Огромная волна радости захлестнула меня от его слов, мне захотелось схватить его руку и поцеловать её, но я не мог этого сделать. При малейшем прикосновении к нему, мои руки опалил исходивший от него ослепительный свет, и я склонился перед ним, решив, что он — один из ангелов.

И вновь послышался голос моей любимой: «Здесь ли ты, мой милый друг?»

Я ответил: «Да» и увидел, как дух коснулся её руки и написал слово «да». Её рука двигалась медленно и неуверенно, как рука ребёнка, который только учится писать. Ах! Как ослепительно она улыбалась, не переставая задавать мне вопросы! И, как и прежде, её рука послушно выводила на бумаге мои ответы. Она спросила, нет ли у меня какого-либо желания, которое она могла бы для меня исполнить? Я ответил: «Нет! Не сейчас. Сейчас я предпочел бы уйти и не терзать тебя своим присутствием. Лучше, если бы ты забыла меня».

Говоря это, я испытывал в своём сердце такую боль, такую горечь! И, ах! Как сладок был для меня её ответ, как глубоко затронули мою душу её слова: «Не говори так! Я по-прежнему и навсегда остаюсь твоим самым верным и самым близким другом, как и раньше. С тех пор как ты умер, у меня не было иной мысли, кроме той, чтобы найти тебя и снова говорить с тобой».

И я ответил, обращаясь к ней: «Это было также и моим единственным желанием!»

Потом она спросила, приду ли я ещё раз, и я ответил: «Да!» Ведь ради неё я пошёл бы куда угодно! Ради неё я сделал бы всё, что угодно! Затем светлый дух сказал, что она не будет больше писать в этот раз. Это же он вывел её рукой и велел ей отдохнуть.

Я снова почувствовал, что меня влечет назад к моей могиле, к моему бренному телу на темном кладбище, но не было уже того безысходного чувства отчаяния. Несмотря ни на что, искра надежды зажглась в моём сердце, и я знал, что вновь увижу её и вновь буду с ней говорить.

Внезапно я обнаружил, что моё одиночество закончилось. Те два духа, её братья, последовали за мной и начали говорить. Я не буду подробно пересказывать их слова. Достаточно сказать, что они напомнили мне, как широка пропасть между мною и их сестрой, и спросили меня, неужели я действительно хочу омрачить её молодую жизнь своим присутствием. Если бы я оставил её сейчас, она со временем забыла бы меня, привыкнув думать обо мне как о давно ушедшем дорогом друге. Она сохранила бы обо мне нежнейшие воспоминания, и, конечно же, если я действительно люблю её, я не пожелаю, чтобы она из-за меня с молодых лет влачила жизнь в одиночестве, всеми покинутая.

Я ответил, что люблю её, что разлука с ней для меня невыносима, как невыносима и мысль о том, что кто-то другой любил бы её так, как люблю её я.

Потом они заговорили обо мне, о моём прошлом, о том, что я не смею даже помыслить о том, чтобы связать себя с её чистой жизнью, пусть даже мистическим образом, на что я как раз и надеялся! Как я мог питать надежду встретиться с ней после её смерти? Её будущая обитель — сфера света, которая вряд ли когда-либо будет мне доступна. И не лучшим ли, не более благородным ли доказательством моей любви было бы позволить ей забыть меня и дать ей возможность испытать счастье, чем питать надеждой любовь, которая не принесёт ей ничего, кроме горя?

Я робко возразил, что, по моему мнению, она любит меня. Они сказали: «Да, она любит тебя, так как в своем воображении она возвеличила твой образ и в своей невинности нарисовала твой портрет идеальным. Неужели ты думаешь, что, узнав о тебе всё, она будет всё ещё любить тебя? Не отшатнётся ли она от тебя в ужасе? Расскажи ей правду, дай ей возможность выбрать твоё присутствие добровольно, и ты совершишь благородный поступок, ты явишь истинную любовь, не обманывая её и не пытаясь связать её с таким существом, как ты. Если ты её действительно любишь, думай не только о себе самом, подумай о ней, о её благополучии и о том, как сделать её счастливой».

