По мере того как мои силы росли, оживлялись и мои желания, причиняя мне такую муку, что часто меня тянуло сделать то, что делали многие несчастные духи, — мне страстно хотелось вернуться на Землю, чтобы удовлетворить свои желания посредством материальных тел тех, кто всё ещё оставался на Земле. Мои телесные мучения стали невыразимо жгучими, а сила моего духа, которой я так гордился и которую привык направлять по дурному руслу, заставляла меня страдать ещё больше, чем тех, кто был слаб. Так же как мускулы атлета, усиленно тренировавшего их, начинают со временем стягиваться и причинять ему жестокую боль, та же мощь и та же сила, которыми я злоупотреблял в раннюю пору своей жизни, теперь начали, вследствие неизбежной реакции моего духовного тела, причинять мне тягостные страдания. Становясь всё сильнее и вновь обретая способность наслаждаться всем, что приносило мне радость во время моей земной жизни, я почувствовал, что желание испытать наслаждение выросло непомерно и уже едва сдерживал себя, чтобы не вернуться к земным чувственным удовольствиям, всё ещё воспринимаемым нами как огромное искушение, используя тело тех, кто пребывал в земной оболочке и чья омерзительная жизнь и низменные желания ставили их на один уровень с духами земными. Многие, ах! Многие из тех, кто пребывал в Доме Надежды, поддавались соблазнам и на время возвращались на Землю, чтобы блуждать там, и рано или поздно возвращались, измождённые и еще более деградировавшие. Все были свободны и могли по своему желанию либо уйти, либо остаться. Любой мог вернуться, если хотел. Двери Дома Надежды никогда и ни перед кем не закрывались, каким бы неблагодарным и недостойным он ни проявил себя, и я часто удивлялся, какое бесконечное терпение и участие мы там встречали в ответ на свои слабости и грехи. Оставалось только искренне пожалеть тех несчастных, которые превратились в настоящих рабов своих самых низменных желаний и до такой степени, что не могли противостоять им и время от времени поддавались их влечению, и потом, пресыщённые и истерзанные, не могли сдвинуться с места, как тот несчастный молодой человек, мой подопечный.

Что касается меня, то я тоже поддался бы искушению, если бы не мысли о моей чистой любви, если бы не надежда и чистые желания, которые она внушала мне. И я мог только сожалеть о тех несчастных заблудших душах, которые не были удостоены блага, дарованного мне. Я очень часто бывал на Земле, но только там, где жила моя возлюбленная, её любовь постоянно притягивала меня, уводя от соблазнов, в чистый мир её дома, и хотя я никогда не приближался к ней настолько, чтобы коснуться её, из-за мешавшей ледяной незримой стены, о которой я уже рассказывал, я стоял по другую сторону и любовался, как она сидела за работой, читала или спала. Когда я бывал там, она смутно чувствовала моё присутствие, шептала моё имя или поворачивалась в мою сторону с грустной и нежной улыбкой, воспоминание о которой я уносил с собой, чтобы скрасить мои часы одиночества. Она, моя любовь, была печальна, ах! Так печальна, бледна и хрупка, что моё сердце разрывалось от боли, но тем не менее я любил наши встречи. Я видел, что, несмотря на все её попытки казаться храброй и терпеливой, напряжение для неё было почти невыносимым, и она таяла день ото дня. Кроме всего прочего, в её жизни были и другие испытания: семейные неурядицы, сомнения и страхи родных в связи с её отрешённостью и общением с потусторонним миром. Временами её мучили сомнения, не является ли всё это безумным обманом, сном, от которого она пробудится, чтобы обнаружить, что нет никакой связи между мёртвыми и живыми, нет никаких средств, с помощью которых она могла бы сблизиться со мной снова. Глухое отчаяние охватывало меня, как и её, когда я стоял рядом с ней и читал её чувства, беспомощный и бессильный, не имея дать ей возможности почувствовать своё присутствие, и молился, чтобы мне позволили каким-либо образом сообщить ей, что я рядом.

