Моя задача выполнена, моя история рассказана, и лишь осталось мне сказать всем, кто читал её, что я надеюсь в то, что они поверят — это был истинный рассказ раскаивающейся души, которая прошла от мрака к свету, и я бы хотел, чтобы они спросили себя, сможет ли он принести хорошую пользу в случаях с другими и хорошо взвесить все доказательства за и против возможности духовного бессмертия. И вы, кто хочет думать, что это евангелие милосердия слишком снисходительно к грешникам после смерти, слишком легкое, знаете ли вы, что оно позволяет испытать все страдания пробужденной совести? Видели ли вы тот путь горьких слёз, изнурённых усилия, по которому душа должна взбираться, если она хочет возвратиться к Богу? Понимаете ли вы, что это означает развязывать шаг за шагом, в течение многих лет мрака, боли и горьких мучений души, греховные деяния, слова и мысли содеянные за земное время жизни? — Даже до последнего гроша должен быть оплачен долг; каждый должен испить чашу до последней капли, которую он наполнил. Можете ли вы представить себе, как это парить над Землёй беспомощным, в безнадежном бессилии, созерцая, как горькое проклятие ваших грехов оказывает своё губительное влияние на потомков, которых вы оставили, наблюдая инфекцию вашего прошлого в их крови и отравляя их этим? Знать, что каждая из этих испорченных жизней — все эти существа, со злыми наклонностями, прокляты, прежде чем они родились — стали обвинением на вашей совести, поскольку вы способствовали, чтобы они стали такими невосприимчивыми, и которые будут продолжать тянуться назад вашу душу, когда она попытается подняться, до тех пор, пока вы не сделаете им соответствующее искупление, и поможете подняться им из того болота, в которое погрузили их ваши необузданные страсти!

Понимаете ли вы теперь, каким образом и почему могут быть духи, работающие до сих пор на Земле, которые умерли сотни лет назад? Можете ли вы себе представить, как должен чувствовать себя дух, который пытается громко кричать из могилы к другим, и особенно к тем, кого он предал, доведя до разорения, как свою собственность, и находит, что все глухи к его словам, все сердца закрыты к его крикам боли и раскаяния? Он не может теперь отменить ни одного глупого или мстительного деяния. Он не может предотвратить ни одного единственного последствие от страдания, которое он принес другим или самому себе; поднялась ужасная стена, открылась огромная пропасть между ним и миром живущих людей на Земле, и если некая добрая рука не наведёт мост для него и не поможет ему возвратиться, чтобы поговорить с теми, кому он нанес ущерб, даже признание своей печали — даже такое запоздалое искупление, которое он может всё ещё сделать, будут его отрицать. И нет ли, затем, необходимости, чтобы те, кто прошел по ту сторону могилы, должны возвратиться и сделать предупреждение своим собратьям, что даже богач пытался возвратиться и не смог? Настолько хороши люди на Земле, чтобы им не требовался никакой голос из врат смерти, который предсказывает судьбу, ждущую их? Гораздо легче были бы теперь для человека раскаиваться, пока он всё ещё на Земле, нежели ждать, пока он не придёт в ту страну, где он не может больше заниматься земными вещами, только как с помощью других организмов.

Я встретил однажды духа, который в царствовании Царицы Анны лишил другого собственности с помощью поддельных документов права на имущество, и который, когда я видел его, был по-прежнему привязан к Земле, к тому дому и участку, совершенно неспособный сломать цепи, до тех пор, пока ему не предоставят помощь, посредством которой он признается, куда он спрятал истинные документы о праве на собственность, и назовёт имена тех, кому по праву должно принадлежать имущество. Этот бедный дух был освобождён своим признанием от цепи и того дома, но не от своего заключения в сфере земного плана. Он должен был работать там, до тех пор, пока его усилия не подняли и не помогли продвинуться вперед тем, которых он направил на путь греха и смерти с помощью своих злодеяний. Не раньше, чем когда это произойдёт, этот дух может надеяться, что покинет земной план, а так он всё ещё работает, стремясь исправить результаты своего прошлого прегрешения. Хочет ли кто-то утверждать, что его наказание было слишком легким? Будет ли кто-нибудь судить своего брата — человека, и говорить на каком пункте Божьего милосердия надо остановиться, чтобы этот грешник был осуждён навечно? Ах, нет! Немногие отваживаются посмотреть в лицо истинному смыслу их убеждений или даже в мысли выполнить до конца суровые и страшные последствия веры в вечное наказание любому из допускающих ошибку детей Бога.