В этот момент моя надежда окончательно умерла, моя голова поникла под гнётом стыда и муки, ведь я знал, что являюсь воплощением порока, что я недостоин её, и я увидел, словно в зеркале, какой могла бы быть её жизнь, если бы не было меня. Она могла бы еще познать счастье с другим человеком, более достойным, чем я, в то время как моя любовь могла принести ей одну лишь печаль. Впервые в жизни я почувствовал, что счастье другого человека для меня важнее собственного счастья. Я так любил её и так хотел видеть её счастливой, что обратился к ним и сказал: «Тогда пусть будет так. Расскажите ей правду, и пусть она на прощание скажет мне одно лишь ласковое слово, и я уйду от неё и не буду больше омрачать ей жизнь своей тенью». Итак, мы вернулись к ней, и я увидел её спящей с печатью страдания на лице, страдания обо мне. Я взмолился, чтобы они позволили мне коснуться её первым и последним поцелуем. Но они сказали, нет, это невозможно, ибо моё прикосновение окончательно оборвёт нить её жизни.

Затем они разбудили её и заставили записать их слова, а я стоял рядом и слушал, и каждое слово было словно гвоздь, заколоченный в гроб, в котором была окончательно похоронена моя надежда. Она писала, словно во сне, пока не закончился постыдный рассказ о моей жизни. Мне осталось только сообщить ей, что между нами все кончено и она свободна от моего нечистого присутствия и моей своекорыстной любви. Я сказал ей — прощай! Эти слова упали каплями крови прямо из моего сердца и ледяной стужей опалили и сокрушили её сердце. Потом я повернулся и покинул её — не помню как — но, уходя, я почувствовал, что веревка, привязывавшая меня к моей могиле и моему бренному телу, ослабла. Я был свободен… свободен, чтобы идти куда хочу… одинокий и всеми оставленный!

И что же потом? О, горе! Я пишу эти слова, и слёзы благодарности застилают мои глаза, и я пересиливаю себя, чтобы продолжать писать! Далее случилось, что та, которую мы считали слабой и хрупкой, та, за которую мы собирались принять решение, позвала меня назад силой любви, сметающей на своём пути все преграды. Она звала меня к себе. Она сказала, что никогда не откажется от меня, так как я люблю её. «Давай забудем прошлое. Даже если ты в самых недрах Ада, я всё равно буду любить тебя, стремиться к тебе по праву — по праву моей люби, — чтобы помогать тебе, утешать и ублажать тебя, пока Бог в Своём великодушии не простит тебе прошлые грехи и не возвысит снова». И я пал на землю, рыдая так, как только может рыдать человек с сильной волей, когда его сердце, измученное, разорванное на части и оцепеневшее, внезапно чувствует прикосновение нежной и любящей руки и находит облегчение в потоке слёз.

Вернувшись к возлюбленной, я опустился перед ней на колени и, хотя мне не позволили коснуться её, спокойный и прекрасный дух-хранитель шепнул ей, что её мольба услышана, и что скоро она сама поведёт меня к свету. И тогда я покинул мою возлюбленную, но, уходя, увидел, как белая фигура ангела склонилась над ней, чтобы укрепить и утешить ту, которая сама была подобна ангелу света. Я оставил её с упомянутыми духами, а сам направился бродить в ожидании, когда она призовёт меня к себе снова.

Моя возлюбленная проснулась на следующий день после короткого тревожного сна, в который погрузили её излучающие свет духи, и отправилась навестить доброго и праведного человека, которого она встретила, когда металась в попытках разыскать меня даже за порогом могилы.

Она сказала себе, что, если правда всё, что говорят о таких людях, спиритуалистах, она с их помощью сможет поговорить со мной. По совету тех, кто её окружал, она нашла этого человека, который был известен как врачеватель и медиум. И он ей сказал, что если она действительно этого желает, то может сама записывать послания от так называемого мёртвого.

Обо всём этом я узнал гораздо позднее. В то время я мог только почувствовать призывный голос той, чья власть надо мной была неизмеримо велика, и, послушный ей, я обнаружил, что стою в какой-то слабо освещённой комнате. Я говорю, что освещение было слабым, так как окружающая темнота смягчалась лишь светом, исходившим от моей возлюбленной, которая сияла как звезда.