в этом не приходилось, и от этого стало почти легко.

– Вот и молодец. А теперь вперёд!

Менять мишень было хлопотно – проще было перейти на соседнюю позицию.

Гаспар кивнул еще раз и, не дожидаясь, чтобы с места двинулась я, побежал, чтобы перетащить конструкцию.

На небольшом отдалении раздался выстрел, на который я не стала оборачиваться. Мало ли специалистов…

Сучий Йонас.

Твою же мать.

– Готово, – Гаспар вернулся и едва ли не вытянулся передо мной.

Я успела узнать и хорошо запомнить этот его взгляд. Так он смотрел, когда ему отчаянно не хотелось что-то делать, но как увильнуть он не знал.

Притворившись, что не поняла и не заметила, я отступила на шаг, сделала приглашающий жест рукой.

Он посмотрел себе под ноги, но так ничего и не сказал, вытащил пистолет.

Секунду, две, три.

Мальчишка целился, а мне всё больше хотелось отвесить ему короткий унизительный подзатыльник, потому что рука у него едва заметно, но дрожала.

Можно было спросить, в чем дело.

Можно было позвать по имени с тщательно выверенной интонацией и заставить тем самым забыть обо всём на свете, помимо моей просьбы.

Вместо этого я просто смотрела и ждала, когда он с собой справится.

Третья минута.

Гаспар не смог.

Он опустил оружие и посмотрел на меня так виновато, как будто это он выбил меня из колеи, а не наоборот.

– Я не могу.

На обратном пути Гаспар молчал, стиснув зубы и глядя исключительно на гриву Коня.

Я его не торопила.

Следовало, конечно, расшевелить, ненавязчиво утешить, сказать, что со всеми случается. Добавить какую-нибудь откровенную глупость о том, что лучше ему учиться на полигоне, чем в настоящем бою.

Вместо всего этого я смотрела на маячащий впереди замок Совета и отстраненно радовалась тому, что мальчишка просто не способен меня возненавидеть.

Его растерянное и виноватое “Я не могу”, прозвучавшее часом ранее, как будто сбило предохранитель в моей голове.

Нужно было его уговорить. Дать время успокоиться и перевести дух после непростого разговора.

Я же только покачала головой и сделала шаг назад:

– Давай.

Гаспар посмотрел на меня удивленно, почти обиженно, но ни о чем не спросил.

Повинуясь приказу, он повернулся к мишени, поднял пистолет снова. Спустил курок.

Я почти не слышала звуков выстрелов и не смотрела, куда летят пули – и без того знала, что они пролетают мимо цели.

Он был слишком потрясен услышанным.

Чересчур сильно переживал за меня.

Непозволительно глубоко нырнул во все еще яркое воспоминание о том, как я, придя после первого заседания не к себе, а к ним с Матиасом, пнула ногой стул.

«Теперь понятно, почему ее не вышибли. Видать, хорошо ублажает Мастера. Сумела же устроиться», – слышать подобное где-то за моей спиной ему было в разы неприятнее, чем мне.

Обостренное чувство справедливости и правда почти щенячья привязанность.

Мне, вероятно, следовало не надеяться на Матиаса, а самой набраться терпения и объяснить ему, что так было и будет всегда.

Что женщины Совета за редким исключением завистливы, но завидуют они не свободе в принятии решений, не интересным заданиям и даже не красоте. Моя близость к Йонасу – вот что по-настоящему задевало.

Насколько мне было известно, он ни разу не упал до того, чтобы иметь собственных кухарок, травниц или прачек. Оставаясь для многих из них лишь обжигающе желанной фантазией, за подобными удовольствиями он всегда уезжал в город, и никто точно не знал, с кем, когда и как.

Несколько раз я ловила от него тонкий аромат незнакомых пряных духов, но, судя по тому, как быстро он улетучился, это не продлилось слишком долго.

О том, зачем я поднимаюсь в его кабинет, сплетничали и раньше – желчно, грязно и так самозабвенно, что я с радостью стала захаживать к нему еще чаще.

После того, как он поставил ногу на горло своему Совету, не позволив вышвырнуть меня за ворота с меткой профнепригодности, сплетни превратились в объективную данность. Очевидный факт.

Знавшему больше, чем ему полагалось знать, Гаспару это казалось несправедливой отвратительной мелочностью, а я была уверена, что он справится с этим сам. То, что не поймет в силу собственного благородства, объяснит несвятой брат.

Хорошо хотя бы не додумалась пошутить при нем о том, что хотела бы посмотреть на лицо Кайла, когда ему перескажут главную новость года: сплетня оказалась вовсе не сплетней, безупречный и непогрешимый Мастер действительно нарушил вековой Устав, приняв от очередной соискательницы места в Совете взятку в виду определенного рода услуг.

Все это было лишь малой частью того, что задевало моего, мать его, ученика.

Обо всем остальном он заговаривать даже не пробовал – так же, как и я, предпочитал делать вид, что ничего не было, ничего не случилось.

Это не значило, что ничего не осталось.

И там, на стрельбище, следовало бы поговорить с ним об этом, если бы я была хорошим наставником.

Вот только наставником я не была вовсе, а учить его так, как учил меня Кайл, – награждая за каждый успех поцелуем, – не могла и не хотела.

– Это плохо, Гаспар. Это, Нечистый тебя побери, очень плохо.

– Я стараюсь! – он обернулся, сверкнул на меня ярким зеленым взглядом.

Красивый, пылкий.

Рыдавший взахлеб во вдовьем доме мальчик и правда научился драться.

– Я знаю, – справившись с собой, или почти справившись, я подошла к нему ближе и заглянула в лицо. – Но это не считается. Ты должен быть в форме. Пьяный, раненый, разнеженный, уставший – ты должен быть готов всегда. Ты понимаешь?

Он медленно кивнул и, к моему удовольствию, не попытался отвести глаза.

– Но как? Я правда стараюсь, я знаю, что должен попасть, но я не могу перестать думать.

– Если ты в принципе перестанешь думать, тебе конец.

Сообразив, что говорю не то и не о том, я сделала медленный вдох и посмотрела на мишень.

Плохая была идея.

Очевидно дерьмовая.

Если кто-нибудь увидит, наставничества можно лишиться тоже.

– Чему она может его научить? Как делать точно не надо?! Она и так отличный тому пример! При всем моем уважении, Мастер, мальчишка как собака, попробовавшая крови – он видел, что она сделала. Где гарантия, что он этого не повторит?