Я на этих страницах пытался показать то, что было истинным опытом того, кого церкви могли бы считать потерянной душой, так как я умер без веры в любую церковь, любую религию, а лишь со смутной верой в Бога. Моя собственная совесть всегда шептала мне, что должно быть Высшее, Божественное Существо, но я душил даже мысль и отталкивал это от себя, обманывая сам себя чувством безопасности и безразличия, подобное тому, как глупый страус прячет голову в песок в иллюзии, что его никто не может увидеть; и во всех моих странствиях, хотя я, действительно, познал, что есть Божественный Всесильный Властелин Мироздания — его приверженец и один из выживших — я не познал, что Он может быть ограничен личностью, чётко выраженной формой на подобие человека, свойства которого, мы конечные создания, могли бы обсуждать и устанавливать. И при этом я не видел что-либо, что склонило бы меня поверить в одну форму религиозной веры, нежели в другую. И что я учился свободным разумом, если было возможно, вне каких-либо границ и любого убеждения.

Раннее детство расы планетарного человека, когда его интеллектуальное состояние напоминает состояние ребенка, может быть названо Веком Веры. Мать Церковь предоставляет для человека утешение и надежду на бессмертие, и снимает с его духа груз размышления даже о Первопричине, которая будет объяснять ему его собственное существование и смысл его жизни. Вера выступает подобно материнскому молоку для его несовершенной, недостаточно развитой души и человек первобытной расы верит, не подвергая сомнению, почему он так делает. Среди ранних племен дикарей более одухотворенные мужчины становятся мужчинами тайны, а затем священниками, и так век за веком, идея упрочившейся церкви сформулирована.

Следующим приходит Век Разума, когда развитие интеллектуальных способностей человека заставляет его не быть больше удовлетворенным слепой верой в неизвестное, молоко матери Церкви больше не удовлетворяет его интеллектуальный голод, он требует более сильной пищи, и если в этом его сдерживают, он вырывается из родительской заботы Матери Церкви, которая когда-то способствовала, но которая теперь только ограничивает и наносит ущерб росту и развитию души. Человеческий интеллект требует большей независимости и свою соответствующую долю питания, он должен найти её где-нибудь, и в борьбе между непослушным растущим ребенком и Матерью Церковью, которая пытается всё ещё удержать власть, которой она обладала над ребёнком, вера, что когда-то удовлетворяла, как пища, становилась, как что-то тошнотворное и была совсем непригодной по своей сути, поэтому, Век Разума становится временем искоренения всех взлелеянных убеждений прошлого.

Затем приходит другое время, в котором ребенок, теперь выросший до возраста юноши, что увидел и испробовал сам радости и печали, наказания и удовольствия, и пользу интеллекта, и таким образом научился истинно оценивать силу и ограниченность его собственных интеллектуальных способностей, смотрит назад на веру, которую он однажды так презирал, и распознаёт, что у неё также есть свои красоты и своя ценность. Он видит, что хотя одна только вера не может удовлетворить питание души за рамками её младенческого периода, тем не менее, и интеллект один, лишённый веры, лишь холодная жёсткая диета, на которой удерживают душу, узнающей теперь о неизмеримой и безграничной вселенной, которая её окружает, и содержит многие тайны — тайны, которые интеллект один не в состоянии объяснить. Человек возвращается к вере еще раз и стремится объединить ее с интеллектом, чтобы впредь они могли помогать друг другу.