Однажды ночью, наблюдая, как она, утомлённая слезами, погружается в сон, я, сам на грани скорбных слёз за нас обоих, внезапно почувствовал на своём плече прикосновение и, оглянувшись, узрел её духа-хранителя, который помог мне тогда поговорить с ней. Он спросил меня, смогу ли я сохранить спокойствие и сдержанность, если он позволит мне поцеловать её во сне. Обезумев от этой новой радости, я с готовностью дал ему обещание. Взявшись за руки, мы вместе прошли сквозь ледяную стену, прежде непроницаемую для меня. Склонившись над ней, мой провожатый совершил какие-то странные движения рукой, а потом, подержав мою руку в своей несколько мгновений, разрешил мне осторожно коснуться её. Она спокойно спала, на её ресницах всё ещё блестели капельки слёз, а её прекрасные губы были слегка полуоткрыты, словно она разговаривала во сне. Одна её рука лежала около щеки, и я взял её в свою руку легко и нежно, стараясь не разбудить спящую. Её рука полуосознанно сжала мои пальцы, и такая радость отразилась на её лице, что я испугался, что она проснется. Но нет! Светлый дух улыбнулся нам обоим и сказал: «Поцелуй её сейчас». И я — ах! — Наклонился над ней и наконец впервые поцеловал её. Я поцеловал её не один, а дюжину раз и так страстно, что она проснулась, а светлый дух поспешно отодвинул меня в сторону. Она огляделась и тихо спросила: «Я сплю или действительно здесь мой любимый?» Я ответил: «Да». Казалось, она услышала, ибо она улыбнулась так нежно — ах! — Так нежно, снова и снова повторяя тихонько моё имя.

Немало времени прошло после этого, прежде чем мне позволено было снова прикоснуться к ней, но я часто бывал рядом, и радость той встречи долгие часы согревала наши сердца. Я видел, как реален был мой поцелуй, он был для меня якорем надежды, позволившим мне поверить, что настанет время, и я смогу дать ей почувствовать моё прикосновение и получить возможность общаться с ней.

Наконец и для меня настало время покинуть Дом Надежды и отправиться дальше, укрепившись полученными уроками, отрабатывать свой долг на Земле и в тех нижних сферах, в которых я погряз в своей земной жизни. Восемь месяцев из девяти прошло с тех пор, как я умер. Я снова окреп и стал сильным. Я уже мог свободно перемещаться в сфере Земли. Моё зрение и все другие чувства так оживились, что я прекрасно видел, слышал и чётко изъяснялся. Свет вокруг меня стал подобен сумеркам, или времени, когда ночь только начинает переходить в день. Для моих глаз, привыкших так долго находиться в темноте, этот слабый свет был радостью, хотя со временем я так стосковался по настоящему дневному свету, что эти мрачные сумерки стали казаться мне чудовищной и мрачной насмешкой. Края, раскинувшиеся там, на третьем круге земной поверхности, или на первой сфере, носит название «Сумеречной Страны», и именно туда уходят души людей, которые при жизни были эгоистами и материалистами, чтобы достигнуть более высокой ступени развития. Но даже эти Сумеречные Края по своему уровню на порядок выше уровня «Блуждающих духов», обитатели которых так и остались бродить, привязанные к месту своего прежнего земного обитания.

Мне предстояло начать работу непосредственно на Земле с поисков и, как выражаются люди, «в погоне за удовольствиями», хотя нет более мимолетного удовольствия, нет более низкой степени падения, чем та, до которой люди опускаются при жизни. Но теперь я открыл для себя ценность учения и опыта, которые приобрел за время моего пребывания в Доме Надежды. Искушения, которые некогда казались мне такими соблазнительными, теперь меня не привлекали. Я знал, какого рода удовлетворение они приносят, но знал также и цену, которой необходимо за них расплачиваться. Итак, контролируя какого-либо смертного, вверенного моим заботам, что мне часто приходилось делать, я был далёк от искушения воспользоваться моим телом для собственного удовлетворения.

Только очень немногие люди, будучи в своей земной оболочке, понимают, что духи могут — и они очень часто это делают — до такой степени завладеть телом смертного мужчины или женщины, что временами земное тело переходит в полное владение к бестелесному духу, уходя из-под власти своего законного владельца. Во многих случаях приступы так называемого сумасшествия возникают под силовым воздействием низших духов-злопыхателей или духов-распутников, которые, воспользовавшись слабоволием или другими возможностями, вступают в тесный контакт с духами, обитающими в теле, которым они хотят завладеть. Среди ученых древних цивилизаций этот факт считался общепризнанным и был предметом изучения, наряду с другими науками оккультного характера, которыми мы в 19 веке, в своем высокомерии, считали возможным пренебречь, даже не пытаясь, по возможности, вычленить из них зерна истины, несущие в себе благо на протяжении всех эпох, которые следовало бы извлечь из огромной кучи всевозможного хлама, где погребли их последовавшие за ними поколения мужчин и женщин.